Поэт, эссеист, публицист, автор сказок для детей и взрослых
Самостные структуры людей жёсткие, пружинистые, потому общение наше тоже пружинистое, отпористое. Общаясь, мы бьём друг друга и/или держим удар. И крайне редко случается другое общение - желаемое, настоящее, тёплое и мягкое, как солнечный лучик. Так встречает нас Христос и все Христовы. Луч посреди пружин... Он не давит, не предъявляет претензий, а светит.
Христианство — это свобода. А почему не любовь? Потому что любовь — это уже второй шаг, после свободы? Нет, потому что любовь — это Христос, а не христианство.
Каждый человек — своя культура, а в итоге — своё бытие. При том, что Бытие, как и Мышление обще у всех.
Здравомыслие — это совесть, а не интеллект. Движение к здравомыслию — это путь очищения совести.
Я боюсь знать — знающие врут.
Не мир осоливает соль, а соль осоливает мир.
Народ растёт из будущего.
Люди иногда конформизм принимают за доброту - величайшее заблуждение, ибо доброта ближе по сути к нонконформизму. Доброта — это нечто чуждое миру, и мир враждует против доброты, как и доброта — против недоброты мира.
Если я вам кажусь прекрасной — не верьте, я намного хуже.
Если же вы поражены моим уродством — опять не верьте, я — лучше.
Любить Другого — это не пошленькое человекоугодие, не слюнявое потакание прихотям, не поедание Другого и не использование Другого. Любить — это видеть Христа в Другом Христом в себе и служить Христу (во мне и в Другом — один и тот же Христос).
Пока я стихами с судьбой говорила,
Судьба моя щедро листвою сорила,
Бросала мне под ноги лист золотой…
О счастье, весь день заниматься тщетой:
Бросать шелестящее слово на ветер
И ждать, чтобы кто-то поймал и ответил.
***
Ну да, живые умирают,
Но жизнь идёт, и кровь играет,
И вовсе нет паралича
У тени или у луча...
Свет на стене повис головою вниз,
Вот он твой август, яблочно-жёлто-русый.
Небо синеет, люди горят на бис,
Птицы на шеях сосен лежат, как бусы.
В парках культуры больше культуры нет,
Памятники вождям подросли за лето.
Август. Ему всё те же пятнадцать лет,
Он твой ровесник, вы одного с ним цвета.
Поехали домой по сентябрю!
Листву пропустим первую в трамвай —
Уступим ей: авось, не месяц май,
Где я не понимаю, что творю.
Смотри-ка: на верёвочке луна —
Игрушка поднебесной школоты.
Любовью перепачканные рты
И праздничное небо из окна —
Всё это про июль, а нам уже
Вставать с тобой по осени чуть свет,
Глядеть, как беспокойный твой сосед
Бабульку "Волгу" лечит в гараже.
Меня слова в обиду не дадут.
Ну как им за меня не заступиться?
Ведь я же научила их светиться,
Сиять и загораться там и тут.
Ведь я их научила заглянуть
В чужую душу, вставши спозаранку,
И, увидав болезненную ранку,
На эту ранку бережно подуть.
Человек только воображает, что беспредельно властвует над вещами. Иногда самая невзрачная вещица вотрётся в жизнь, закрутит её и перевернёт всю судьбу не в ту сторону, куда бы ей надлежало идти.
Олечка Розова три года была честной женой честного человека. Характер имела тихий, застенчивый, на глаза не лезла, мужа любила преданно, довольствовалась скромной жизнью...
И я одна из тех, кто был в коросте
И в язвах, и кому ломали кости,
Терзали душу. Я была из тех,
Кто полагал, что он несчастней всех,
Кто вопрошал: «О, Господи, за что же?
И для чего? И как мне жить без кожи?».
Господь мне не ответил. Я сама
Всё поняла и не сошла с ума.
Я поняла: всё это надо, надо,
Чтоб знать, где рай, а где подобье ада,
Чтоб осознать, что жизнь без адских мук
И пыточных орудий – росный луг,
Немыслимое счастье и награда.
Последний шанс у лакомки-осы.
Она ползет по лезвию косы
И перед смертью вспоминает кокон.
Все лето жизнь цвела и билась током
И толком не смотрела на часы.
И было небо голубых кровей,
Осу любил солдатик-муравей,
Он клялся тихо, нежно, бесполезно.
А осень приближалась будто бездна.
Звезда все чаще падала правей.
Внутри осы звучал июльский вальс.
Любовь всегда -
божественная связь.
Оса!
В пору долгих и тёмных ночей,
Когда нет ничего, никого, —
Мне бы лампу в пятнадцать свечей,
Чтобы видеть тебя одного.
И тогда всё опять на местах,
Всё имеет и смысл, и суть,
И ничтожны тревога и страх,
И надёжен к дальнейшему путь,
И не так уж черна темнота,
И, как божия птичка в раю,
Позабыв про труды и лета,
Безмятежные песни пою.
В эпицентре тоски и страданья,
Где затихни – услышишь рыданье,
В двух шагах от кровавой резни,
Неустанной и злобной грызни,
Возле пропасти, возле пожара,
На шершавой поверхности шара, —
Ставим стены, ребёнка растим
И страницами книг шелестим.
Всё ищешь опору? Боишься пропасть?
Всё ищешь к чему притулиться? Припасть?
Напрасно. Напрасно. Незыблемых нет.
Всё зыблемо: почва и кровля, и свет.
Но знаешь в чём всё-таки здесь благодать?
Что хрупким друг к другу дано припадать.
И знаешь что надо, чтоб мир этот жил?
Чтоб хрупкому хрупкий опорой служил.
Как могу я других утешать,
Если я и сама безутешна,
Если я и сама безуспешно
Тщусь больные вопросы решать?
И зачем, коль сама не мудра,
Я учу простодушного лоха,
Как дожить до последнего вздоха
На земле, что на беды щедра.
Спасибо тебе, что со мной разделил
Занудливый дождик, что сутками лил,
И сад погрустневший, что тихо отцвёл,
И путь, что в сегодняшний день нас привёл,
И вечер, что так незаметно настал,
Пришёл к нам и нас с тобой дома застал.
Если музыка есть, значит, тьма не кромешна.
Значит, с теменью можно справляться успешно.
И поют, и поют быстротечные нотки:
Мол, потери, потери, находки, находки.
О, как душу томят неумолчные звуки…
Разве можно, о Господи, взять себя в руки,
Если рвёт эта музыка душу на части,
На лету превращаясь в безумное счастье?
Будь человеком,
Спаси-сохрани
Христа!
Не об этом ли,
новгородская
береста?
Не про это ли
в букваре мама
мыла раму?
Жизнь человека -
не пауза на
рекламу.
Мне всего двенадцать лет,
Горя я ещё не видел.
Дымом первых сигарет
Пропитался новый свитер.
На экране Фантомас
С комиссаром бьётся лихо.
Там стреляют, а у нас — тихо.
Не до этого — мы строим
Тыщи фабрик и дворцов.
Назовёт потом «застоем»
Это кучка подлецов.
На уроках я скучаю
И гляжу воронам вслед.
Мне всего двенадцать лет.
Счастья я не замечаю.
Ближе к делу, - твержу, - ближе к гиблому делу,
Ближе к хрупкой душе и к болящему телу,
Прямо в самую суть, прямо в нерв болевой…
О как трудно и страшно быть тварью живой
В том пространстве, где некогда мы оказались
И впервые на имя своё отозвались.
Года улетают, маня,
Суля неземное свидание.
О, время, включи и меня
В немеренный лист ожидания.
Хоть цель - откровенный мираж,
А зримое мнится и кажется,
Зато как хорош антураж,
Где луч то уйдёт, то покажется.
И вместо движенья вперёд -
Топтанье в исхоженной рощице,
Где тишь за живое берёт,
Где плачется сладко и ропщется.