Дневник
Много было слов да мало дел. Дела добрые делать разучились люди. На днях видела в сети осуждающие комменты под просьбой беженцев помочь деньгами. Для меня это запределье. Осуждать человека, попавшего в такую беду - это даже не цинизм, а что-то похуже. Даже нуля нет, наглости хватает на минус, а ведь должен быть плюс - дело доброе!
Нынче все проходят искус, проверку на настоящесть. По результатам будет и судьба.
Лучше объюродеть, чем оскотинеть (два способа утраты человеческого лица под воздействием внешних убийственных обстоятельств).
Успели чудом, добежали чудом, улизнули чудом.... Это же безумно интересно. Как? Каким образом? Каким путём?
Чудо - путь, тропинка. Чудо - способ и инструмент действия. Аспекты сливаются воедино, мы их не различаем, да и вообще не задумываемся о значении. А если задуматься - восторг!
- Ты пойдёшь со мной по жизни чудом?
- Пойду, только ты с чуда никуда не сворачивай!
До чего люблю живых, искренних, добросердечных людей! Они как солнышки посреди ада. Глаза от них трудно отвести, не то что сердце. Так бы и глядела на них снова и снова...
А с неискренними трудно, они ведь сами не впускают любовь.
Когда какие-то идеи приходят в мою голову в процессе общения с тем или иным человеком, я не могу считать их только своими. Беседа от сердца к сердцу всегда приводит к рождению новых искорок, которые следует считать общими. Они и приходят-то, зачастую, ради других и для других.
Это из какой-то моей статьи (в сети меня процитировали, решила и себе взять свою же цитатку - понравилась):
Поэзия — не рифмоплётство, не правила стихосложения, а разговор с Бытием. Вопрошающий всегда немножко Иов: дерзающий, имеющий онтологические основания для своего дерзания, святой и грешный в одночасье, и, главное, свято верящий в добродетельность Творца — как Авраам. Интенсивность его вопрошания предельна, и только поэтому он добывает звезду, недоступную другим, не обожжённым жаждой...
Когда люди неискренни в общении, я слышу это и всегда теряюсь. А в последнее время из-за этого могу немало начудить, пытаясь не начудить.
Мне было около пяти. Кто-то из взрослых весело рассказывал, вероятно, о своих детских проказах. Помню только его весёлость и что речь зашла о консервной банке, привязанной к хвосту кота, потому что помню свой вопрос:
- И что будет, если привязать..?
- Привяжи, и узнаешь, - примерно таким был ответ взрослого или просто старшего (не помню).
И я, простофиля, привязала. Когда кот сдурел от ужаса, я тоже пришла в ужас, и никак не могла понять: если человек знал, что кот будет в ужасе, зачем сказал «привяжи?». То есть, для меня потрясением было то, что человек, зная всё, мог посоветовать поступить таким образом. Я была в отчаянье, что стала причиной кошачьих страданий. Но память не сохранила точный финал истории: то ли банка сама отпала, то ли кота поймали и спасли (вообще мало вероятно, чтобы я могла банку хорошо приладить к хвосту - я ведь была маленькой и жалела хвостик). Финал был счастливым - это точно, если не считать тревожного, безответного вопроса, сохранившегося в памяти ребенка: почему же он такое посоветовал, если знал? Кстати, я ни с кем не говорила об этом своём переживании - спрятала его в самую глубь. Говорили только о внешнем: коте и банке, и то коротко...
Так что этой истории более 40 лет, а озвучиваю я её впервые.
Всё негативное, за что антисоветчики ругают советскую власть, может состояться в рамках любой идеологии, даже христианской. Так что тут явное недомыслие или подлог. Проблема не в социализме, а в человеке, который при любой идеологии тот же, если не живёт подлинной, глубинной жизнью - жизнью во Христе, или хотя бы не ищет её.
Тут всё по Сократу: невежество - зло, но задача не в том, чтобы обрести набор знаний, информацию, диплом, а в приобщении/не приобщении к Источнику знаний.
Современным учёным видится два варианта будущего человечества. Первый традиционно сводится к тому, что мы сами себя уничтожим, а второй говорит о прорыве человечества, который позволит ему выполнить свою сверхзадачу. Вопрос в том, как нам реализовать последний прогноз?
В этой связи любопытно предположение Бродского, что поэзия - это наша видовая цель. Только следует правильно понять что стоит за этими словами. Думаю, так и есть.
Потрясающий случай вспомнился вчера.
На выходе из метро мы с мужем хотели выбросить в урну обертку - кажется, от шоколадки. Стоявшая невдалеке работница метрополитена набросилась на нас как на извергов, покусившихся на святыню - ихнюю мусорку. Оказывается, она только для работников. А предназначенную для нас надо искать где-то дальше, за пределами «священной» территории. Тут уж даже не шинель гоголевская, а что-то гораздо более жуткое - так измельчали человеки. От унижения? Есть о чём всерьёз поразмышлять.
Мир устроен таким образом, что большие приходят к маленьким. То есть, на своём пути я встречаю как бы вышедших мне навстречу родственных мне философов, писателей, поэтов, мыслителей. Они словно притягиваются магнитом жизни. И в этом смысле я совершенно согласна с Мамардашвили: написанная для меня книга окажет на меня влияние, даже если я её не прочту. Но вряд ли я смогу от неё улизнуть - так или иначе она найдёт меня, потому что один у всех нас учитель - Христос.
Физическая жизнь во мне едва держится - но тут я сама виновата, загналась, сама себя угробила. Душевную жизнь во мне расстроили больше другие. Но прежде того совсем другие другие воскресили меня из мёртвых, подарив возможность второго рождения. В итоге духовная жизнь - самая крепкая из моих жизней, она животворит покалеченные и полудохлые другие.
Каждый, кто искал во мне Христового, кто звал во Христа и в подлинную жизнь, оставил свой след в сердце - каждого помню (не по имени, а по тому ощущению положительного изменения, просветления, вторжения любви на мою территорию, открытие новых территорий внутри). Впрочем, так же остро помню и этапы греха - затемнение.
Вначале я жила бессознательной жизнью, подобно растению, подобно животному. Сознание иногда включалось - как проблески чего-то иного, неведомого, но доминировало просто движение, бессмысленное жизненное устремление.
И, так уж вышло, меня никто не научил жить просто для себя (если б научили, может я была бы совсем другим человеком). Потому, когда включилось сознание, оно сразу было направлено на поиск истины. Даже в бессознательном состоянии этот вектор присутствовал. Ничего иного никогда не искала всёрьёз, кроме истины и себя истинной. Даже поиск любви не был столь напряжённым, ибо там всё шло скорее самотёком.
Я вышла из родительского дома с одним главным вопросом: как жить? Не в бытовом или социальном смысле, а именно в онтологическом и целевом.
Я, как плохой водитель, долго не вписывалась в повороты,… развернуть...
Физическая жизнь во мне едва держится - но тут я сама виновата, загналась, сама себя угробила. Душевную жизнь во мне расстроили больше другие. Но прежде того совсем другие другие воскресили меня из мёртвых, подарив возможность второго рождения. В итоге духовная жизнь - самая крепкая из моих жизней, она животворит покалеченные и полудохлые другие.
Каждый, кто искал во мне Христового, кто звал во Христа и в подлинную жизнь, оставил свой след в сердце - каждого помню (не по имени, а по тому ощущению положительного изменения, просветления, вторжения любви на мою территорию, открытие новых территорий внутри). Впрочем, так же остро помню и этапы греха - затемнение.
Вначале я жила бессознательной жизнью, подобно растению, подобно животному. Сознание иногда включалось - как проблески чего-то иного, неведомого, но доминировало просто движение, бессмысленное жизненное устремление.
И, так уж вышло, меня никто не научил жить просто для себя (если б научили, может я была бы совсем другим человеком). Потому, когда включилось сознание, оно сразу было направлено на поиск истины. Даже в бессознательном состоянии этот вектор присутствовал. Ничего иного никогда не искала всёрьёз, кроме истины и себя истинной. Даже поиск любви не был столь напряжённым, ибо там всё шло скорее самотёком.
Я вышла из родительского дома с одним главным вопросом: как жить? Не в бытовом или социальном смысле, а именно в онтологическом и целевом.
Я, как плохой водитель, долго не вписывалась в повороты, пока не вобрала меня в себя колея Христова. И тут я не мастер вождения, но стены колеи уже прочно фиксируют моё движение. Телесно-душевная форма имеет повреждения, но колея структурно задаёт границы, в которых и благодаря которым живу.
---
Энтеле́хия (греч. ἐντελέχια «осуществленность», от ἐντελής, «законченный» и ἔχω, «имею») — в философии Аристотеля — внутренняя сила, потенциально заключающая в себе цель и окончательный результат; например, сила, благодаря которой из грецкого ореха вырастает дерево.
Инте́нция (лат. intentio «намерение, стремление») — направленность сознания, мышления на какой-либо предмет. В отличие от желания, которое представляет собой влечение, стремление к осуществлению чего-нибудь, замысел понимается как задуманный план действий, поэтому представляется целесообразным связывать интенцию прежде всего с замыслом. Интенция — коммуникативное намерение — может появиться в виде замысла строить высказывание в том или ином стиле речи, в монологической или диалогической форме. Разновидностью интенции является речевая (коммуникативная) интенция — намерение осуществить речевой акт. Интенция также может означать бессознательное намерение, буквально: «то, что ведёт меня изнутри туда, куда я хочу».
...свернутьЯ говорю. Но с кем? Такого рода разговор - это всегда диалог. С кем?
С собой, которая внутри? С Богом? С потенциальным заинтересованным в понимании читателем? Наверное, все эти три соединяются в одного многомерного и многоликого, но цельного и целото - Ты. Тогда Ты - это и мир вообще, и близкие, и моя собака заодно с другими, кто мой и кто со мной.
Я говорю с тем, с кем встретилась? С тем, с кем хочу/могу встретиться? Не знаю, но если говорю, значит, кто-то слушает, ибо когда никто не слушает, я не могу и говорить.
Кто он, мой собеседник? Может это и есть софия или София? А может творчество - это диалог софии с Софией, или Софии с софией?
Что во мне не так? Да очень просто: я в запределье. Не на пределе, а именно в запределье (трудно понять, т.к. многие и до предела своих сил не доходят). Я - маленькая, слабенькая.
В запределье ушла давно, сейчас третья, четвертая или пятая ступень - сбилась со счёта (и смотря как считать). В общем, запределье запределья в какой-то степени.
Что такое предел? Это когда ты уже ничего не можешь, но жизнь продолжается - живёшь через все свои не могу и не хочу.
Запределье - это когда тебя практически нет. А что есть? Не знаю. Некий интересный инструмент, с помощью которого можно добывать неплохие искры, но находится он в руках того, кого почти нет, потому всё небезупречно.
Бывает, что чувства столь сильны, что нельзя написать ни строчки. Для создания текста нужен относительный покой, созерцательное, а не переживательное состояние - т.е. некоторая отстранённость. Надо выдержать бурю, перестрадать, остаться живым или, лучше, стать ещё живее, и писать как бы из нового себя.
Я не боюсь обидеть больших, боюсь обидеть маленьких.
Большие крепко стоят на ногах, у них хватит сил пережить меня как недоразумение, хватит сил простить (иначе какие они большие?), а маленький может упасть от одного неправильного движения.
В начале 2000-х произошло событие, которое наглядно демонстрирует дух корпоративных устремлений. Известный американский программист выпустил программу под собственной лицензией, в которую внёс требование: «Разрешается использовать (программу) только во благо, но не во зло». Думаете ему удалось настоять на своём? Отчасти да, но одна известная корпорация всё же додавила разработчика до такой формулировки: «корпорации...., её клиентам, партнёрам и почитателям» разрешается «использовать .... во зло». Юристы корпорации остались довольны такой формулировкой.
Человеческое Я во многом зависит от другого и других, от среды. Современные генетические исследования доказывают, что среда - первична, она даже генетику обрабатывает в том или ином ключе. Создавая тлетворную, программирующую на деградацию среду, разрушают человека изнутри, и люди словно с ума сходят. Потому так важно, чтобы христиане были друг для друга и вообще для людей - опорой в истине. Мы друг другу - опора, ибо «где двое или трое во имя Моё, там Я посреди». Потому так дорог каждый живой и подлинный человек. КАЖДЫЙ может удерживать мир, каждый может быть удерживающим - если обращен не на себя и своё, а на другого и ради другого. Сегодня, как никогда раньше, нельзя замыкаться на себе - технологии разрушат изнутри. Но и всецело погружаться в то или иное социальное течение опасно - все они заражены вирусами, программирующими безумие.
Нужна свобода от больного социального, которая возможна только в случае существования подлинного личностного общения во Христе. Человека нет вне общения. Значит, должна быть альтернатива социальности, искажающей дух - это и есть общение во Христе.
Наверное в большинстве своём люди делятся на два вида: закрытые для других и открытые навстречу другим. Первые, при правильном развитии, тратят жизнь на то, чтобы научиться открываться, вторые - на то, чтобы учиться закрываться, когда следует. И, вероятно, это мало кому удаётся - измениться в этом конкретном смысле.
Закрытые - заботятся больше о внешнем, открытые - о внутреннем, а потому каждый лучше выглядит на том уровне своего бытия, каким больше озабочен. Можно говорить о личностной доминанте, вероятно - по Ухтомскому.
Можно ведь и открываться из внешних соображений, а не из внутренних, т.е. даже при открытии доминанта останется на внешнем уровне. Это более устойчивая позиция и более понятная другим, нежели с доминантой на внутреннем (тогда для понимания требуется собственный богатый внутренний опыт).
Я из тех, кто чрезмерно бежит навстречу другому, до неприличия. Большинство моих недостатков происходят из этой черты характера или являются её следствием.
Цветаевская болезнь - «я к каждому подхожу вся». Это трудно и мне, и «каждому»...
Самое печальное - это когда ты общаешься с человеком как с другом, а он - недруг, он затаил сокровенную мечту о твоей неудаче и ждёт её осуществления столь сильно, что это ощутимо на клеточном уровне. Его жажда, его воля - твоё падение, но ты всё равно общаешься с ним как с другом. Умно ли это? Вряд ли. Но по-другому чаще не могу, чем могу.
Если я встречаю человека, который в себе сомневается, легко могу предположить в нём гения. Как верно заметила Ф. Раневская, посредственность никогда в себе не сомневается. И если вижу, что человек не способен усомниться в себе, понимаю, что даже при регалиях он - посредственность.
А уж если смотрит на другого свысока, если жаждет падения другого, чтобы таким образом возвыситься над другим, то это потенциальный негодяй, даже если кажется приличным человеком.