«Маленький, орущий комочек — я, Ганс Христиан Андерсен...»

В 1805 году в городке Оденсе (на острове Фиония, Дания) в бедной каморке жила молодая пара — муж и жена, бесконечно любившие друг друга: молодой двадцатилетний башмачник, богато одаренная поэтическая натура, и его жена, несколькими годами старше, не знающая ни жизни, ни света, но с редким сердцем. Только недавно вышедший в мастера, муж своими руками сколотил всю обстановку сапожной мастерской и даже кровать. На этой кровати 2 апреля 1805 года и появился маленький, орущий комочек — я, Ганс Христиан Андерсен

Ганс Христиан Андерсен. Сказка моей жизни (Автобиография)

Когда родился Ханс Кристиан, его родители, Ханс и Анн Мари, всего два месяца как поженились. У него были сводные незаконнорожденные братья и сестры, одна из которых трудилась некоторое время на панели. Тетка Андерсена держала в Копенгагене бордель, бабушка сидела в тюрьме за то, что родила детей вне брака, а дед мальчика был известен в городе как Безумный Андерс. 
Отец Ханса Кристиана хоть и был башмачником, но верил в свое аристократическое происхождение и умел читать. Одной из немногих книг в доме были "Сказки тысячи и одной ночи". Анн Мари была неграмотна, крайне суеверна и зарабатывала стиркой белья; в конце жизни она пристрастилась к спиртному и умерла в богадельне. Все детство Ханс Кристиан был не похож на обычных мальчиков. Он был высокий, некрасивый, нескладный, очень чувствительный и нервный; легко мог расплакаться, хорошо пел, мечтал о сцене, а больше всего любил читать и разыгрывать представления в своем кукольном театре.

Отец умер в 1816 году, когда Хансу Кристиану было 11 лет. Его отправили работать на табачную фабрику, но там над ним все смеялись, и он продержался всего несколько дней. Еще он пытался быть подмастерьем у ткача и у портного, но из этого тоже толку не вышло. Зато в эти годы странный мальчик впервые приобщился к жизни знати: "Моя любовь к чтению, хорошая память — я знал наизусть множество отрывков из драматических произведений — и, наконец, прекрасный голос — все это вызывало некоторый интерес ко мне со стороны лучших семейств нашего городка". Вкусив славы в маленьком провинциальном Оденсе, Андерсен решил покорить столицу. С самого детства он отличался необъяснимой для окружающих верой в себя.

В 1819 году 14-летний Ханс Кристиан уговорил мать отпустить его в Копенгаген. 6 сентября после трех дней пути он прибыл в датскую столицу. Андерсен всей душой верил в предсказание гадалки о том, что в один прекрасный день его родной город устроит иллюминацию в его честь. А пока тетка отвела ему в своем борделе крошечную комнатку, больше похожую на шкаф с окошком, откуда подросток стал совершать дерзкие набеги на лучшие дома Копенгагена. 
Один издатель вспоминал о появлении Андерсена у него на пороге: "Я был удивлен, увидев у дверей мальчика совершенно невероятного вида, склонившегося в глубоком театральном поклоне до земли. Когда его длинная фигура в поношенном пальто, рукава которого не доходили до запястий, наконец распрямилась, на меня уставилась пара маленьких узких глазок, расположенных за большим выдающимся вперед носом и отчаянно нуждающихся в хирургическом вмешательстве, чтобы открыть им нормальный обзор... Он начал свою высокопарную речь словами: 'Могу ли я иметь честь выразить вам мои чувства к сцене в написанных мною стихах?'" 

Главной целью Андерсена был Королевский театр, поэтому он наведался к директору театра, к известному театральному критику и даже шокировал своим появлением балетную приму. Все выставили его за дверь, в один голос посоветовав отправляться домой и заняться каким-нибудь полезным ремеслом. Андерсен, у которого уже кончались деньги, взятые из дома, был в отчаянии, но возвращаться не собирался. В один прекрасный день он постучался к директору Королевской хоровой школы Джузеппе Сибони. На его счастье, в тот день у Сибони обедал композитор Вайсе, знавший по себе, что такое бедность. Он решился собрать средства, позволившие Андерсену снять комнату и учиться театральному делу. 
       Несмотря на то что Андерсен жил впроголодь, он был счастлив попасть в театральный мир. Его стали приглашать петь и декламировать стихи, но, как и в Оденсе, хозяева беззастенчиво смеялись над исполнителем-чудаком. Он разучивал сцены из знаменитых пьес, пытался сам написать трагедию и даже начал учиться танцевать. Однако к 17 годам стало ясно, что путь на сцену ему закрыт: голос стал ломаться, а фигура оказалась совершенно непригодной для балета. Тогда Андерсен полностью переключился на литературное творчество. Одну за другой он сочинял пьесы в стихах, которые театры одну за другой отвергали. Его часто уличали в плагиате, но он отвечал с невозможной откровенностью: "Да, но они же так талантливы!" Андерсен хоть и верил в свой гений, все же понимал, что другие пишут гораздо лучше... 

* * *

В конце концов удача опять улыбнулась упрямому юноше: на одну из его пьес обратил внимание Йонас Коллин, финансовый директор Королевского театра и влиятельный придворный. Он увидел то же, что видели другие: у Андерсена есть способности, но он чудовищно необразован. Однако в отличие от других Коллин решил это исправить и устроил Андерсену королевскую стипендию. 
       Андерсена отправили в среднюю школу в город Слагельсе. Он был на шесть лет старше одноклассников, но сильно отставал от них в общем развитии и был совершенно не приспособлен к многочасовому сидению за партой. Ханс Кристиан изо всех сил старался оправдать доверие своих влиятельных друзей, но учеба давалась ему с огромными муками. В довершение всего директор школы оказался настоящим тираном, который непрерывно унижал и высмеивал учеников. Андерсену доставалось больше других — директор твердо вознамерился сломать деревенского парня, возомнившего себя поэтом. Андерсену было строжайше запрещено заниматься любым творчеством, и он невыносимо страдал. Так продолжалось четыре года. Андерсен боялся сойти с ума и писал отчаянные письма своему благодетелю, но Коллин считал это проявлением подросткового себялюбия и был неумолим. Наконец в 1826 году Андерсен не выдержал и сочинил душераздирающее стихотворение от лица ребенка "Умирающее дитя" (впоследствии оно стало одним из самых известных в Дании XIX века). Директор, разумеется, объявил, что стихотворение никуда не годится, и так набросился на Андерсена, что один из учителей испугался и сообщил обо всем Коллину, после чего тот немедленно забрал Андерсена из школы. Однако ночные кошмары, в которых главную роль играл школьный директор, не оставляли Андерсена до конца жизни. 

        * * *

Возвращение из школьной "ссылки" в Копенгаген было для Ханса Кристиана настоящим счастьем. Он поселился в чистой комнатке под крышей, занимался с частными учителями и обедал по очереди в разных благородных семействах, принимавших живое участие в его судьбе. Через год, когда ему было 22, он написал рассказ "Путешествие пешком от Хольмен-канала до восточного мыса острова Амагер", где описывались ночные блуждания юного поэта по копенгагенским улицам. Издателя, который согласился бы напечатать рассказ, не нашлось, и Андерсен, к тому времени уже учившийся в университете, напечатал его на свои деньги. Весь тираж разошелся мгновенно. Вдохновленный успехом, молодой автор написал наконец пьесу, которая была принята к постановке Королевским театром и тоже имела успех. Честолюбивый Андерсен забросил учебу в университете и занялся созданием, а потом и изданием своего первого сборника стихов. 
       Первые десять лет своей литературной карьеры Андерсен жил более чем скромно и только в 33 года, когда король Дании удостоил его пожизненной ежегодной стипендии, смог вздохнуть спокойно и перестал бояться бедности. Теперь он не зависел ни от богатых друзей, ни от прихотей читающей публики и мог писать что душе угодно. 
       За свою 50-летнюю творческую жизнь Андерсен написал больше 200 сказок и историй, десятки романов, пьес и путевых дневников, три автобиографии, около 800 стихотворений и несчетное множество писем. Но на родине его долго не воспринимали всерьез, и только когда стали приходить восторженные отклики из-за границы, главным образом из Германии, датские критики смягчились. 
       Впрочем, за границей с самого начала сложился образ Андерсена как выдающегося сказочника, хотя переводы его сказок, особенно на английский, были гораздо слащавее и примитивнее оригинала. Андерсен всячески противился навязанному ему типажу простачка, чьи интересы ограничены детской. Когда в Дании решили поставить ему памятник, Андерсен весьма резко отозвался о проекте, где читающего вслух писателя окружает малышня: "Я заявляю громко и ясно, что я недоволен... Я не выношу, когда за моей спиной стоят люди, и не сажаю себе детей на спину, на колени или на ноги... Мои сказки в той же степени предназначены для взрослых, что и для детей, которые понимают только то, что лежит на поверхности, и не могут воспринять и оценить все произведение, пока не вырастут..." 

* * *

Андерсен всю жизнь относился к своему высокому предназначению очень серьезно и поэтому стремился завоевать сердца читающей публики стихами, пьесами и романами, как и положено настоящему большому писателю. Сказки же поначалу, судя по всему, были просто частью его "маркетинговой стратегии": "Я начинаю сочинять волшебные сказки для детей,— писал Андерсен знакомым в Оденсе.— Я хочу завоевать следующее поколение". Разумеется, сказки не могли идти ни в какое сравнение с серьезными жанрами. Может быть, поэтому именно в сказках Андерсен впервые за свою выстраданную карьеру смог расслабиться и не бояться суровых критических откликов? 
       Первый сборник в виде тонкой дешевой тетрадки, озаглавленной "Сказки, рассказанные для детей", появился в мае 1835 года. В нем были четыре сказки: "Огниво", "Принцесса на горошине", "Большой Клаус и маленький Клаус" и "Цветы маленькой Иды". В декабре вышла вторая книжечка еще с тремя сказками. Большинство самых удачных и знаменитых сказок были написаны до 1848 года. По мере того как сказки завоевывали популярность, автор относился к ним все более серьезно, пытаясь осмыслить изобретенный им жанр. Чем дальше, тем больше его сказки удалялись от датского фольклора, слышанного в детстве от матери и старушек, прявших пряжу в приюте для умалишенных, куда Ханса Кристиана брала работавшая там бабушка. Андерсен сознательно старался сделать так, чтобы сказки звучали живо, как устная речь, и поэтому использовал совершенно непривычный для литературы язык, который некоторым казался даже вульгарным. Он оттачивал свои произведения, читая их вслух, и вскоре его снова, как и в юности, стали приглашать на званые обеды, но уже не петь, а читать сказки. 
       Впрочем, для салонного чтения сказки Андерсена не слишком подходят. Главное, что запоминается читателю,— это то, что большинство его сказок написаны с иронией, но они очень-очень грустные. Девочка со спичками умерла, Русалочка не смогла завоевать сердце принца, цветы маленькой Иды пришлось похоронить. Даже если сказка кончается хорошо (как "Снежная королева", "Гадкий утенок", "Дюймовочка", "Дикие лебеди"), героям достается столько испытаний и страданий, что у читателей льются слезы и разрывается сердце. В одной из самых трагических ранних сказок "Стойкий оловянный солдатик" присутствует еще и нехарактерный для Андерсена-сказочника, но очень личный мотив непонимания и нереализованной любви. Эту сказку биографы часто интерпретируют как символическое изображение комплексов, которыми страдал писатель: от неумения обращаться с женщинами до чувства отверженности в высшем свете, где сын башмачника так и не стал своим. 

* * *

К Йонасу Коллину, который больше всех сделал для того, чтобы Андерсен стал писателем, тот испытывал почти сыновние чувства, а пятеро детей Коллинов стали его второй семьей. Но несмотря на то что они приглашали его к себе, кормили, заботились, советовали и вообще всячески помогали, грань между датским королевским двором и простолюдином из Оденсе всегда существовала и причиняла Андерсену много горя. Даже став всемирно известным писателем, Андерсен был подвержен приступам паники. Вот яркий пример из его автобиографии: "Около воды стоял противный бродяга. У меня возникло чувство, что он может знать, кто я такой, и может сказать мне что-то неприятное, как если бы я был парией, проникнувшим в высшую касту". 
       Особенно Андерсен переживал из-за того, что его самый любимый друг Эдвард Коллин всегда держал его на расстоянии и отказывался перейти с ним на "ты". "Если Вы забудете обстоятельства моего рождения,— писал ему Андерсен,— и всегда будете для меня тем же, кем я для Вас, Вы найдете во мне самого преданного и отзывчивого друга". Но Эдвард остался непреклонен и был с Андерсеном на "вы" до конца своих дней, позволяя себе при этом весьма ядовито поучать его. "Вы пишете слишком много! — возмущается Эдвард в письме 1834 года.— Пока одна работа находится в печати, вы уже наполовину закончили рукопись другой; из-за этой безумной, этой прискорбной плодовитости вы обесцениваете свои книги до такой степени, что в конце концов ни один книготорговец не захочет даже даром раздавать их... Это поистине чудовищно эгоистично с Вашей стороны — предполагать у людей такой интерес к Вашей персоне..." 
       В течение всей жизни у Андерсена были явные проблемы с психикой. Ему часто снилось, что у него выпали зубы. Когда однажды по ошибке он надел чужую шляпу, то немедленно решил, что заразился ужасной кожной болезнью. В путешествия он всегда брал с собой веревку, чтобы в случае пожара выбраться по ней из окна. На ночном столике он оставлял записочку: "Это только кажется, что я умер", потому что панически боялся быть похороненным заживо. 
       К психическим проблемам добавились особенности характера, осложнявшие ему жизнь. Будучи совершенно уверен и в своем таланте, и в ожидающем его успехе, Андерсен в то же время никогда не упускал случая заняться саморекламой, посмаковать добрый отзыв и был патологически жаден до похвал, чем порой крайне раздражал своих друзей и вызывал насмешки недоброжелателей. Он со страстью коллекционировал награды европейских дворов и цинично эксплуатировал материнские чувства копенгагенских матрон, которые они испытывали к бедному юноше. А когда одна из них умерла, сетовал, что она не успела прочесть его новый роман. В романах, посвященных в основном нелегкой участи непризнанных художников, он беззастенчиво давил на жалость, за что другой великий датчанин, Серен Кьеркегор, даже назвал его плаксой. Он был до безумия мнителен и мог в расстроенных чувствах выбежать из комнаты только потому, что появление служанки с чаем для гостей прервало чтение его сказки. И в то же время Андерсен последовательно и упорно сам делал свою судьбу и добивался признания.

* * *

Сказки Андерсена, переведенные на европейские языки, сделали автора самым известным скандинавским писателем того времени и открыли ему двери лучших домов Европы. В отличие от своих соотечественников Андерсен оказался заядлым путешественником: "Когда тает снег, прилетает аист и первые пароходы покидают гавань, я чувствую острую потребность отправиться в путешествие". Андерсен посетил Германию, Италию, Испанию, Португалию, Англию и даже добрался до Греции и Константинополя. Железные дороги и прочие достижения цивилизации, позволявшие быстро перемещаться по свету, вызывали у него восторг. После возвращения домой он публиковал путевые заметки, которые неизменно пользовались успехом. 
       Немаловажную роль в страсти Андерсена к путешествиям играла возможность знакомства с европейскими знаменитостями. В Париже он неожиданно возник на пороге дома Виктора Гюго, а также познакомился с Бальзаком и обоими Дюма. В Германии явился к Якобу Гримму, но тут же сбежал, когда выяснилось, что Гримм не читал его сказок. Вильгельму Гримму, который их как раз читал, пришлось потом разыскивать Андерсена в Копенгагене и извиняться за необразованного брата. А вот с Генрихом Гейне лучше ему было не знакомиться: тот заметил, что манеры Андерсена выдают "тот род заискивающего подобострастия, который так нравится августейшим особам". Андерсену, в свою очередь, нравилось хвастаться близостью к этим самым "особам". В письме другу он восторженно описывает прогулку с королем Максимилианом II Баварским, который для Андерсена был просто "король Макс": "Король, прочитавший 'Сказку моей жизни', много говорил со мной о моем детстве, моем развитии и о разных людях, с которыми я общался. Он проявил такое понимание, а для меня это было похоже на главу в моей сказке: я, бедный сын сапожника, ехал по горам рядом с королем". 
       Одним из больших почитателей таланта Андерсена был Чарльз Диккенс. Когда Андерсен приехал в Англию, Диккенс пригласил его в свой загородный дом в графстве Кент, что оказалось довольно опрометчивым. Андерсен практически не говорил по-английски, так что, однажды заблудившись в Лондоне, не смог объяснить полицейскому, что ищет гостиницу, и был отправлен в участок, откуда был отпущен только после вмешательства датского посла. В гостях у Диккенса он вел себя весьма неординарно. Однажды утром Диккенс и его жена обнаружили своего гостя с газетой в руках, катающимся в слезах по лужайке перед домом. Оказалось, что в газете опубликовали нелестный отзыв о его книге. Диккенсу пришлось утешать коллегу и уговаривать не принимать критические статьи так близко к сердцу. В другой раз Андерсен натер себе ужасные мозоли на ногах в итоге двухчасовой поездки в кэбе. "Будучи уверен, что кэбмен склонен к грабежу и убийству, он сложил деньги, часы, записную книжку, ножницы, пару книг, несколько рекомендательных писем и много чего еще к себе в ботинки",— рассказывал потом Диккенс. 
       Предполагалось, что Андерсен проведет у Диккенсов неделю. В итоге он прожил пять. Когда Андерсен наконец уехал, Диккенс прикрепил к зеркалу в гостевой комнате карточку с надписью: "В этой комнате Ханс Кристиан Андерсен спал пять недель, которые показались семье ВЕЧНОСТЬЮ".

* * *

Не только происхождение и тяжелый характер отделяли Андерсена от высшего света, частью которого он так мечтал стать. Даже собственная внешность была против него. До самой смерти лицо Андерсена оставалось лицом крестьянина, с которого, как писал один из журналистов, "долгая жизнь в культурном обществе и опыт чувствования не смогли стереть печать земли". Сохранились и другие, совсем уж нелестные описания его внешности. Один датский художник сказал, что Андерсен принадлежал к той категории людей, которые "выделяются своим ужасным внешним видом". Знакомый англичанин описывал его как "длинного, худого человека, лишенного плоти и костей, извивающегося и гнущегося во все стороны как ящерица, лицо которого с гигантской челюстью было похоже на лицо трупа". У него были маленькие, глубоко посаженные глаза, гигантский нос, массивные руки и ноги и совершенно безжизненное рукопожатие. Он был очень неуклюж и часто падал, зато ловко умел вырезать чрезвычайно затейливые силуэты с помощью гигантских ножниц, которые всегда были при нем. 
       Несмотря на отталкивающую внешность, одевался Андерсен с парижским шиком и постоянно носил в петлице цветок. Догадываясь, какое впечатление производит на окружающих, Андерсен тем не менее настаивал на том, чтобы его принимали таким, как есть: "Выглядеть иначе противно моей природе... Я не буду пользоваться успехом с такой внешностью, но приходится жить с тем, что есть". 
       В жизни Андерсена было всего две женщины, за которыми он ухаживал. Одна, сестра его студенческого приятеля, вскоре обручилась с другим; вторая, шведская оперная певица Йенни Линд, могла предложить ему только дружбу. "Да благословит и сохранит Господь моего брата, искренне желает его любящая сестра Йенни",— писала она Андерсену в 1844 году. Считается, что Андерсен посвятил Йенни сказку "Соловей", потому что ее называли "шведским соловьем". А сама она больше любила "Гадкого утенка", потому что в детстве была некрасивой, неловкой и застенчивой. 
       Не любивший Андерсена Кьеркегор проницательно усматривал в его романах немощность, свойственную "тем растениям, у которых мужские и женские побеги растут из одного корня". 

Анастасия Фролова. Сказки датского короля.