Поэт, эссеист, публицист, автор сказок для детей и взрослых
Человека ничто так не характеризует, как контекст, в который он погружает другого при встрече.
Христианином делает человека Христос, а не катехизатор.
Если Луч направить на козу, она заговорит. Если Луч направить на камень, и он заговорит. Говорение — в Луче, а не в предмете; в Луче, а не во мне.
Личность — это точка стояния человека в Боге, а не в человеке.
Бог справедлив именно потому, что милостив, и милостив именно потому, что справедлив. Вне милости нельзя быть правым и справедливым.
Слово Божье надо понимать богом в себе, а не его отсутствием. Все наши беды оттого, что не хватает в сердце Бога для верного толкования святых слов, зато хватает самомнения для надмевания над другими.
Отсутствие Бога в сердце — повод искать Его, а не умничать. Благословенное отсутствие — это жажда Бога, которая суть — потребность в Присутствии Бога, потребность быть в Боге.
Настоящие мысли приходят, как стихи. Да они и есть стихи в смысле — поэзия. Всё подлинное — поэзия.
Наша песня — Христос в нас, и надо петь Ему навстречу, петь перед лицом ужаса и перед лицом Радости. От песни (во мне) к песне (в другом) живёт сердце, а всё остальное — сор.
Не столь важно, что человек делает, важнее из какого своего центра он это делает: самостного (ветхого) или духовного во Христе. Правильность дела определяется именно этим показателем, ибо центр определяет и смысл, и конечный результат действия.
Посадив у реки черенок,
ты успеешь о нём позабыть.
Но однажды услышишь, как Бог
просит жажду его утолить.
Человеческая социальность включает в себя не только общество с социальными институтами, не только других людей (близких и дальних), но и Бога, отношения с невидимыми глазу духовными существами, а также отношения с другими видами живого на нашей планете: животными, растениями и т.п., которые, по большому счёту, все нам родственны. Как заметила как-то Т.В. Черниговская, известный учёный в области нейронауки, психолингвистики и теории сознания, «на этой планете не родственников у нас нет».
Может ли вечное в нас отставать от времени? Не может. Вечное всегда актуально или опережает время.
Нельзя жить вечным в себе мимо своего времени, это будет иллюзией жизни.
Так что не стоит тешить себя иллюзиями: живя позавчерашним умом, человек пребывает не в вечности, а в своем позавчерашнем дне, т.е. не живёт, а измышляет - думает, что живёт, но при этом вряд ли думает.
Отрешиться от мира вполне невозможно потому, что тело наше пребывает в этом мире - здесь и сейчас. Если человек этого избежал, значит он избежал самой жизни. А вечной жизни?
Вечную жизнь в себе тоже надо проводить сквозь искус времени, чтобы она стала настоящей.
Каждый из нас становится точкой на полотне мироздания, и какая-то часть мира начинает заворачиваться вокруг этой точки. Мы вбирам в себя мир, который согласен укутывать нас в самом начале жизни, и со временем этот мир, возможно, сможет укутаться в наши мифы и песни, как в одеяла
Дружбы и вражды - это семя и грунт: кто для кого грунт и кто для кого семя? Чтобы не стать грунтом, надо быть семенем. Кто - не семя, тот неизбежно - грунт? Наверное. Это похоже на правду.
Я говорю с тобой,
и слова мои, как осенние листья,
падают к моим ногам.
Осень.
Неужели зима уже так близко?
Птицами пусть улетают мысли
в тёплые края сердечности.
Не хочу привыкать к опавшим
розам моих надежд...
Стихия человеческого — это океан, в нём можно купаться, чувствуя как волны омывают все «клеточки» существа, как они накатывают, бьются друг о друга. В нём можно тонуть, захлебываясь, можно жить и работать, можно созерцать, наблюдать, познавать... И можно, наверное, остаться на берегу, и умереть, так и не войдя в воду — на суше...
Человека - его состояние, его поведение - определяет точка стояния внутри.
А что внутри? Сетка поведенческих алгоритмов и образов, которую Юнг назвал архетипами, а их живую совокупность можно назвать Софией - той самой, о которой до сих пор спорят нарушает она Троицу или нет. Конечно нет, ибо она - Творение, вся совокупность творения вместе взятая.
Ни тебя — у меня, ни себя — у меня,
раз от нас остаётся в нас только броня.
Ни тебе, ни себе — никому, ничего;
не найти на путях нам добра ничьего.
Оголтелая тьма выпускает шипы
и, как кошка, дерёт каждый оттиск стопы.
Даже тень не видна — небо в полночь без звёзд.
Может милость швырнёт в нашу страсть Алконост?
Ни меня — у тебя, ни тебя — у меня,
раз от нас остаётся в нас только броня.
Нам и ночь нестрашна, раз все птицы в пике —
устоять суждено лишь в ничейной строке.
Бог создал мир из ничего, а значит расколдовывание мира научными методами может добраться до этого самого «ничего», может обнаружить это самое «ничего» лежащим в основании мира.
Точно так же самоисследование человека может дойти до «ничего», до пустоты внутри «свернувшейся вокруг своей пустоты стружки» - говоря словами кого-то из святых.
Когда я задаю себе вопрос «Кто я? », о чём я спрашиваю?
Не спеши с выводами, может тебя еще не толкнули как следует или толкали недостаточно долго, или, может, тебя крепко оберегали, держали, хранили - веками. Ты стоишь, потому что есть те, кто держал и держит - только!
Человеку необходимо признание, но не в том, привычном, смысле, прежде всего, а в том, чтобы бытие человека было признано. То есть, чтобы в отношениях он выступал не предметом пользования, не объектом, и не функцией, не биороботом, а личностью, обладающей собственным бытием, и способной обмениваться бытием с другим.
Я с вороной была любезна,
и она над несносной бездной
вознесла мой небесный слух,
что, казалось, уже был глух
к нежным песням моей надежды.
Я в вороньих спешу одеждах
к светам райским своей души
по следам, где слова прошли.
Поле жизни сужается — едва заметно,
жизнь стремится навстречу времени безответно.
Я не верю чужим путям, и к своим всё строже.
Кот души, а не пёс у многих сидит на страже.
Если верить мгновениям, жизнь — ещё под кожей,
но выходит наружу она всё осторожней.
Старость мира и юность бога
приглашают в мой дом тревогу.
Прилагаю усилие света,
чтобы вновь отыскать аскета:
посреди кровожадных толп
воздвигаю небесный столп.
У меня было три яблока — не знаю откуда.
Из них удалось мне отдать целых пять,
и стало их десять.
Но шестое решила присвоить себе, чтобы съесть,
и пропали одиннадцать.
Что за яблоки это были?