Николай Зиновьев

Со злобным словом на устах,
С гримасой гневною, с размаха
Как часто мы бросаем в прах
Нас сотворившую из праха.
Но, невиновная, она
Встаёт с земли не с жаждой мщенья,
Встаёт с улыбкой всепрощенья,
Которая лишь ей дана.

Наконец я дождался вечерней поры.
Зазвенели, столпившись вокруг, комары
И впиваются с жадностью в тело моё —
Хоть кому-то полезно моё бытиё

Круглый год он спал под лодкой,
И звезда сквозь щёлку в днище
С неземной улыбкой кроткой
Разговаривала с нищим.

Он однажды не проснулся
От тоски или от водки.
И его похоронили,
Как в гробу, в прогнившей лодке.

Я назвал бы жизнь жестокой,
Но опять – смотрите! – вот
Он к звезде своей далёкой
В лодке по небу плывёт…

Ночь настала. Зябко. Сыро
Звёзды шепчутся в тиши.
И витает тайна мира
Рядом с тайною души.
С речки ветра дуновенье
Опьяняет без вина.
Этих тайн прикосновенье
Может быть, и есть Она?..

Ты меня безрассудным не числи,
И безумие мне не пророчь,
Если поиск спасительной мысли
Занимает и день мой, и ночь.
…Ночь глядит сквозь квадратики стёкол.
Полетав со звезды́ на звезду,
Мысль, как на́ руку ловчего сокол,
Возвращается снова к Христу.

Человек человеку – глад,
Человек человеку – мор,
Человек человеку – ад,
Человек человеку – вор,

Но пройдёт десять тысяч лет
Или день подведёт итог,
И откроется новый Свет:
Человек человеку – Бог.

Я однажды подглядел:
На суку́ старик сидел,
Отрубил сук у ствола,
Но не падает. Дела!

Что ж не падаешь ты, дед?
Почесав седое темя,
Он сказал: «Ещё не время,
Божьей воли ещё нет».

Глуп и напрасен труд поэта —
Считают трезвые умы.
Он занят поисками света —
Подумай — в царстве князя тьмы.

Но не смолкает его лира
И страшно мудрым оттого,
Что меркнет вся премудрость мира
Перед безумием его.

И понял я на склоне дня,
Когда закат тёк речкой алой:
«Не я свой крест, а он меня
Несёт по жизни небывалой».

Отныне всё отменено́,
Что было Богом нам дано
Для жизни праведной и вечной.

Где духа истины зерно?
Верней спросить: «Зачем оно
Людской толпе безчеловечной?»

Итак, грешите, господа.
Никто за это не осудит.
Не будет Страшного суда,
И Воскресения не будет…

Мне чужого не надо,
Мне верните моё:
Мою бабушку Надю
И улыбку её.

Мне чужого не надо, —
Мне верните покой
И станичное стадо,
И стожки за рекой,

Головастика в луже,
Моё место в раю…
И шестую часть суши
Мне верните мою.

Да, я выбрал такую судьбу,
От которой не будет мне сладко.
На душе –
на заплатке заплатка,
Как ворон на могучем дубу.

И все нехристи косятся зло,
И все черти плюются при этом.
Мне несладко. Но мне повезло,
Что родился я русским поэтом.
Слава Богу и маме поклон.
Повторяю я снова и снова:
"Да не сдастся вовеки в полон
Неподкупное русское слово!"

Не спалось, и я вышел во двор.
Лип верхушки над крышей плясали.
Хмель, как вор, на соседский забор
Лез неспешно. И звёзды мерцали.

Лёгкий ветер мне дул в рукава,
Еле тлела в руке сигарета,
И кружилась слегка голова
Оттого, что вращалась планета…

Я думал в юные года́,
Что сердце доброе — награда.
Как ошибался я тогда!
Ну, ладно. Всё-таки жить надо.

«Да, надо жить» — жизнь говорит…
Но в мире злобы и разврата
Как оно всё-таки болит,
Как оно бьётся виновато…

Быть знаменитым некрасиво
Б. Пастернак

Быть знаменитым страшно очень,
Иметь стальные надо нервы:
Ведь знаменосца, между прочим,
В сраженьи убивают первым.
Такую он имеет мету,
К нему особый интерес.
Он пораженье иль победу
Увидеть может лишь с небес.

Красной нитью сшивая
Этот мир и тот свет,
Кровь людская, живая
Льётся тысячи лет.

Если вдруг оборвётся
Эта нить – неспроста:
Этот мир обернётся
Светлым Царством Христа.

В ожидании этом
Чтобы жил мой народ,
Может быть, я поэтом
И родился в свой год?

Мир ужасен. Зло огромно.
Жизнь — одни шипы, без роз.
Отчего же сердцу ровно
Биться, брат? Пустой вопрос.
Вот оно и скачет, скачет.
Но не так, как воробей,
А как мячик. Да, как мячик:
Всё слабей, слабей, слабей…

Здесь, как всегда: свеча с дрожаньем
Пред светлым образом горит…
Вдруг слышу я как прихожанин
Другому тихо говорит:

«Мне в жизни многого не надо,
Успеть бы до скончанья века
Молитвой вызволить из ада
Мне дорогого человека».

Я не писал ни разу оду,
И тут сумел себя сдержать.
Но я к великому народу
Имею честь принадлежать.

Давно мне, честно говоря,
Зави́дна участь фонаря.
Не обличая, не вещая,
Стоит, дорогу освещая.
А если к Храму та доро́га,
Чего ещё просить у Бога?

* * *

Минуты свободные ре́дки…
А надо минут пятьдесят
Идти до кургана, где предки
Сухою травой шелестят,..

Давно в могиле мой отец,
И я, понятно, не юнец,
Но сам не знаю, кем слыву,
Когда у низенькой оградки
«Отец, пойдём косить траву!» —
Я говорю. И так реву,
Что ходят ходуном лопатки…

Почему не пишутся стихи?
Ты куда исчезло, вдохновенье?
Это наказанье за грехи
Или же души отдохновенье?

Или стих, какой он ни живой,
Не важнее сводки фронтовой?
Не могу сказать наверняка,
Но стихи не пишутся… Пока.

Я вам ничем не интересен:
Я не люблю ни ваших песен,
Ни ваших танцев, ни гримас
Пренебрежительных, ни фраз
На языке почти нерусском,
И мысли все мои о грустном.
И пусть не шибко я умён,
Но жизнь я вижу без прикрас:
Опять распалась связь времён,
Не навсегда ли в этот раз?

Когда тебе под шестьдесят,
Не так деревья шелестят,
Земля вращается не так,
И всем мечтам цена — пятак.
И пару слов «дорога к дому»
Воспринимаешь по-другому,
Не так, как в детстве, а иначе…
Была бы дача, жил на даче,
Сгребал бы листья, жёг костры,
И были бы не так остры
Воспоминанья и виденья,
Будь на природе целый день я...

На шляпке гильзу вынес рыжик
Из-под земли… Здесь окружён
Был взвод стрелко́вый из мальчишек,
Не знавших ни невест, ни жён.

Недолго длилось тут сраженье,
И за неполных полчаса
Взвод вырвался из окруженья
С клубами дыма, в небеса.

…И стоит лишь поднять глаза —
Всегда здесь облако витает,
И на рассвете выпадает
Особо чистая роса.