Поэт, эссеист, публицист, автор сказок для детей и взрослых
Рецепт хранения в себе человечности прост: храни её в другом! Тот, кто готов предать человека в другом, уже предал его в себе.
Мыслящий мыслит всегда, как молящийся всегда молится (дышащий всегда дышит).
Когда я свободна — ищу свободы,
когда в рабстве — ищу рабства.
Свободу может искать только свободный.
И рай, и ад — в нас, что выберет человек своей реальностью, то и создаёт. Выбравший Бога, творит Его волю, а она в том, чтобы любить ближнего, как самого себя — т.е. осуществлять ближнего как рай, а не как ад.
Всё настоящее — действует. Дары у каждого свои, и люди действуют, исходя из даров. А ряженые — имитируют действие, чтобы скрыть свою ненастоящесть. Ряженые всегда намереваются торчать напоказ.
Здравый смысл — производная совести, т.е. поруганная совесть не может его производить. Бессовестное мышление не имеет опоры на здравый смысл и вынуждено опираться только на «-измы». Когда уходит здравый смысл, уходит разумность из мышления, из поступков, из жизни... И начинается обожествление тех или иных «-измов» = осектовление ума.
Сделайте прямыми пути Господу — это значит станьте лучами.
Мы падаем в Бога, если не падаем в дьявола. И если падаем в Бога, то не упадём: падать в Бога — это лететь, а не падать. Об этом юродство...
Мы находим доказательства тому, что хотим доказать.
Чернее тучи стал Давид, когда заболела его жена Сиран. Давид не был богатым человеком, но он призвал всех докторов, живших в округе, чтобы они исцелили его любимую. Однако болезнь прогрессировала, Сиран становилась всё слабее и наконец совсем слегла.
Давид не находил себе места...
Приходила Гусеница к Садовнику и винила дожди в том, что деревья в его саду гибнут. Садовник решил принять меры и пригласил специалистов по погоде, которые помогли устранить причину, указанную Гусеницей. Дожди прекратились, но деревья почему-то не исцелились. Гусеницы на них благополучно съели всю листву, которая перестала прикрывать от палящего солнца корни деревьев, и те погибли...
Овца скучала, не зная, чем занять овцу в себе, и решила от скуки, что не так страшны волки - не зная ничего ни про овец, ни про волков.
* * *
Овца устала быть овцой и решила податься к волкам. Она думала, что волки - это те же овцы, только они - волки.
Странно рассчитывать, что окажешься среди овец, когда идёшь к волкам...
Этот замок стоял на высокой горе, так что никто не мог прийти непрошеным гостем. Здесь знали подноготную всякого присутствующего, а потому управлять прислугой или теми, кто считался друзьями, было несложно.
Князь был хорошо воспитан, потому не позволял себе никакого хамства в отношении к прислуге. Но он был холоден, потому его не любили, несмотря на все его старания нравиться.
У этого князя был сын — полная его противоположность. Отец любил его, но никак не мог понять, откуда в том блажь избыточно тёплого на его взгляд внимания к тем, кто ниже его...
- Непобедимый медведь? - задумался волк. - А что если взять его непобедимость и направить на саму себя?
Так и стало его хитростью: восстала непобедимость медведя на непобедимость медведя, а волк только ухмыляется - знает, что на непобедимость медведя можно полагаться вполне, даже больше, чем на свои клыки и лукавство.
Тьма обиделась на Солнце:
- Много тебя, нескромное ты, - обратилась она к Солнцу, - рядом с собой не оставляешь места для меня.
- Ну, я же - Солнце, не могу не светиться.
- А я - Тьма, тоже хочу жить. Я же тебя не притесняю, а ты... Это по твоей вине между нами не может быть компромисса...
У Мамы-Слонихи родились два сыночка, похожих друг на друга, словно две капельки росы. Одного звали Бо, другого Со. Пока они были маленькими и не задумывались о важных вопросах, им жилось весело. Повзрослев, Со стал всё чаще уходить в себя и грустить. Бо играл, как прежде, с другими слонятами, удивляясь странностям брата, а Со, казалось, что-то ищет и не находит. Его неудовлетворённость наконец стала заметна Маме-Слонихе.
- У тебя что-то болит? - спросила она у Со?..
- Я хочу понять, кто я такой, - сказал Со!
- Тебе мало знать, что ты мой сын, что ты - слонёнок?..
Попался как-то Богу на глаза глупец, которого никто не мог сделать счастливым. Пожалел его Господь и пришёл в образе человеческом, чтобы испытать, а испытав - осчастливить.
- Вот, - говорит Господь, - в моей правой ладони находится то, что сделает тебя счастливым.
- А почему в правой, а не в левой? - спрашивает глупец....
Посреди диких степей, посреди диких трав, на радость птицам и на зависть сорнякам выросла роза. Оглянулась она вокруг себя и ахнула: какой простор! Роду она была оранжерейного, а потому к обычной жизни не приспособлена. Это сразу заприметили соседи-бурьяны. Местные пчёлы прилетали осматривать розу, как достопримечательность. Мухи, конечно, сплетничали...
Упрекал Волк Барана: — Ну, что ты на меня вечно рогами прёшь?! Ты же — баран, в тебе живёт благодушная овца, тебя в образец кротости возводят. Где твоя кротость, Баран? Баран молча сопел и пристально следил умом, глазами и рогами. за волком. — Ой, беда с тобой, Баран! — не сдавался Волк. — Отсталый ты какой-то. Времена другие настали, добрые, а ты и не в курсе. Теперь волки и бараны братьями стали...
Задумал Океан жениться и объявил об этом во всеуслышание, чтобы реки земли готовились показать себя. Реки понимали, что Океан выберет самую достойную из них, самую полноводную, а потому каждая хотела выглядеть наиболее широкой и глубокой. И такое началось! Вместо того, чтобы питать окружающие земли и растительность, реки неслись к Океану, стараясь не расплескать ни капли своей воды....
В старом чуланчике у Бабушки Сказки много разных вещей: изношенных, истрёпанных временем, выброшенных своими владельцами за ненадобностью. Но она их бережно хранит, потому что старые вещи помнят много красивых историй. А откуда же Сказке черпать вдохновение, если не из таких повестей жизни?
— Эрата*, милая Эрата! — так звал он её всякий раз, когда чувствовал себя одиноким. Она была его феей, его музой, его возлюбленной. Он скучал по ней, как скучают по свету. Он томился собой, когда её не было рядом. Он гладил её волосы, вдыхал аромат вплетённых в них роз, и тоска, мучившая его уже многие годы, бесследно уходила.
Как же ему хотелось к свету! Но сколько он ни тянулся, сколько ни толкал твердыню над головой, — пробиться не удавалось. Толща асфальта разделяла его и солнце. Воля к жизни была велика, жажда света была ещё большей. И он всё толкал и толкал мрачную и равнодушную к его устремлениям твердыню. Нежная головка хрупкого одуванчика поднимала над собой и разламывала тяжёлый асфальт...
Если поздним вечером вы будете гулять по тёмному провинциальному городу — а только провинциальные города покрываются мраком в поздний час, — вы можете встретить удивительную старушку с фонариком на голове. Она преодолевает огромные расстояния, двигаясь неспешно, но при этом очень быстро. Чтобы следовать за ней, вам, быть может, придётся даже бежать. Только вы не делайте этого ни в коем случае — она этого не любит...
Мы стояли посреди поля, на глазах превращающегося в пустыню. Земля, красная то ли от заходящего солнца, то ли от красного ветра, трескалась, но сопротивлялась опустошению и умиранию. Это напряжение электризовало воздух. «Странно, — подумала я, — ветер на самом деле красный и очень орывистый…»
— Это ярость, — спокойным голосом произнесла Высекательница, слегка покачиваясь на ветру...
Город Кривых Дорог можно попасть, лишь увиливая от правильного пути. Надо ухитриться не следовать выбранному направлению. Это невероятно сложно, но в Город Кривых Дорог попадают лишь те, кто отклоняется от правильного курса: сначала на немного, потом на чуть-чуть, потом ещё немножко… Постепенно они настолько отклоняются, что оказываются в плену у своих кривых путей и не могут найти дорогу назад...
Долго ли мы шли, я сказать не берусь. Двигались чинно, неспешно, как никогда раньше. Высекательница впервые вела себя как светская дама, несмотря на свой не вполне подходящий наряд и всегдашний фонарик на голове. Она была похожа, скорее, на маленького заигравшегося шахтёра. И я казалась себе смешной от того, что вынуждена была подыгрывать Высекательнице, церемонно шествуя, а не просто идя по дорожке...
После знакомства драконами я всё время пыталась рассмотреть его в обычном облике Высекательницы. Она больше никогда не показывалась мне драконом, но я ни разу с тех пор не забыла о его существовании. Я хорошо помнила, что сама отчасти — дракон, и какова его часть во мне — неведомо. Но я поняла, что дружить драконами совсем несложно...
Я шла по просёлочной дороге: над головой висело чистое голубое небо, усеянное облаками, птички кружили в полёте. Прогулка несколько затянулась, я сильно устала и надеялась, что вот-вот меня догонит автобус, который почему-то отменён. Я надеялась, что усталые ноги обретут покой, но… Загородная жизнь прекрасна, если только транспорт ходит по расписанию. Сзади послышался топот копыт...
— Фавьё-фавьё-фавьё!
Нервный крик попугая напряг и без того натянутые нервы. Наверное, он хочет что-то сказать, а слов подходящих не находит. Так и я: высекла невероятно красивую искру, а понять до конца её не в силах. Люди-луны и люди-солнца (такая — искра!)…
Как-то раз пришёл в нашу деревню человек, юркий такой, и сразу к нашей избе — крайняя потому что. И говорит:
— Продай мне небо!
Я пожал плечами:
— Так оно ж ничейное.
— Ну, вот и продай ничейное: тебе — прибыль и польза, а убытка никому не будет...
Многие девицы мечтают о суженом-ряженом. Только они сидят по домам да глядят во все глаза через маленькие окошки. А Глаша решила отправиться в путь, чтобы мир посмотреть, себя показать и мужа себе найти достойного: красивого, смелого, доброго и умелого. Вот идет Глашенька дорогами нехожеными: страхов разных не пугается, с собой борется — суженому навстречу пробирается. Вдруг посреди густого леса встречает ее чудище...
— Я не буду вашим винтиком! — сказал шуруп директору завода. В воображении. Он много раз представлял себе этот бунт, когда стоит лишь одному начать бороться за право быть настоящим, цельным — быть собой, и тут же подхватят другие. Его не устраивала участь бессознательных собратьев, которые безропотно вертелись в руках сборщиков под насильственным воздействием ключей и отвёрток...