Гости и друзья

А гениальный всплеск похож на бред,
В рожденье смерть проглядывает косо.
А мы всё ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса.

У Северных ворот ветер несет песок,
Один с начала времен до ныне!
Падают деревья, с осенью желтеет трава.
Я взбираюсь на башни и башни
следить за чужою землей:
Заброшенный замок, небо, бескрайняя пустыня.
От деревни не осталось ни стены.
Покрылись холодным инеем кости,
Высокие кучи, все в деревьях и траве;
Кто причиной того?
Кто причина пылающей императорской ярости?

— Ну посуди сам, дорогой Прометей, в какое ты ставишь меня
положение. Старые друзья, и вдруг — на тебе!
— Не печалься, Гефест, делай свое дело!
— Не печалься! По-твоему, приковать друга к скале — это так
себе, раз плюнуть?

Я есть лишь то, что потерял в пути,
скитаясь от рассвета до заката

Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня.
Мы четвертый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.

Но не надо яства земного
В этот страшный и светлый час,
Оттого, что Господне слово
Лучше хлеба питает нас.

И залитые кровью недели
Ослепительны и легки.
Надо мною рвутся шрапнели,
Птиц быстрей взлетают клинки...

Ни тихих небес, где случалось парить,
Ни тех, с кем могу по душам говорить,
И всё-таки утро, а значит светает,
И видно, как жизнь за окном пролетает.

Вся тварь земная множеством очей
глядит в открытый мир. Лишь наши очи
погружены всегда в самих себя
и вольный мир не видят из капкана.
О том, что там творится, нам твердит
лишь облик зверя: малого ребенка
мы уклоним с пути и детский взор
насильно обратим назад, подале
от той открытости, что нам видна
в очах звериных, смерти не подвластных...

каждый из нас - это частный случай музыки и помех
так что слушай, садись и слушай божий ритмичный смех
ты лишь герц его, сот, ячейка, то, на что звук разбит
он - таинственный голос чей-то, мерный упрямый бит
он внутри у тебя стучится, тут, под воротничком
тут, под горлом, из-под ключицы, если лежать ничком
стоит капельку подучиться - станешь проводником
будешь кабель его, антенна, сеть, радиоволна
чтоб земля была нощно, денно смехом его полна

Всё падают поблёкшие листы,
как будто в далях неба — увяданье;
И в этом их паденьи — жест прощанья.
И вечерами падает в молчанье
Наш шар земной из звёздной высоты.
Всё падает. Тот лист невдалеке.
Твоя рука. Ты сам. Без исключенья.
Но есть Один, Он держит все паденья
С безмерной нежностью в Своей руке.

жизнь на пятом этаже!
Все включено: весна,
любовь, санузел.
Здесь был потоп и кто-то
номер сузил,
Зато подтеки убраны уже.

Седьмого августа, сегодня, умер Блок,
встал, вышел в светлый сад, за яблоком нагнулся,
"литовку" на плечо, за пояс - оселок,
ушел косить в луга и больше не вернулся.

Надкушенное яблоко осталось
здесь, на столе. Оса, впивая сладость
по ране светло-розовой ползла,
сгоняя муравьев. Потом сгустилась мгла

и дождь пошел. И грудью на мостки
он лег и стал смотреть, как плавают мальки...

...В душе моей поют сиротские соборы,
и белый снег метет меж сосен и берез,
но те кого люблю, на приговоры скоры
и грозный суд вершат не в шутку, а всерьез.

О, нам хотя б на грош смиренья и печали,
безгневной тишины, безревностной любви!
Мы смыслом изошли, мы духом обнищали,
и жизнь у нас на лжи, а храмы — на крови

Мы рушим на века — и лишь на годы строим,
мы давимся в гробах, а Божий мир широк.
Игра не стоит свеч, и грустно быть героем,
ни Богу, ни себе не в радость и не впрок...

По деревням ходят деды,
просят медные гроши.
С полуночи лезут шведы,
с юга — шпыни да шиши.

А в колосьях преют зерна,
пахнет кладбищем земля.
Поросли травою черной
беспризорные поля.

На дорогах стынут трупы.
Пропадает богатырь.
В очарованные трубы
трубит матушка-Сибирь...

Твой лоб, как у статуи, бел,
и взорваны брови.
Я весь помещаюсь в тебе,
как Врубель в Рублеве.

И сетую, слез не тая,
охаянным эхом,
и плачу, как мальчик, что я
к тебе не приехал.

И плачу, как мальчик, навзрыд
о зримой утрате,
что ты, у трех сосен зарыт.
не тронешь тетради...

Живу на даче. Жизнь чудна.
Свое повидло…
А между тем еще одна
душа погибла.

У мира прорва бедолаг,-
о сей минуте
кого-то держат в кандалах,
как при Малюте.

Я только-только дотяну
вот эту строчку,
а кровь людская не одну
зальет сорочку...

И вижу зло, и слышу плач,
и убегаю, жалкий, прочь,
раз каждый каждому палач
и никому нельзя помочь.

Я жил когда-то и дышал,
но до рассвета не дошел.
Темно в душе от божьих жал,
хоть горсть легка, да крест тяжел.

Во сне вину мою несу
и — сам отступник и злодей —
безлистым деревом в лесу
жалею и боюсь людей.

Сними с меня усталость, матерь Смерть.
Я не прошу награды за работу,
но ниспошли остуду и дремоту
на мое тело, длинное как жердь.

Я так устал. Мне стало все равно.
Ко мне всего на три часа из суток
приходит сон, томителен и чуток,
и в сон желанье смерти вселено.

Мне книгу зла читать невмоготу,
а книга блага вся перелисталась.
О матерь Смерть, сними с меня усталость,
покрой рядном худую наготу.

Высоко́ моё оконце!
Не достанешь перстеньком!
На стене чердачной солнце
От окна легло крестом.

Тонкий крест оконной рамы.
Мир. — На вечны времена.
И мерещится мне: в самом
Небе я погребена!

Всю философию очень сложного, можно даже сказать, по аналогии с Гераклитом, «темного» мыслителя Мартина Хайдеггера можно разделить на три этапа: философия человеческого бытия-Dasein, затем поворот-Kehre, и философия События-Ereignis. Двумя главными идеями, которые разделили творчество философа на раннего и позднего Хайдеггера, являются Dasein и Ereignis.

Меня спросили: «Как дела?
Как поживаешь этим летом?»
Я целый день вожусь с ответом,
Но ни словца не родила.
Уже не помню кто спросил,
Кому, зачем я отвечаю,
Но трепыхаться не кончаю,
Хотя уже ни слов, ни сил.
Мне бы ответить в двух словах -
Мол, как живу? Живу без дела,
А жизнь куда-то пролетела,
Шепнув мне что-то впопыхах.

Одиночество гонит меня
От порога к порогу -
В яркий сумрак огня.
Есть товарищи у меня,
Слава богу!
Есть товарищи у меня!

Одиночество гонит меня
На вокзалы, пропахшие воблой,
Улыбнется буфетчицей доброй,
Засмеется, разбитым стаканом звеня.
Одиночество гонит меня
В комбинированные вагоны,
Разговор затевает
Бессонный,
С головой накрывает,
Как заспанная простыня...

Какая музыка была!
Какая музыка играла,
Когда и души и тела
Война проклятая попрала.

Какая музыка во всем,
Всем и для всех - не по ранжиру.
Осилим... Выстоим... Спасем...
Ах, не до жиру - быть бы живу...

Солдатам голову кружа,
Трехрядка под накатом бревен
Была нужней для блиндажа,
Чем для Германии Бетховен.

...Трудами измождённый,
Спокоен, горд и чист,
Угрюмый, убеждённый
Великий гуманист.

Прости меня
за леность
Непройденных дорог,
За жалкую нетленность
Полупонятных строк.

За эту непрямую
Направленность пути,
За музыку немую
Прости меня, прости...

Небывалый прошёл снегопад
По Тбилиси – и цепи гремят.

На подъём поднимаются «МАЗы»,
За рулями Ревазы, Рамазы,

И, на каждый намотаны скат,
Заскорузлые цепи гремят,

Слышишь? Цепи гремят! Без цепей
Не осилить подъём, хоть убей.