«Не арестантский, а почетный держали караул при ней»

Между Михаилом Вериным и Платоном Демьяновичем Чудотворцевым произошел разговор, образующий пьесу в театре «Реторта». Полагаю, что в основе пьесы лежат подлинные протоколы этого разговора-допроса, наверняка сохранившиеся и доступные Ярлову. Я не умею стенографировать, но на память пока не жалуюсь. Передаю фрагменты этого разговора, как они мне запомнились.

В е р и н (показывая на стул). Садитесь, Платон Демьянович.

Ч у д о т в о р ц е в. Благодарю.

В е р и н. Извините. (На некоторое время он углубляется в изучение бумаг, лежащих перед ним, пока Чудотворцев не прерывает молчание.)

Ч у д о т в о р ц е в. Могу я узнать, чему обязан?

В е р и н. Дело в том, что нам с вами пора объясниться.

Ч у д о т в о р ц е в. И для этого меня доставляют к вам ночью под конвоем?

В е р и н. Ну, какой там конвой… Просто охрана, которой вы, несомненно, заслуживаете. Вы же в некотором роде культурная ценность.

Ч у д о т в о р ц е в. Весьма польщен. Значит, «не арестантский, а почетный держали караул при ней».

В е р и н. Извините, это из кого? (Надо сказать, что Михаил Верин, любивший щегольнуть философской эрудицией, иногда проявлял озадачивающую неосведомленность, когда речь заходила о поэзии, особенно о русской.)

Ч у д о т в о р ц е в. Из Тютчева, Михаил Львович, из Тютчева.

В е р и н. А из какого стихотворения, можно узнать?

Ч у д о т в о р ц е в.

Веленью высшему покорны,
У мысли стоя на часах,
Не очень были мы задорны,
Хотя и с штуцером в руках.
Мы им владели неохотно,
Грозили редко и скорей
Не арестантский, а почетный
Держали караул при ней.
 

В е р и н. Что это значит: у мысли стоя на часах?

Ч у д о т в о р ц е в. Видите ли, стихотворение связано со службой Тютчева в Главном управлении по делам печати, иными словами, в цензурном комитете.

В е р и н. Хотел бы я обладать вашей памятью. При моей нынешней службе это было бы кстати.

Ч у д о т в о р ц е в. А может быть, и лучше, что при вашей нынешней службе память вам иногда изменяет? Не перст ли это Божий?

В е р и н. Вполне возможно. Особенно если считать, что перст Божий замешан в контрреволюции.

Ч у д о т в о р ц е в. По этому поводу вы меня и вызвали?

В е р и н. В общем, да.

Ч у д о т в о р ц е в. Значит, в моем случае Тютчева надо перефразировать, и за мной пришел караул именно арестантский.

В е р и н. Не будем опережать события, Платон Демьянович. Но не скрою: цитируя стихотворение о цензуре, вы попали в точку.

Ч у д о т в о р ц е в. Чем же я погрешил против цензуры, Михаил Львович?

В е р и н. В грехах вы будете каяться на исповеди, что вы и делаете более чем регулярно, насколько нам известно. Ваши связи с тихоновцами – особый вопрос. Его мы касаться пока не будем. Но должен сказать, что вы действительно научились чрезвычайно ловко обходить цензурные запреты.

Ч у д о т в о р ц е в. А не есть ли это лояльность по отношению к новой власти?

В е р и н. Диктатура пролетариата не нуждается в лояльности. Да такая лояльность в принципе невозможна, ибо пролетарская диктатура есть отрицание старой, буржуазной законности. Пролетарская диктатура требует сознательной приверженности, а не предательской лояльности. Сами посудите: какой приверженности можем ждать мы от господина профессора по фамилии Чудотворцев?

Чудотворце в. Я бы сформулировал ваш вопрос несколько иначе: стоит ли отказываться от Чудотворцева, когда можно его использовать?

В е р и н. Ничего не скажешь: вы научились подлаживаться под коммунистическую фразеологию или, вернее, под газетные штампы. Но прошу вас принять к сведению: идеология и фразеология не одно и то же, и штампами вы от нас не отделаетесь.

Ч у д о т в о р ц е в. Но разве я не сотрудничаю с вами, с вашими учебными заведениями, с вашими издательствами?

В е р и н. Повторяю, с нами нельзя сотрудничать, к нам нужно принадлежать, слиться с пролетарскими массами, на что вы явно не способны.

Ч у д о т в о р ц е в. Вы решительно отказываете мне в такой способности?

В е р и н. Поверьте мне, я слишком ценю вас для того, чтобы думать, будто вы на это способны. Сами подумайте, кому нужен Чудотворцев, слившийся с массами? Кому нужен такой Чудотворцев?

Ч у д о т в о р ц е в. Кто знает, может быть, кому-нибудь и нужен. Иногда я позволяю себе думать, что нужен вам.

В е р и н. Действительно, я и раньше ценил возможность поговорить с вами откровенно. Правда, мы слишком редко находили время друг для друга.

Ч у д о т в о р ц е в. С Гавриилом Львовичем я общался чаще.

В е р и н. Надо прямо признать: буржуазный философ Гавриил Правдин обязан своей карьерой вашему влиянию. Не уверен только, может ли это являться для вас предметом гордости.

Ч у д о т в о р ц е в. Я прочитал «Диалектику Ветхого и Нового Завета» с не меньшим интересом, чем вашу «Диалектику классовой борьбы».

В е р и н. Комплимент сомнительный… Но для меня новость, что вы читаете труды по марксистской философии. Трудно вообразить вас, читающего «Диалектику природы».

Ч у д о т в о р ц е в. И воображать нечего. Вот я перед вами, а я всю жизнь работаю над одной темой: диалектика бытия. Неужели вы думаете, что я не изучаю литературу, относящуюся к этому вопросу?

В е р и н. Ваша диалектика пахнет метафизикой. А впрочем, я не сомневаюсь, что из вас может выработаться марксистский начетчик. Но их у нас и без вас хватает. Если хотите, я пригласил вас, чтобы уберечь от этой участи.

Ч у д о т в о р ц е в. Уберечь от марксизма?

В е р и н. Мне хотелось бы сохранить уважение к вам. А приспособленчество не просто настораживает меня, оно вызывает у меня презрение. Ну, сами подумайте, Платон Демьянович, какой из вас марксист?

Ч у д о т в о р ц е в. Такой же, как из вас.

В е р и н. Я бы мог расстрелять вас за эти слова. Я командовал, командую армией. Вот мой марксизм. А чем командуете вы?

Ч у д о т в о р ц е в. Умами.

В е р и н. Избранными умами, пожалуй, слишком уж избранными. Но все равно вы опасны. А если вы не опасны, вы не интересны или, проще говоря, никому не нужны. Вспомните вашего любимого Платона. Он намеревался выдворить поэтов из своего образцового государства. Мы поступаем подобным образом с философами вашего толка. Вот почему мы выдворяем вас.

Ч у д о т в о р ц е в. Как выдворяете? Куда?

В е р и н. За границу, к вашим единомышленникам и единоверцам. Пролетарское государство не может себе позволить такой роскоши, как Чудотворцев. Разрабатывайте там свою диалектику бытия, разлагайтесь сами и разлагайте их.

Ч у д о т в о р ц е в. Но какой повод я дал? На каком основании меня высылают?

В е р и н. Оснований и поводов более чем достаточно. Главный повод – ваше интеллектуальное мракобесие, признаюсь, увлекательное даже для меня, то, что вы называете диалектикой. Уже этого достаточно, чтобы выдворить вас. Мы не позволим вам выдавать за диалектику то, что диалектикой не является. Но чашу нашего терпения переполнили ваши реверансы в сторону Шпенглера, ваше участие в шпенглеровском сборнике.

Ч у д о т в о р ц е в. Но разве Шпенглер не подтверждает правоту русской революции? Разве не возвещает он крах буржуазной цивилизации, крах Запада?

В е р и н. Нам не нужна салонная апокалигггика Шпенглера. Мы интернационалисты. То, что Шпенглеру кажется крахом, для нас торжество мировой революции.

Ч у д о т в о р ц е в. Но ведь Шпенглер стихийно подтверждает то, что вы сознательно утверждаете как диалектик.

В е р и н. Вот именно стихийно. Нет ничего отвратительней стихийности. Наша диалектика подавляет и в конце концов подавит всякую стихийность в истории и в природе.

Ч у д о т в о р ц е в. Извините меня, но вы не сидели бы здесь, если бы не опирались на изначальную стихию русского бунта, что и называется большевизмом.

В е р и н (театрально вскидывая руку). Диктатура, где твой хлыст?

Ч у д о т в о р ц е в. Браво, нельзя выразиться удачнее. Вы стихийно пророчествуете, Михаил Львович. Хлыстом, о котором вы говорите, был Григорий Распутин. А разве хлысты не суть истинные русские большевики?

В е р и н. Ну, знаете! Этак вы скажете, что и вы большевик.

Ч у д о т в о р ц е в. А я и есть большевик. Не коммунист, но большевик.

В е р и н. Вот она, ваша хваленая стихийность! Кто большевик, но не коммунист, тот антикоммунист, а антикоммунистов мы по голове гладить не будем.

Ч у д о т в о р ц е в. Почему вы против стихии, когда стихия за вас?

В е р и н. Очень просто: потому что сознание – жизнь, а стихия – смерть.

Ч у д о т в о р ц е в. Почему же вы тогда не пишете на вашем знамени: «Неубий»?

В е р и н. Кто говорит: «Не убий», тот предоставляет убивать смерти. Чтобы убивать смерть, мы убиваем ее пособников.

Ч у д о т в о р ц е в. Последний же враг истребится – смерть…

В е р и н. Поповские бредни! Смерть не истребится, пока не истребит всех.

Ч у д о т в о р ц е в. Поэтому вы истребляете лишь некоторых, пусть даже очень многих?

В е р и н. Точно так. Мы истребляем пособников смерти, эксплуататоров, присваивающих себе, пожирающих чужие жизни, мы уничтожаем их идейных прислужников, приукрашающих, воспевающих, – проповедующих смерть, живописцев, поэтов, музыкантов, философов. Не только религия, но и культура – опиум для народа, лукавое примирение со смертью, смертоносная прививка.

Ч у д о т в о р ц е в. Ваша пропаганда утверждает нечто иное. А как же пролетарская культура?

В е р и н. Это не более чем пропаганда. Мы вынуждены прибегать к ней в борьбе с нашим коварным идейным врагом. Не сомневайтесь, я-то хорошо знаю, что пролетарская культура невозможна. Я вынужден признать: к сожалению – я оговорился, сожалеть тут не о чем – но так или иначе культура – это вы, господин профессор Чудотворцев.

Ч у д о т в о р ц е в. Весьма польщен, однако в свою очередь вынужден возразить вам: культура – ничто без стихии, без народной стихии, которая разрушает и одновременно творит культуру.

В е р и н. Поэтому мы и вынуждены выслать вас. Если бы не ваши заигрывания со стихией, мы, пожалуй, оставили бы вас в качестве консультанта, спеца, эрудита-прихлебателя. Но допустить стихию мы не можем. Соприкоснуться со стихией все равно что прикоснуться к мертвому телу. Ветхий Завет говорит: кто прикоснулся к мертвому телу, тот нечист. Вы – искусный, квалифицированный распространитель трупного яда. Вот и распространяйте его среди наших врагов, разлагайте их, мы предоставляем вам такую возможность вместо того, чтобы уничтожить вас. Разве это не гуманно?

Ч у д о т в о р ц е в. Хорошо. Пусть прикосновение к стихии или к матери-Земле, ибо Земля – тоже стихия, пусть все это прикосновение к мертвому телу, но разве не стихия – сама жизнь?

В е р и н. Нет. Безусловно, нет. Все, что вы называете землей, природой, стихией, все это разложение, гниение, маразм. Стихия не осознает себя, а что не сознает себя, то мертво. Вот почему ваш тезка, старый Платон предлагал изгнать поэтов из благоустроенного государства. Поэты – агенты смерти и распада. Грош цена поэзии, если в ней нет бессознательного. Сознательной поэзии вообще не бывает, а жизнь – сознание; подсознательное, стихийное – смерть. Вершина же сознания – наша коммунистическая сознательность.

Ч у д о т в о р ц е в. Которая намерена обойтись без культуры?

В е р и н. Разумеется. Мы пока еще пользуемся этим жалким словом, хотя не придаем ему никакого значения. Но мы не допустим, чтобы при нашем строе вырастали ядовитые грибы красоты.

Ч у д о т в о р ц е в. Чем же вы замените культуру и красоту?

В е р и н. Ничем. Нам не нужны замены, не нужны подделки, не нужны суррогаты. Нам нужна сама красота, которой нет отдельно от жизни, как хотелось бы вам. Прекрасное есть жизнь, как мы ее понимаем, и мы заставим вас считаться с нашим пониманием, так как другого понимания быть не может.

Ч у д о т в о р ц е в. Но возможно ли понимание вообще без всякой философии?

В е р и н. Философия-то и делает понимание невозможным, что признают так или иначе все философы вашего толка. Как поэзия основывается на бессознательном, так философия основывается на интуиции, о чем я имел удовольствие читать у вас.

Ч у д о т в о р ц е в. Стало быть, вы идете дальше Платона. В его государстве правят именно философы.

В е р и н. Старик просто не решился назвать вещи своими именами. Философ у власти перестает быть философом. Он превращается в идейного вождя.

Ч у д о т в о р ц е в. Что же такое идейный вождь без идей? А ведь идеи тоже основываются на интуиции.

В е р и н. Может быть. Но идея, освобожденная от интуиции, превращается в чистую сознательность, в идеологию, а идеология опирается на террор. Да, да. Мы не боимся этого слова. Террор – реторта, в которой выводится новый человек.

Ч у д о т в о р ц е в. Тот, кого Достоевский называл человекобогом?

В е р и н. Только достоевщины нам не хватало! Это тоже мертвечина, причем худшего сорта. Ваш Бог – смерть, сколько бы ни болтали о воскресении, о котором достоверно известно только то, что сперва надо умереть. Не человекобог, а человекосмерть следовало бы вам говорить. Новый человек не будет знать смерти.

Ч у д о т в о р ц е в. Не будет знать, потому что не умрет? Или вы внушите ему, что он бессмертен?

В е р и н. Чушь. Мы не шаманы и не философы, чтобы внушать. Это вы внушаете человеку, будто он смертен или бессмертен. С нашей точки зрения, это одно и то же. Никто ничего не знает ни о смерти, ни о бессмертии и никогда не будет знать. Все это бессознательное, а от бессознательного избавляет сознательность.

Ч у д о т в о р ц е в. Интересно. Значит, сознательность в том, чтобы не знать кое о чем, весьма существенном, с точки зрения предыдущих поколений. Вы собираетесь воспитывать вашего нового человека, как воспитывался царевич Сиддхартха, который не должен был знать о болезнях, о старости и смерти.

В е р и н. Вы должны были слышать, как мы поступаем с царевичами.

Ч у д о т в о р ц е в. Что ж, это веский аргумент.

В е р и н. Царевич один и потому должен быть устранен во имя многих или во имя всех. Сознательность в том, чтобы понимать: умереть могу я, можешь ты, может он, можете вы, могут они, но никогда не умираем и не умрем мы, партия. Кто трусливо говорит о нас «они» или кто нагло говорит нам «вы», тот обречен. Вот в чем целительный смысл террора. Это даже не смертная казнь и не ваша фальшивая смерть: это отсечение того, кто или, лучше сказать, что не мы, кто не с нами и, значит, против нас и кого, в сущности, и так нет.

Ч у д о т в о р ц е в. Извините, Михаил Львович, но ваше «мы» весьма напоминает богоизбранный народ с его таинственным отвращением к мертвому телу.

В е р и н. Об этом вам лучше поговорить с Гавриилом Правдиным. В этих вопросах он специалист. А я готов пропустить вашу антисемитскую ахинею мимо ушей, хотя она не безобидна и за нее стоило бы расстрелять. Богоизбранного народа нет, во-первых, потому, что мы не народ, а человечество, если вообще можно говорить о человечестве, а во-вторых, потому, что мы избраны не Богом, которого нет, и, следовательно, мы вообще не избраны, мы просто историческая необходимость.

Ч у д о т в о р ц е в. А свобода – это осознанная необходимость, не правда ли?

В е р и н. Если бы вы усвоили эту величайшую из всех истин, мы бы, может быть, не выслали вас, но и времени на разговоры с вами я не стал бы тратить.

Ч у д о т в о р ц е в. Неужели вы отказываете себе в возможности убедить меня? А что, если я вдруг осознаю необходимость?

В е р и н. Все равно это будет ваш отдельный, индивидуальный духовный опыт, все равно вы можете так и этак, значит, для вас нет ни необходимости, ни осознания. Вы пленник вашей личной прихоти, то есть бессознательного, то есть агент смерти. Мы проявляем некоторую непоследовательность, высылая вас. Разумнее было бы вас уничтожить, но мы предоставляем истории уничтожить вас. Маркс раз навсегда поставил крест на вашей философии, сказав: «До сих пор философы различным образом объясняли мир, дело же сводится к тому, чтобы изменить его».

Ч у д о т в о р ц е в. Но изменится ли мир оттого, что вы откажетесь от философии или уничтожите ее?

В е р и н. Вот видите, вся ваша суть в этом вопросе. Для вас философия – это вы, а мир – это то, что вы о нем думаете, тогда как мир существует помимо вас и менять его мы будем без вас.

Чтобы изменить мир, для начала нужно устранить вас, производителей и распространителей смертельного дурмана. Я согласен: Маркс нуждается в дополнении, но его дополняет Зигмунд Фрейд, а не вы. Вся ваша культура – сублимация невроза. В ней проявляется бессознательное, то есть смерть, а смерть всегда индивидуальна по определению. Умирает единица, потому что она вздор, ноль. Мы не умираем, потому что мы не смертны и не бессмертны: мы жизнь, а жизнь в сублимациях не нуждается. Нам не нужна сублимация, не нужна культура, не нужна философия, не только ваша философия, но никакая философия. Долой вашу любовь, долой ваше искусство, долой ваш строй, долой вашу религию! Все это оковы и миазмы отчуждения. Чистой сознательности сопутствует эрос созидания, не нуждающийся ни в каких сублимациях.

Ч у д о т в о р ц е в. Признаюсь, это убедительно и привлекательно. Ради такой цели, пожалуй, стоит кое-кого расстрелять. Но не следует упускать из виду одного обстоятельства. Что такое Эрос без Танатоса?

В е р и н. Опять ваше растленное мифотворчество!

Ч у д о т в о р ц е в. Которому вы также отнюдь не чужды. Один без другого, одно без другого не существует, и ваш Фрейд отлично понимает это. Вот почему Фрейд не разделяет вашего оптимизма. Какое же удовлетворение для тех, кто не знает разницы между жизнью и смертью? Тогда удовлетворение равносильно… отчаянью. (В этот момент в комнату вошел человек во френче. Походка его выдавала кавалериста. В рыжеватых усах заметна была преждевременная седина.)

В о ш е д ш и й. Товарищ Верин, вас просит срочно зайти к нему Феликс Эдмундович.

В е р и н (вставая). Иду. Составьте пока компанию гражданину Чудотворцеву, товарищ Троянов. (Выходит из комнаты.)

Вошедший (останавливаясь у стола напротив Чудотворцева). Ну, здравствуй, дядя Платон.

Ч у д о т в о р ц е в. С кем имею честь?

В о ш е д ш и й. Не узнаешь, что ли? Племяш твой, Кондрашка Троянов.

Ч у д о т в о р ц е в. Неужто и вправду Кондратий? А я не узнал тебя.

К о н д р а т и й. Где тебе узнать? Лет пятнадцать не виделись. Помнишь, когда ты к деду Питириму приезжал?

Ч у д о т в о р ц е в. Як нему три года назад приезжал, только тебя повидать не довелось.

К о н д р а т и й. Верно. Я в армии служил.

Ч у д о т в о р ц е в. В какой?

К о н д р а т и й. Нешто не знаешь? В Красной, вестимо.

Ч у д о т в о р ц е в. Как же, помню; Питирим говорил, что красные казаки – святое Трояново воинство.

К о н д р а т и й. Лучше бы он это брату Аверьяшке втолковал.

Ч у д о т в о р ц е в. А что теперь Аверьян?

К о н д р а т и й. А ничего. В живых его нету.

Ч у д о т в о р ц е в. Убили?

К о н д р а т и й. Убили. А правду сказать, я его убил. Он к белым переметнулся, попался мне, я своей рукой в расход его и вывел.

Ч у д о т в о р ц е в. Сам расстрелял?

К о н д р а т и й. Сам.

Ч у д о т в о р ц е в. Помню, как я первый раз приезжал с матерью моей, с Натальей. Он еще грудной был, все лепетал: Авель Ян, Авель Ян… Как напророчил…

К о н д р а т и й. Авель… Так я, по-твоему, Каин?

Ч у д о т в о р ц е в. Ну и что ж, что Каин? Всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро.

К о н д р а т и й (понижая голос). Может, поэтому я жив еще. А то наших расстреляли видимо-невидимо.

Ч у д о т в о р ц е в. Кто расстреливал? Белые?

К о н д р а т и й. Какие там белые! Красные. Трояново святое воинство.

Ч у д о т в о р ц е в. Питирим сказал небось: кто от красного Трояна к белому Ятрону переметнулся, тому смерть; туда ему и дорога.

К о н д р а т и й. Так он и сказал. А как узнал, что Аверьяна я порешил, на другой день помер.

Ч у д о т в о р ц е в. Слушай, а Михаил Львович знает, что мы с тобой в родстве?

К о н д р а т и й. Кто его знает. Может быть, и не знает. Матери твоей фамилия Темлякова, а не Троянова. Знал бы, так не оставил бы меня с тобой наедине. А может статься, наоборот, знает и меня испытывает, не устрою ли я тебе побег, хотя какой же побег, когда он сам тебя за границу выдворяет. Мой тебе совет, дядя, не мешкай, соглашайся, уезжай. Андрияшку нашего за границей встретишь.

Ч у д о т в о р ц е в. Андрияижу среднего твоего брата? Он-то как туда угодил?

К о н д р а т и й. На фронте к немцам в плен попал да там и остался. Он у них дедово учение проповедует, Троянову веру. Знаменит стал, говорят, как Распутин.

Ч у д о т в о р ц е в. Слыхал я о нем кое-что. Но уезжать отсюда не хочу.

К о н д р а т и й. Был бы ты хоть красный, как я. Тогда понятно было бы.

Ч у д о т в о р ц е в. А я и есть красный. Кровь-то у нас с тобой одна, красная.

К о н д р а т и й. И ты меня братней кровью попрекаешь?

Ч у д о т в о р ц е в. Да не попрекаю я тебя, пойми. А только дед Питирим прав был: ни тебе, ни мне с Трояновой тропы сворачивать не след.

К о н д р а т и й. Хорошо, коли не след, у меня-то след кровавый.

Ч у д о т в о р ц е в. Да ты что, никогда не слыхал, для чего кровь льется? Когда в партию тебя принимали, не говорили тебе?

К о н д р а т и й. Про Интернационал говорили, а про кровь не помню что-то.

Ч у д о т в о р ц е в. Брат, Авель Ян-то, за что с тобой воевал? И ты за что его убил? За землю. В Писании-то сказано: земля отверзла уста свои, чтобы принять кровь брата твоего от руки твоей.

К о н д р а т и й. Дед Питирим говорил так. Да ведь он из ума выжил. Он говорил еще: проклят ты от земли…

Ч у д о т в о р ц е в. Да разве может мать Земля тебя проклясть? А если она и прокляла, то благословила, как мать. Потому и отмстится за тебя всемеро, что ты подвиг совершил. Интернационал-то на что? Чтобы по науке мертвых воскресить. Так вот Аверьяна сперва воскресят, а потом тебя… Поэтому и называют нас «красные».

К о н д р а т и й. По науке говоришь? А кто этой наукой занимается?

Ч у д о т в о р ц е в. Дед Питирим занимался, и я занимаюсь. Нельзя с Трояновой тропы сворачивать, ибо мертвых у нас воскрешать начнут. Для того и врагов убивают, чтобы воскрешать. Последний враг истребится – смерть. А Интернационал значит общее дело. (Эти слова услышал Верин, вернувшийся в свой кабинет. Он отпустил Кондратия и обратился к Чудотворцеву.)

В е р и н. Конечно, хорошо, что вы агитируете членов партии за Интернационал, только это вам не поможет. Расставаться нам с вами придется, насчет вас все решено, и я не понимаю, почему вы так противитесь этому. Ведь не во глубину же сибирских руд вас высылают, а в благополучную комфортабельную Европу где вовсе не плохо, уверяю вас, я прожил там в эмиграции без малого двенадцать лет.

Ч у д о т в о р ц е в (доверительно). Михаил Львович, а как Владимир Ильич относится к моей высылке?

В е р и н. Так же, как я, не сомневайтесь. Более того, скажу вам прямо: это его идея, его решение, его инициатива.

Ч у д о т в о р ц е в. На это нечего возразить, как и незачем напоминать вам, что значит для вас Ленин.

В е р и н. Любопытно, а что значит Ленин для вас, могу я спросить?

Ч у д о т в о р ц е в. Извольте. Ленин осуществил тот синтез Маркса и Фрейда, о котором вы говорили, едва ли не приписывая этот синтез себе. Ленин не говорил о Фрейде, насколько мне известно, потому что для него Фрейд – буржуазный ученый, не заслуживающий упоминания. Ленин – первый в истории человечества гений сознательности. До сих пор считалось, что сознательность и гениальность несовместимы и потому коллективной гениальности не бывает Ленин же – гений коллектива, массовый гений. Это ему принадлежит идея будущего, которое вне смерти и вне бессмертия. Без него вся ваша идеология повиснет в воздухе. Конечно, вы скажете: мы не умираем, но отважитесь ли вы сказать: Ленин – это мы?

В е р и н. Я нахожу ваши рассуждения провокационными.

Ч у д о т в о р ц е в. Когда вы в последний раз видели Владимира Ильича? Как он себя чувствовал?

В е р и н. Не ваше дело.

Ч у д о т в о р ц е в. Нет, это именно мое дело, наше общее дело. Лечащий врач Ленина сказал мне, что его дни сочтены.

В е р и н. Допустим. Но дело Ленина живет, и мы вас вышлем все равно.

Ч у д о т в о р ц е в. Смотрите, не ошибитесь. Я готов указать вам выход из вообще-то безвыходной ситуации. (Кладет на стол перед Вериным лист бумаги.)

В е р и н. Что это? Какое-то подобие египетской пирамиды? Зиккурат?

Ч у д о т в о р ц е в. Ваша мысль работает в правильном направлении. Это усыпальница, предназначенная для царя древних майя. На мой взгляд, она конструктивнее, то есть одновременно монументальнее и уютнее египетской пирамиды. Обратите внимание на эти выступы. Они напоминают лестницу, ведущую в бессмертие. К тому же на этой усыпальнице можно стоять преемнику или преемникам того, кто в ней покоится, именно покоится, потому что такое уютное жилище не для мертвеца. Кто лежит в нем, тот рано или поздно выйдет снова к своим, и с него начнутся те мы, о которых вы так убедительно говорили. (Верин пристально всмотрелся в лист, лежащий передним на столе. В кабинет вошел Кондратий и положил перед Вериным записку. Верин прочитал ее и поднял глаза на Чудотворцева.)

В е р и н. Да, я согласен с Феликсом Эдмундовичем. Ваша ссылка, Платон Демьянович, отменяется. Мы находим возможным оставить вас в Советской России.

В зале запахло табачным дымом. Я осмотрелся и увидел, что Ярлов закурил-таки свою трубку, как бы не удержавшись, от избытка чувств. Или то была продуманная историческая аллюзия?

* * *

Пока мосье Жерло откашливался, я сказал:

– Действительно, вы читали Чудотворцева не совсем внимательно. У него есть эта проблематика, не спорю. Но для него золото – первичный Фаворский свет, преложение Святых Даров в Кровь и Плоть Божью. Золото выявляется или образуется, но не производится путем кровопролитных экспериментов. Правда, по Чудотворцеву, нужно произвести эти эксперименты, чтобы выявилась их тщетность. Вот что называет он оправданием зла, история зла-то. Чудотворцев указывал на совпадение древнееврейского «aor» (свет) и латинского «aurum» (золото). Вот Альфа и Омега, Первый и Последний, как говорится в Откровении Иоанна Богослова. Чудотворцев настаивал на том, что Иоанн Богослов не умер, что он среди нас… (Мадам Литли вздрогнула.) Это совпадение первичного света и конечного золота есть Miraculum Rei Unius, Чудо Единого, о котором говорит Изумрудная Скрижаль Гермеса Трисмегиста. Поэтому Чудотворцев вместе с Лейбницем и Лосским отвергал метемпсихоз, настаивая на вечной метаморфозе одного и того же человеческого существа, что Аристотель называл энтелехией. Вот почему душа не может переходить из тела в тело, у души не может быть разных тел. Каждое существо создано при сотворении мира как единство души и тела, так что душа всегда образует свойственное себе тело, в принципе одно и то же. Каждое живое существо наследует свои признаки от самого себя. Гуманист Ермолай Варвар (именно варвар-гуманист) обращался к дьяволу с мольбой открыть ему смысл слова «энтелехия», но это слово или понятно и без дьявола, или тем более непонятно с его помощью. Ермолай Варвар перевел слово «энтелехия» как «perfectihabies» (имеющие совершенство), но совершенство нельзя иметь: ты принадлежишь совершенству, а не совершенство тебе. Средний человек сам не знает, почему с таким извращенным интересом углубляется он в свою фиктивную родословную (родословные, как правило, подделаны). Он не смеет себе признаться, что ищет и не находит среди своих предков самого себя. Но на этом же основан и принцип наследственной легитимной монархии, чей великий родоначальник время от времени, через два-три поколения возвращается на престол. Так в образе убиенного императора Павла на русский престол возвращался Рюрик. Отсюда таинственные обстоятельства его рождения. Рюрик может вернуться на Русь в ближайшее время. Вот почему так больно жалят кое-кого упомянутые вами пчелы, его вестницы. Но истинным царем Святой Руси остается Иоанн Богослов, ставленник Царицы Небесной: он пребудет дондеже приду.

Пока я говорил, мадам Литли вся превратилась в слух.

Владимир Микушевич. Воскресение в Третьем Риме