Словесный бисер. Афоризмы Светланы Коппел-Ковтун

Жизнь человека — постоянное сражение: сначала больше с самим собой, потом больше с миром, но и с собой, потому что легко быть хорошим, когда всё хорошо или более-менее сносно, и очень трудно, когда, наоборот, всё нехорошо.
Сначала надо вырваться из плена тленного, прорваться к небу, а потом нужно удерживаться на соответствующем уровне, но для того, чтобы удержаться, надо постоянно расти. Кто перестаёт расти, сразу же падает. Стоять на месте невозможно даже на земле, что уж говорить о небесах. Но разница есть: на земле человека держит земля, а на небе — небо. То есть, самостояние выражается скорее в удерживании вектора, направления своих устремлений. Вектор — это выбор человека, остальное работает само.
Человек сам выбирает для себя систему координат, правила игры в которой хочет прожить свою жизнь. И если он выбрал хорошую игру, то задача в том, чтобы незаметно для себя не начать играть в чужую игру по чужим правилам.
* * *
В ком много земли, тому трудно выживать на небе, а в ком много неба, тому трудно выживать на земле.

Творец творит, преодолевая. От чего-то убегает и за чем-то гонится... И таланты человеку даются, вероятно, для преодоления себя и других с учётом вполне определенной данности. Талант — это всегда дар для сражения за что-то против-чего-то. В этом мире без сражения не обойтись, прекрасное самим своим существованием — сражается.

Грех осуждения другого — это грех неразличения природного и личного в человеке.

Как мы без Бога ничего сами не можем, так и Бог в нас ничего не может без нас.

Знаете на что похож поэт? На ёлочку, которая подходя к зеркалу, видит не только ёлочку, но и лес. Лес — через себя, в себе. Это некая обратка пословице «за деревьями леса не видать». Поэт — это слышание Целого и, при успехе, голос Целого (не толпы, но цельности человеческой).

Нельзя достичь рая, активничая адом в себе.

Самое трудное молчание — говорить глухому сердцем, когда ситуация требует говорения. Глухой хочет, чтобы ты говорил, как он — ничего не говоря.
Когда ты весь — песня сердца, самое трудное — не петь. Песня умирает, когда не поётся, когда не течёт. Песня непрерывна, и её потерять страшно, но поющий безстрашен, и потому непоющие воюют против песни.
Подвиг пения во время молчания и молчания во время пения — высший уровень песенного искусства.
Понимать поющего можно только песней — своей песней, чтобы встретиться в песне. Потому поющих не понимают: понять — значит стать поющим.
Поющий поющего поёт. Он поёт и непоющего, как если бы тот был поющим.

У любви есть, как минимум, два измерения: человеческое (ему присуща скучная внешняя «бюрократия» любви — кто кому что должен), и другое, неотмирное — измерение Присутствия Бога. Любящий видит не то, чего нет (если он не помешанный), а то, что может быть — потенциал. Потенциально мы все — боги, любящий видит этот потенциал другого. Но его ведь надо ещё воплотить, реализовать — в этом смысл любви. Мы помогаем друг другу родиться в Боге и стать богами. А кто остаётся на уровне потребительском и хочет другого пользовать как вещь и только, тот убивает любовь, потому что невозможно оставаться в Боге, не служа Богу — в другом Богу и в себе (это один Бог). Любовь умирает, потому что люди выпали из Божественного измерения.

Бога надо бояться не потому, что сила эта сильна, а потому, что она прекрасна. Бог прекрасен, и страх перед Ним — это страх оскорбить прекрасное, а не сильное.

Человек так или иначе каким-то образом должен быть. Надо выбрать форму существования — без этого ничего не выйдет: жить — это всегда каким-то образом жить. Отчасти профессия — это форма бытия, но если ТОЛЬКО профессия, тогда и до доктора Менгеле недалеко. Человек - это не функция, а бытие, потому выбрать свой набор функций — это ещё не всё. Нынче акцент, к сожалению, делается как раз на наборе функций, а личностное становление отвергается как избыточное. К чему это приведёт? К тому что человечность в нас не будет иметь формы для существования, бытие не будет иметь шансов развиться, так как ему отказано в становлении. Натасканные на какие-то операции биороботы — это всё, что предлагается в качестве формы бытия для человека. Измерение вечного отменяется.

Овнешнение человека — плата за грех нехранения внутреннего.

Что такое дух? То, что превратило обезьяну в человека — вечность. Чело-век — чело, способное входить в вечность.

Вчерашняя правда — это не сегодняшняя правда. За вчерашнюю кто-то сражался, так же и за сегодняшнюю правду надо сражаться, иначе её не станет. Правда без борьбы за неё невозможна в мире.
Если в нашей жизни правды становится всё меньше, то не потому, что мир плох (мир всегда во зле лежит), а потому что становится меньше тех, кто сражается за правду. С кем сражается? Прежде всего, с самим собой — мы врём себе и потому довольствуемся снами о правде и перестаём нуждаться в реальной правде. Мы теряем чувствительность к подлинному в себе и мире, когда не сражаемся за правду против лжи.

Бывают новости вчерашние, бывают поза-поза...вчерашние, бывают последние, предпоследние и бывают вечные. Разные люди предпочитают разные новости. Вечные, конечно же, всегда актуальны, но прочесть их правильно можно только из сегодняшнего дня, из своего здесь и сейчас. Ошибка всех, кто ошибается при чтении вечных новостей, в том, что их читают из вчерашнего или позавчерашнего дня. И не из себя вовсе, а как бы из вечности, но не входя в вечность. Так невозможно прочесть вечные новости — так они становятся лишь позавчерашними.

Знаете на кого похож поэт? На ёлочку, которая подходя к зеркалу, видит не только ёлочку, но и лес. Лес — через себя, в себе. Это некая обратка пословице «за деревьями леса не видать». Поэт — это слышание Целого и, при успехе, голос Целого (не толпы, но цельности человеческой).

Идолизация духовного пространства осуществляется за счёт абсолютизации относительного. Абсолютен только Бог, потому, абсолютизируя относительное, мы создаём идолов, вопреки заповеди «Не сотвори себе кумира».

Бог не лежит в кармане у православного, как пачка сигарет у курильщика. Бога надо добывать денно и нощно, снова и снова.

Мимо боли времени нельзя молиться по-настоящему — не родишь подлинный вопль, подлинную жажду, ибо не будешь знать, понимать нужду ближнего. Равнодушие не может входить в молитву как в истину о Боге, мире и человеке.

Юродивого можно назвать человеком, сбросившим с себя ярмо толпы (как раз в этом смысле: толпой идут в ад). Но в юродивом остаётся общее с другими людьми, которое в Боге (то, что имеет в виду Златоуст, когда говорит, что народ — это святые, а не толпа людей).

Конец мира — это развод с истиной. Без брачных отношений с ложью конец мира невозможен.