Истинные иконы звуков

«ИСТИННОЕ УДИВЛЕНИЕ МЫСЛИ О БОГЕ» 
(симфония по сочинениям С. И. Фуделя)

ЦЕРКОВНОЕ ПЕНИЕ

В связи с непониманием молящимися славянского текста не только Священного Писания, но и многих молитв в церкви можно наблюдать одно утешительное явление: непонятный текст часто как бы делается понятным через его церковный напев. Церковная музыка есть составная часть Священного Предания, она благодатна, и ее мелодии настолько слились за долгие годы своей жизни с обычными для каждого верующего христианскими чувствами, что сделались смысловыми переводчиками незнакомого текста. Ключом церковной музыки открывается дверь нашего восприятия. 
Обратное этому мы имеем при оперно-концертном исполнении, когда текст знакомой молитвы становится как бы непонятным от музыкального сумбура чувств, не соответствующих чувствам христианским и христианскому пониманию данных слов. 
Помню, как однажды, на первой неделе Великого Поста, одна женщина сказала мне во время всенощной: «Куда же вы уходите? Сейчас будут петь концертное “Покаяние”». 
«Концертное покаяние» звучит немногим менее кощунственно, чем, скажем, «балетное покаяние». 
Всякое оперное пение отнимает в церкви у людей соборную молитву и дает вместо нее развлечение, то есть лишает их последнего духовного руководства. Не говоря об исключениях, в смысле отеческого руководства мы чаще всего «овцы, не имеющие пастыря». Но если в храме поется по-церковному, то люди ведутся всем строем и музыкально-смысловой целостностью богослужения. Когда же до слушателей доходят в храме только некоторый вокальный эффект или просто музыкальные крики, то они оставляются уже совсем на себя, отстраняются от участия в таинственном и страшном богослужении.

«У стен Церкви»

* * *

Процесс обмирщения церковной мысли и жизни обмирщил и икону. В XVIII веке архистратига бесплотных сил Михаила писали с великолепного по плоти князя Потемкина. Но уже давно началось осознание недопустимости этого натурализма и оземленения в иконе, уже давно как бы вновь открылась древняя икона, засиявшая миру своими красками. 
Почему же до сих пор так мало осознана недопустимость обмирщения в церковной музыке?.. Церковное пение – это общая молитва. Мы можем ждать от общей молитвы в храме только того, чего мы ждем, ищем и просим для своей собственной молитвы: смирения и страха Божия, умиления и радости... Как передать в музыкальных звуках эту духовную ткань или закономерность молитвы, мы не знаем, но мы знаем, что и музыка песнопений может быть благодатна, что существовали в жизни и сейчас существуют (но больше в архивах, на полках) истинные иконы звуков – музыкальные подлинники – все эти древние распевы: знаменные, киевские, греческие, болгарские, сербские, соловецкие, валаамские, троице-сергиевские. Конечно, существуют и современные нам хорошие нотные произведения церковной музыки, но они хороши только потому, что тоже передают эту молитвенную закономерность, которая так благодатно была услышана составителями древних распевов. Поэтому, по существу, дело совсем не в том, «нотная» ли данная вещь или нет, знаменного ли распева или она написана в XIX, XX веке, а в том, молитвенна она или нет. «Взбранной Воеводе» Аллеманова написана не по крюкам, а по нотам, написана почти нашим современником, но, когда хор возносит к сводам храма эти торжественные звуки, пронизанные радостью и тишиной, когда их «Божественный глагол» касается нашего слуха, – тогда душа не может не встрепенуться, душа не может не молиться. 
Мы ждем от молитвы в храме именно молитвы, а не вокального развлечения и не бесплатного концерта. В своей молитве у себя дома мы не кричим восторженно и грубо, не делаем слащавого лица, чтобы показаться (самим себе) чувствительными. Чувство дается изнутри, а потому мы, наоборот, стараемся уйти от всего внешнего и собраться внутри себя в какой-то тишине и простоте. 
Что же происходит так часто в храме? Покойный патриарх Алексий в 1948 году определил современное церковное пение как «мирское легкомысленное сочетание звуков». «Исполнение церковных песнопений, – говорит патриарх, – в крикливом тоне светских романсов и страстных оперных арий не дает возможности молящимся не только сосредоточиться, но даже уловить содержание и смысл песнопений». 
Установив, что для обмирщения церковного пения очень много сделали в XVIII веке итальянские капельмейстеры, положившие начало «слащавому, сентиментально-игривому, оперно-концертному стилю», протоиерей Н. Трубецкой пишет: «Исполнялась басовая ария из оперы Спонтини “Весталка” на слова “Тебе поем”, а на музыку хора жриц из “Ифигении” Глюка пели “О всепетая Мати...”. В “Покаяния отверзи” Веделя музыкальная фраза: “но яко щедр, очисти”... ассоциируется с совпадающей с ней почти до точности музыкальной фразой: “О ком я воздыхаю, и страсть открыть желаю” из... оперы “Пиковая дама”». Как известно, и Ведель, и Чайковский заимствовали у Моцарта мелодию для этих музыкальных фраз. 
Если искажение церковной живописи началось сравнительно недавно, то искажение музыки – болезнь древняя. В 75-м правиле VI Вселенского Собора (692) сказано: «Желаем, чтобы приходящие в церковь для пения не употребляли бесчинных воплей, не вынуждали из себя неестественных криков и не вводили ничего несообразного и несвойственного Церкви. Но с великим вниманием и умилением приносили пение Богу, назирающему сокровенная». Но какая же молитвенная сокровенность может быть сохранена или создана в молящемся при оперном пении, при этом музыкальном сумбуре широкого диапазона: от грубой истерики до замирающей чувствительности? Можно было бы привести многочисленные слова отцов и учителей Церкви, осуждающих проникновение театра в Церковь. Преподобный Макарий Великий в IV веке писал, что молитве неприличны бесчинные вопли. Молитва должна быть совершаема «в великом безмолвии и мире». О том же учил Златоуст: «Со страхом и трепетом надлежит тебе воссылать ангельское славословие Создателю, а ты... омрачив дух свой театральными зрелищами и музыкой, все, что там делается, переносишь в Церковь, криком своим обнаруживаешь беспорядочность твоего сердца». О том же писали преподобный Исидор Пелусиот, блаженный Иероним и другие церковные учители. 
Благодатная церковная музыка есть часть Священного Предания Церкви. Возможно, что святой Иоанн Дамаскин написал не только слова пасхального канона, но и его музыку. Так или иначе, эта музыка являет нам тысячелетия церковного опыта, церковного подвига и молитвы. Ее мелодии настолько адекватны молитвенному строю христианской души, что они как бы сами по себе ведут за собой молитву верующего. Иной человек может не понять слов, но он «поймет» напев молитвы, и этот напев властно поведет его за собой в Божественный мир. Ключом церковной музыки открывается дверь нашего церковного восприятия. Поэтому настоящая музыка Церкви – учитель церковности, воспитатель церковного разума и сердца.

«О церковном пении»

* * *

Музыка настоящего, то есть монастырского церковного пения так благодатна, как и его слова. Тут «печать дара Духа Святаго».

Воспоминания