Ловец во ржи – не профессия, а жизненный путь

Ольга Книзе:

Димитрию Эстрину. 

То воскресенье у меня пошло наперекосяк с утра. Оно началось с пропущенного звонка одного из твоих птенцов (ты предупреждал, да), в половине девятого утра (мимо всех условий звонить после полудня, ага). Потом это чудо разнесло мне день в мелкие дребезги и только полпятого вечера наконец соизволило определиться с временем встречи, о которой оно само же и попросило. Не буду уж говорить, чему встреча оказалась посвящена и в каком виде птенец явился, тебя бы все равно не удивило ни то, ни другое. Но самым умилительным во всем сюжете было то, что сие чудо соизволило мне сообщить о том, что ты в реанимации, ну… в, общем, когда тебя уже не спасли, как я узнала, вернувшись домой и открыв ленту ВКонтакта. До того птенец настойчиво требовал внимания, и я им занималась, несмотря на зудящее в виске ощущение безнадежно уходящего времени. Говорить про свои переживания по этому поводу не буду - я, собственно, о другом. 

У американских младших подростков есть дурацкая игра «курица». Толпа бежит наперегонки к краю обрыва повыше, лучше в высокой траве или по хлебному полю. Выигрывает, предсказуемо, тот, кто остановится последним, у самого края. А проиграть можно двумя способами, и один – окончательный. Американская глубинка, как ты в курсе, в основном одноэтажная, паркур и фриран в ней не водятся в принципе, тарзанки не прижились, возможностей развлечься зацеперством или руферством не наблюдается за отсутствием железных дорог, крупных строек, трансформаторных будок и заброшек, а для подростковой спелеологии не те грунты. Так что «курица» (в некоторых местностях «куропатка») - вполне способ занять время и добыть себе ярких впечатлений в скучной повседневной жизни.
Название повести Сэлинджера «Над пропастью во ржи», или «Ловец во ржи», зависит от перевода, отсылает именно к этой игре. Герой книги в самом финале повести, собрав мордой всю щебенку сюжета, говорит, что хочет быть ловцом во ржи, тем, кто страхует остальных, не давая им упасть с обрыва. Он, сам ребенок в том же ржаном поле, не имеет ни средств, ни возможностей защитить других, но все равно смеет хотеть этого. Из последних абзацев текста понятно, что если его идея и воплотится, то не скоро и не прямо, но как жизненный план подростка в самой трудной части взросления, это выбор с очень сильной нравственной составляющей. 
Тому, кто хочет ловить в высокой траве бегущих к краю, нужно быть ближе всех к обрыву и стоять к нему спиной. Позиция вдвойне рискованная: в отличие от участников игры - каждый из которых уверен, что сумеет остановиться вовремя - ловец знает, что остановятся не все, и любой упавший станет его личным проигрышем. И про риск полететь в пропасть, пытаясь остановить очередного бегущего, ловец тоже в курсе. Но подростку, строящему жизненный план, эти риски еще не важны, он просто видит образ, к которому хочет стремиться. 
Выбор, описанный у Сэлинджера, не редкость. В том числе так люди приходят в медицину, психологию, поисково-спасательные службы, силы МЧС и службы помощи. Я тоже так пришла в профессию, ну ты в курсе. И хочу отметить, что, при всех рисках такого решения, оно проще пути, который ты для себя выбрал. Профессия определяет стиль жизни все же не полностью. У спецов названных профилей путь тоже непростой, много требующий, влияющий на жизнь, но все же не подчиняющий ее себе полностью. Рабочие обязанности имеют свои границы, за пределами которых профессионал просто не вмешается. Потому-то при всем обилии помогающих служб человек часто останется один на один со своими проблемами. Причем в норме - как в игре в «курицу» и положено - не понимая, что у него проблемы, и край уже рядом. 
Ловец во ржи – не профессия, а жизненный путь. Этот труд не бывает оплачен деньгами. Хуже того, его еще и невозможно ограничить по времени и месту действия. Посвятить жизнь помощи людям, оказавшимся на краю, не ставя заботу о них на профессиональную основу - выбор с запредельной нравственной планкой и запредельно дорогой ценой. Его даже на уровне намерения готовы сделать очень немногие. А прожить так до последнего дня способны ну может пара человек на многомиллионный город. И если в городе есть хоть один такой, готовый стоять лицом к беспечно бегущим к обрыву в высокой траве и ловить, срывая спину и рискуя свалиться, городу повезло. Нет, пытаются-то многие, особенно по молодости, но…
Путь ловца во ржи полон мелких и крупных неудобств. Задачи своего жизнеобеспечения отменить невозможно, а страждущие не разумеют ни дня, ни часа. Да они, собственно, ничего кроме своей нужды не разумеют, и хорошо еще если способны ее осознать. 
Это полное отсутствие приватности, потому что приемной адвоката, пунктом первой помощи, исповедальней, творческой мастерской, лабораторией и молельней твоим подопечным будет твой собственный дом, и они не сразу спросят (если вообще), где и когда ты сам будешь спать, и вряд ли поинтересуются, есть ли тебе на что пожрать завтра после того, как ты сегодня накормил всю ввалившуюся к тебе ораву на свои.
Это отсутствие благодарности в девяти случаях из десяти и попытки выдвинуть претензии - часто на пустом месте. И снисходительное «ну ладно уж, послушаю», когда ты говоришь про базовые правила безопасности.
Это риски, потому что за помощью приходят и те, кого в дом впускать попросту небезопасно. И хотят, как правило, больше, чем ты готов и в состоянии предложить. 
Это проблемы с личной жизнью, потому что времени на себя остается не до фига, а идея искать пару в спасаемом (спасаемой) – ну такое себе, как на сторонний взгляд, так и по результатам. Особенно если опыт был не один. Кстати, из всех известных мне попытавшихся пойти путем ловца во ржи ты единственный это понимал. 
Тем не менее, ты не просто попытался. А всерьез выбрал и следовал своему выбору до последнего вздоха. И реально был «ловцом во ржи» все то время, что я тебя знаю. И у меня есть серьезные сомнения, что при жизни ты бы вообще стал все это слушать. Хотя… услышал же ты как-то мою мысль не стоять на пути высоких чувств большинства и хотя бы изредка давать людям время и возможность встретиться с последствиями своих выборов самостоятельно. Несмотря на то, что эта часть моего подхода к жизни тебе никогда не была близка. И своя правда в твоей позиции безусловно есть: в конце концов нашел же ты женщину, которая приняла и разделила твои взгляды. А значит, в этой своей правде ты не один. 

Эта твоя правда, кстати, порядком усложняла тебе жизнь. Довольно большая часть твоих птенцов играла в «курицу» в городских условиях, даже не задействуя реального поля над обрывом. И правда, можно же и без него. В поиске ощущений, переживаний и событий прямо сейчас, редких, уникальных, значимых, самых ярких, как можно больше, без возможности (а порой и интереса) понять обстоятельства и оценить перспективы и последствия, не вляпаться нереально. И это не страшно – если рядом с тобой в умозрительном ржаном поле есть ловец, который не даст упасть за край. На него можно обидеться, фыркнуть и уйти в закат, потом вернуться – и ничего не будет, потому что ему важно, чтобы бегущие к обрыву «куропатки» не свалились вниз. Возможно, важнее, чем им самим: они-то вслепую бегут за острыми ощущениями и уникальными переживаниями, не разумея ни поля, ни обрыва - а ловец во ржи уже в курсе цены подобного опыта. 
Ты, возможно, помнишь несколько случаев, когда я забирала от тебя, еще из Сосновой Поляны, вписчиков, которым резко поплохело, и отвозила к «врачам мира», искавшим для них, иногородних, место в больнице. Раз, было дело, еле успели, до трупа оставалось минут сорок, когда я с напарником этот еще не труп забрала. Но как-то так каждый раз случалось, что для всех этих людей в целом городе оказывалась открыта только твоя дверь. Ты всяко помнишь, как я позвонила тебе в октябре двадцать второго уже почти без сознания и спросила, а не пора ли мне антибиотики, а ты в ответ рявкнул, что пора скорую, а то есть крепкий шанс не дожить до завтра. Да, собственно, мы и познакомились именно так: я сидела во дворике «Десерт-холла» на Белинского с кромешной силы мигренью, не в состоянии даже квакнуть, ты подошел, не снимая перчатки приподнял мне подбородок, глянул в глаза - и чуть не жестом отправил кого-то из рядом стоящих в аптеку за аспирином и димедролом, «потому что анальгин это уже не возьмет». В субботу, за сутки для отбытия в реанимацию, ты спрашивал меня, возьму ли я человека в клиенты, когда ты уже не сможешь им заниматься. Я еще сказала «надеюсь, не понадобится» и ты согласился – «решим ближе к делу». Ну вот, решаем… Теперь уже самостоятельно, без твоего участия…
Ты точно понимал, чем и как все кончится – вряд ли настолько детально, чтобы предвидеть диагноз, а то попытался бы увернуться, но гораздо раньше, чем тебя о нем известили. По крайней мере в девяносто пятом году у нас об этом разговор состоялся, я помню. Сейчас, из дня текущего, могу подтвердить: да, иначе и быть не могло, это часть выбора и неизбежное обстоятельство пути. Сам принял решение, сам и оплатил, можно понимать или не понимать, принимать или не принимать, но уважать всяко придется. Не нужно озвучивать, до какой степени можно устать к пятидесяти пяти годам в таком режиме. Несмотря на помощь разделяющей твою позицию жены и посильную поддержку дружеского круга. «Печально, но вряд ли неожиданно», ага. 

Я без понятия, как теперь будут справляться те, кто надеялся на тебя и не был готов или не умел сам подумать, что, собственно, делает и зачем. Кто-то из них справится, кто-то нет. Играть в «курицу» не перестанут точно. И куда теперь пойдут «просто спросить» и «только посоветоваться», я тоже не в курсе. Тем более не знаю, будут ли в этом не всегда богоспасаемом городе другие ловцы во ржи. Это редкий и жестокий к одаренному талант. Мне кажется, поэтического дара и большой человеческой порядочности было бы вполне достаточно для наполненной и осмысленной жизни, но свыше для тебя было решено иначе, да и обстоятельства сложились так, что аспирин с димедролом, горячий чай и возможность перекурить в тепле были важнее хорошей рифмы и красивой метафоры слишком долго и для слишком многих. Не могу сказать, что ты не пытался, но по итогу стихов оказалось меньше, чем хотелось бы, а чужих проблем - слишком много, чтобы их было реально вывезти. 

Завтра чуть за полдень твое время здесь истечет окончательно. Судя по времени отправления, дорога не должна быть дальней, в дальнюю обычно выходят с утра или с ночи. В общем, и логично: при такой жизни, как у тебя сложилась, до лучших мест, где хватит времени и на стихи, и на все прочее, по желанию, оказывается, как правило, недалеко. Надеюсь, там, где ты окажешься или пока будешь в пути тебе дадут это прочитать, и возможно, ты пересмотришь позицию и выберешь себе что-нибудь получше того «никуда», которое ты объявил в своем письме. Это ты с устатку, не иначе. 

До встречи – где-нибудь и когда-нибудь. 
К. 
21-25 октября 2024.