До и после Освенцима

Адорно задавался вопросом: возможна ли поэзия после Овенцима? А я бы спросила: как возможно западничество после Освенцима, особенно в России? Когда сегодня говорят об извечном споре западников и славянофилов, как-то выпускают из виду то, что это был спор до Освенцима. Система, породившая такое бесчеловечное мировоззрение, которое позволило сбыться Освенциму (как факту и как символу множества других фактов), как может быть привлекательной? Для кого она привлекательна? И ещё один, самый важный вопрос: действительно ли она привлекательна или нам это только внушили? Остались ли мы собой, приняв это внушение за истину? Кто мы после этого, и стоит ли удивляться горестям, которые пришли на нас в связи с этим?

Вы, что живете спокойно
В теплых своих жилищах,
Вы, кого дома по вечерам
Ждет горячий ужин и милые лица,
Подумайте, человек ли это —
Тот, кто не знает покоя,
Кто работает по колено в грязи,
Кто борется за хлебные крохи,
Кто умирает по слову «да» или «нет»
Подумайте, женщина ли это —
Без волос и без имени,
Без сил на воспоминанья,
С пустыми глазами, с холодным лоном
Точно у зимней лягушки?
Представьте, что все это было:
Заповедую вам эти строки.
Запечатлейте их в сердце,
Твердите их дома, на улице,
Спать ложась, просыпаясь.
Повторяйте их вашим детям.
А не то пусть рухнут ваши дома,
Пусть болезнь одолеет,
Пусть отвернутся от вас ваши чада.