Поэт, эссеист, публицист, автор сказок для детей и взрослых
Пока человек не знает Христа, ему не с чем сравнивать — всё внутри у него заполнено самостью и её движениями, потому он измышления своей самости о Христе может считать по гордости самим Христом. Исполнение заповедей помогает слепому до встречи со Христом видеть свою немощь и научает смирению — самость этим загоняется в свой угол и ждёт спасения от греха слепоты духовной. Спасает только Христос, Встреча со Христом, а всё, что до этого — лишь приготовление к этой Встрече.
Невозможно принудить человека быть умным, но не так уж сложно довести даже умного человека до безумия, тем более до неадекватности реакций и поведения. Наше здравомыслие хрупче, чем кажется.
Болтовня — молчание — говорение: три этапа развития человека в автора (судьбы или текста — не суть важно, настоящий текст — тоже судьба, а судьба — тот же текст).
Надо быть с Богом — Он делает счастливым, но это означает быть богом — тем, кто делает счастливым другого.
Мы прекрасны, когда высматриваем друг в друге прекрасное.
Поэт — это самоликвидатор, его задача в работе над словом устранить себя, оставив слово (своё Слово).
В моменте постижения истины быть чистым легко, потому что истина захватывает целиком.
Только впустив в сердце другого, можно войти и самому. Потому и сказано: кто говорит, что любит Бога, а ближнего своего ненавидит, тот — лжец.
Как пёс приходит с прогулки по пустырю в репьях, так читатель должен приходить с прогулки по книге весь в искрах жизни, смыслов и радости.
Живое сердце — это сердце, способное стать домом ближнему. Когда внутренняя клеть расширяется для принятия другого: Бога и/или ближнего, тогда внутри человеческого сердца и созидается гостеприимный дом каждому, кто в том нуждается. Вмещать Бога и вмещать ближнего — одно.
Быть ли мне птицей, подстреленной твоим взглядом — ты решаешь.
Быть ли мне адом твоим для тебя — не мне решать.
Будет ли нить тянуться от солнца к солнцу
или из мрака в мрак — помогут ли ножницы?
Тайна вхождения в утро открыла двери
и приглашает войти. Раскроем крылья!
Зверю не снилось то, что забылось — слово.
Скажем друг друга, имя проверит выбор.
Лютый дракон, ищи своего Георгия!
Он побеждает всегда, хоть и не сразу.
Если падёт один, придёт другой —
у нас хватит святых на всех твоих драконов.
Торжество твоё — временно, можешь в него не верить,
как не веришь в любовь. Георгий придёт, я знаю.
Имя его — птица, что летит над преградами,
сила его — священная кровь рассветов.
На закате дня желательно помнить о солнце,
которое утром придёт, как будто навечно,
но не память моя возводит на небо звёзды
и не совесть твоя, сгоревшая прежде ада...
Если выбрать внутри
точкой стояния вечность,
замереть и глядеть,
мир начнёт помаленьку дряхлеть,
осыпаться, как краска
на долго не крашенной двери.
Штукатурка осыпется с лиц,
обещаний, подарков, надежд.
Всё падёт, если станешь
и будешь глядеть, ничего не прося.
Вдруг упавшее вздрогнет
и взглядом тебя поразит.
О, тогда не гляди на него —
не сумеет простить.
Какая дерзость говорить словами, не видя их!
Так пусть они расскажут, что следует:
слова всегда всё знают — послушаю
их разговор нетайный.
Простой крестьянке в пору говорить словам такое,
что царевны помнят.
Заведомое лжёт, увы, всегда,
а незаведомое говорится тихо.
Кто знает, что́ молчит в стихах словами...
Души жёсткие, как щетина вепря,
зачем вам Луч?
Под его шифоном не скрыть колючек.
Люди — не яблоки из воска,
их нельзя нанизывать на принципы.
Если б вы нуждались в свете,
мёртвость не росла бы в сердце.
Ощетинились тленом и теперь хотите
погасить чужое солнце — зачем вам Луч,
души жёсткие, как щетина вепря?
Подставив ладошку, как сердце,
и сердце, как ладошку,
ты приняла на ладошку птичку.
Зачем?
Чтобы дать ей зёрен?
Чтобы разглядеть пташку,
любуясь ею?
Пернатая нежность —
случайная гостья —
вот-вот упорхнёт,
не сказав «Прощай!».
Но она будет помнить
тепло твоих ладоней.
Океан — в игольное ушко, возможно ли?
Это больше похоже на «нет», чем на «да».
По капле, по капле... — рассекая себя,
расчленяя своё единство и радость,
и не распадаясь? Только целое может.
Целое — суть океана,
но как долго сочиться он будет
сквозь узкую щёлку иглы!
Океану никто не поможет
напор свой держать,
чтобы ушко иглы не сломалось.
Дверь — в игле, осторожно
с иглой, океан! Дни — лишь капли твои,
но куда ты сквозь щель убегаешь?
Слова, которые оглушают,
что за слова? Что за люди,
которые их не слышат?
Прибита словами, как будто гвоздями.
Не больно. И больно...
Слова твои сражаются, как солдаты:
дерутся с вечным врагом —
пустотой на месте святыни.
Слова — защитники.
Они наполнены радостью
жизни и правды,
они сочатся светом,
как спелые фрукты соком.
Слова-кормильцы, слова-няньки,
питающие и воспитывающие богов.
Нет ушей, достойных вас услышать,
нет слышащих высоту неба словесную.
Ушные перепонки скорее готовы лопнуть...
И снова рвут его платье —
рвут, как прежде,
не ведая, что творят.
Словно смысл их в том,
чтобы целое разрывать на части.
И что потом делать с этим рваньём?
Кому оно нужно?
Никому!
И всё-таки рвут, рвут целое,
словно получают радость от этого.
Кто не умеет сшивать лоскуты
и штопать дыры,
тот рвёт платье на лоскуты,
чтобы потом плакать над ним.
А что ещё остаётся тем,
кто плакать над собой не может?
Никакого лица, никакого пафоса —
присутствие отсутствия.
Утро дарит гонца:
ветер не обгонит его,
время не обманет — ибо пойман
другими присутствующими
в отсутствии.
Всё, что есть — отсутствует
здесь, присутствуя там.
Потому, что лишь отсутствуя,
можно присутствовать здесь.
Сняла слова,
словно ветхое платье,
и сшила себе другое -
новому телу в дар.
Набросила тёплую шаль
на плечи судьбы,
и началась новая жизнь
со старыми словами
под покровом шали.
Вы слышали как тает эхо слов?
Вот только слух играл с ним,
как котёнок с клубочком нитей
голубых, искристых, и нет его.
Ни пар, ни дым, ни воздух -
снегурочкой не прыгай сквозь огонь,
останься. Облако всплакнуло,
и шлейфом голубым окутан миг.