Комплекса неполноценности по отношению к России и русским правящий класс Великобритании испытывать не мог. А страх?

А. Фурсов. Предисловие к книге «Русские о главном противнике» :

Когда-то Леонид Владимирович Шебаршин заметил: «Западу от России нужно одно: чтобы её не было». В то же время на «коллективном Западе» есть страны и народы, неприязнь которых к русским и России, как бы последняя ни называлась, варьирует по силе и глубине – от пассивного неприятия до метафизической, экзистенциальной ненависти. Последнее – случай Великобритании и Польши. С Польшей, которую Черчилль назвал гиеной Европы, всё ясно: ненависть поляков – это ненависть, во-первых, славян, проигравших «спор славян между собою» и почти на полтора столетия вошедших в состав Российской империи, где, кстати, шляхте жилось весьма неплохо; во-вторых, это чувства католиков к православным; в-третьих, это чувства европейских задворок с провинциальной культурой к имперскому центру, создавшему одну из великих культур Модерна; наконец, в-четвёртых, это чувства государственных недотырков, неспособных к созданию сильной власти, к тем, кто такую власть может создавать и крушить любого врага. Существование России и русских – это демонстрация культурно-политической и – шире – исторической неполноценности поляков.

С Великобританией ситуация сложнее. Великая империя, гегемон капиталистической системы (пик – 1815–1873, да и вплоть до Второй мировой – не хило, хотя нарастающий упадок был налицо, достаточно почитать семейные саги Дж. Голсуорси, Э. Пауэлла, И. Во и К. Говард), «владычица морей», создатель пусть не великой и склонной к упрощению (культурному, психологическому), но довольно приличной версии культуры Модерна и т.д. Английский язык во времена гегемонии Великобритании ещё не стал мировым lingua franca, это произойдёт при американской гегемонии в капсистеме. В XIX в. таким языком оставался французский, а языком науки вплоть до Второй мировой войны был немецкий. Тем не менее уже тогда английский завоевал определённые позиции.

Комплекса неполноценности по отношению к России и русским правящий класс Великобритании испытывать не мог. А страх? А вот страх испытывал и испытывает. Россия – победительница Наполеона и Гитлера, государство, с которым британцы сталкивались в Азии (Средняя Азия, Дальний Восток), а в виде СССР – практически повсюду в Азии и Африке. Россия в силу своего существования оказывалась на пути британцев, а позднее американцев к мировому господству, становясь защитником слабых мира сего от атлантических хищников. Страх перед геополитической мощью суперконтинентального гиганта, который в качестве Хартленда нависает над Римлендом, – вот геополитическая основа британской ненависти к России. Но она не единственная. Необходимо особо сказать о принципиальной инаковости – метафизической, экзистенциальной – России и русских для Великобритании и британцев, отсюда – не просто чужесть, но чуждость, диаметральная противоположность. Испанцы, французы и немцы тоже чужие для британцев, но не чуждые. И дело не в том, что исторически британцы одерживали военные победы над ними (правда, чужими руками, своими были деньги), а над русскими – никогда. Крымскую войну сами британцы, к их чести, победой не считали.

Дважды в истории британцы поджигали и развязывали в Европе мировые войны для победы именно над европейцами. Всю свою историю атлантисты рушили романо-германскую версию европейской цивилизации именно как цивилизационный тип, который они стремились подменить псевдоформой, а со второй половины ХХ в. руками атлантистских элит-коллаборационистов самой Европы приступили к культурно-демографическому демонтажу европейской цивилизации с помощью низкопробной массовой культуры и этнического оружия (мигранты). Несмотря на всё это, англосаксам Европа не чужда; чужая, подлежащая уничтожению, но не враждебно чуждая – в отличие от России.

Атлантизм (британо-американство) – это квазицивилизационный отросток-бастард романо-германского извода европейской цивилизации (отдалённая внешняя аналогия – Рим по отношению к Афинам, хотя Рим в плане этой преемственности покруче будет, чем атлантизм по отношению к романо-германству), Россия же – это вообще самостоятельный и, если можно так выразиться, законнорожденный вариант европейской цивилизации наряду с античным, византийским (ромейским) и романо-германским (при всей внутренней проблематичности последнего). И это налагает свой отпечаток на отношения русских и англосаксов, в равной степени, как и религиозные различия.

Если с католицизмом у православия при всех серьёзных противоречиях из-за постепенного вырождения католицизма в папизм, весьма напоминающий жреческий культ, немало точек соприкосновения, то с протестантизмом как наиболее иудаизированной версией христианства и англиканством (чем то пограничным и странным на стыке протестантизма и католицизма, но странность эта позволяет максимум свободы политико-экономического и внешнеполитического манёвра британскому монарху и тем силам, которые стоят за ним) у православия пересечения – со всеми вытекающими последствиями. Есть и иные, ещё более глубокие причины экзистенциального несходства британской и русской «моделей», коренящиеся в глубокой старине, в династийной генетике, например. Это прекрасно знали на Западе и до сих пор знают на Постзападе. В частности, это нашло отражение в схемах диспенциализма – одной из разновидностей протестантской эсхатологии, занимающей видное место среди доктрин Республиканской партии США. Согласно диспенциализму, англосаксы – потомки десяти колен израилевых, не вернувшихся в Иудею из вавилонского плена. Они, как и евреи, – избранный народ. Их главный враг – царь Гог, он же царь князь Роша. С этим царём, которого диспенциалисты ассоциируют с Россией, потомком всех колен израилевых, предстоит последняя битва, в которой они должны победить.

Перед нами – не что иное как обоснование тезиса о том, что Россия, русские – экзистенциальный враг англосаксов. Хотя диспенциалистская антирусская схема оформилась в XVII в., я согласен с теми, кто считает, что её корни уходят в VII–VIII вв. н.э., во времена каролингско-папской узурпации, латинизации западноевропейского пространства и фальсификации истории (в том числе хода и последствий Троянской войны и того, что за ней последовало в течение почти двух тысячелетий).