Спасибо Вам, дорогой Игорь! И Елене спасибо!
Художник
Сергей Кулина
Дружба — это обмен сердцами, а не позами.
Юродивого можно назвать человеком, сбросившим с себя ярмо толпы (как раз в этом смысле: толпой идут в ад). Но в юродивом остаётся общее с другими людьми, которое в Боге (то, что имеет в виду Златоуст, когда говорит, что народ — это святые, а не толпа людей).
Смотреть и думать — разное, когда смотришь и видишь — не думаешь, а знаешь.
По человечности своей люди все различны, но в Боге все равны — Богом, приобщением к Богу. Понятное дело, степень приобщения тоже разная, но это совсем не так принципиально. Само приобщение уравнивает приобщённых, делая всех своего рода сообщающимися сосудами — чем-то единым.
Мир стоит, пока существуют чудаки. Когда останутся только умники — мир рухнет.
Единственный способ светить другим — светиться навстречу Свету.
Светиться своей глубиной и значит быть собой, но моя глубина глубже меня.
Светиться своей глубиной и значит быть собой, но моя глубина глубже меня.
Мыслящие никогда не умничают. Умничающие никогда не мыслят.
Посадив у реки черенок,
ты успеешь о нём позабыть.
Но однажды услышишь как Бог
просит жажду его утолить.
ты успеешь о нём позабыть.
Но однажды услышишь как Бог
просит жажду его утолить.
Чем сильно добро? Доброй волей людей.
Чем сильно зло? Бездеятельностью добрых людей.
Чем сильно зло? Бездеятельностью добрых людей.
Если встанет выбор: спасать себя ценой утраты поэзии в себе или, наоборот, спасать поэзию в себе ценой собственной гибели — что правильнее выбрать? Что лучше?
Ответ не так прост. На самом деле я — это и есть поэзия, всё остальное во мне — биоробот, набор инструментов и социальная машина. Изъятие поэтического из человека — это разновидность казни.
Ответ не так прост. На самом деле я — это и есть поэзия, всё остальное во мне — биоробот, набор инструментов и социальная машина. Изъятие поэтического из человека — это разновидность казни.
Дружба — это обмен сердцами, а не позами.
Юродивого можно назвать человеком, сбросившим с себя ярмо толпы (как раз в этом смысле: толпой идут в ад). Но в юродивом остаётся общее с другими людьми, которое в Боге (то, что имеет в виду Златоуст, когда говорит, что народ — это святые, а не толпа людей).
Смотреть и думать — разное, когда смотришь и видишь — не думаешь, а знаешь.
По человечности своей люди все различны, но в Боге все равны — Богом, приобщением к Богу. Понятное дело, степень приобщения тоже разная, но это совсем не так принципиально. Само приобщение уравнивает приобщённых, делая всех своего рода сообщающимися сосудами — чем-то единым.
Мир стоит, пока существуют чудаки. Когда останутся только умники — мир рухнет.
Единственный способ светить другим — светиться навстречу Свету.
Светиться своей глубиной и значит быть собой, но моя глубина глубже меня.
Светиться своей глубиной и значит быть собой, но моя глубина глубже меня.
Мыслящие никогда не умничают. Умничающие никогда не мыслят.
Посадив у реки черенок,
ты успеешь о нём позабыть.
Но однажды услышишь как Бог
просит жажду его утолить.
ты успеешь о нём позабыть.
Но однажды услышишь как Бог
просит жажду его утолить.
Чем сильно добро? Доброй волей людей.
Чем сильно зло? Бездеятельностью добрых людей.
Чем сильно зло? Бездеятельностью добрых людей.
Если встанет выбор: спасать себя ценой утраты поэзии в себе или, наоборот, спасать поэзию в себе ценой собственной гибели — что правильнее выбрать? Что лучше?
Ответ не так прост. На самом деле я — это и есть поэзия, всё остальное во мне — биоробот, набор инструментов и социальная машина. Изъятие поэтического из человека — это разновидность казни.
Ответ не так прост. На самом деле я — это и есть поэзия, всё остальное во мне — биоробот, набор инструментов и социальная машина. Изъятие поэтического из человека — это разновидность казни.
