Не весь поток сознания вмещается в тексты

Не весь поток сознания вмещается в тексты, хотя текст и способен имитировать или пытаться воспроизводить поток сознания... Джеймс Джойс во второй половине «Улисса» это превосходно демонстрировал. Не весь — потому, что поток непрерывен и постоянен, а записи всё-таки дискретны, имеют начала и концы. Значит для записей всё же свершается отбор из потока сознания, в них фиксируется не сам поток, а что-то выловленное из него, по чему-либо отмеченное писателем или просто человеком, ведущим дневник. Ловя что-то в мутном потоке на живца своего острого восприятия, писатель вылавливает и сохраняет по меньшей мере значимое для него, писателя. Записная книжка, дневник — интимны, тут предельная искренность, искренность даже в том смысле, что, привыкнув фальшивить и красоваться на людях, в дневнике писатель будет красоваться и фальшивить перед самим собой с полной искренностью.

* * *

Вообще, если гений в своих творениях столь глубок, что почти никем или вовсе никем так и не понят, разве что самим собой, то не лучше ли ему сохранять свою герменевтическую девственность, оставаться верным глубине водолазом искусства и литературы? Не всплывать на поверхность, не махать рукой Солнцу, а нырять всё глубже и глубже, таки побывать даже там, где и самому неясно, где это ты сейчас был и что там с тобой случилось?

* * *

Суждение, что своё творение автор знает лучше, чем другие знают это же творение, понимает его наиболее полно в отличие от не дотягивающих до полноты понимания восприемников авторского создания, — суждение это имеет то основание, что не совсем же бездумно творец творил, знал ведь, собака, что делал. А полное обоснование превосходства понимания автором своего творения над всеми другими пониманиями состоит в том, что творчество сопровождается для автора полной рефлексивной ясностью всего его творческого процесса.

Во времена невменяемого рационализма, механических штук и свирепого господства математики и механики, то есть в XVII — XVIII веках, сие могло показаться верным. Но всякий, вдумчиво написавший хотя бы несколько строк или «бросивший пару мазков на холст», понимает, что это не так.

* * *

Для понимания требуется восприятие понимаемого. Это очевидно. Для наиболее полного понимания — наиболее полное восприятие. Значит автору стихов, пусть даже таких гениальных, как бессмертные строфы «Евгения Онегина», прежде понимания и для понимания требуется чтение своих стихов. Читают ли авторы свои творения? Не всегда... Хотя вот роман А. С. Пушкина рассчитан автором по часам, что говорит о том, что этот автор писанное им и читал, и правил, и, возможно, держал при этом в руках брегет. Но поскольку не каждый автор себя читает и перечитывает, правит и поправляет в соответствии с замыслом, постольку автор может запросто не понимать того, что им написалось.

Но ситуация для автора усугубляется ещё и тем, что встав на путь читателя, пусть и читателя текста им же самим написанного, автор уже ничем не отличается от любого другого читателя, ему как читателю не будет никаких поблажек и никаких снисхождений. Не понял — его, читательская, вина.

* * *

Чем же процесс творчества отличается от процесса восприятия творческого продукта? Это противоположные процессы и по вектору, и по цели, подсвеченной лазером для кончика стрелы вектора, куда впиваться.

Творец первоначально имеет замысел и потом воплощает его в художественном тексте, на живописном полотне, в партитуре сонаты. А восприемник творческого продукта уже в самом начале имеет звучащую сонату, освещённую картину, написанный текст и лишь потом, в процессе восприятия и в раздумьях о воспринятом, добирается до замысла, до идеи, до того, что подлинно сказано художником в его творении.

Конечно, писатель, художник, композитор до известной степени могут выступать в качестве понимающих восприемников своих собственных произведений. Но вовсе не факт, что сие бывает всегда. Это — разные амплуа творческой активности, наиболее разительно проявляемые в фигурах писателя и литературоведа, художника и искусствоведа, композитора и музыковеда. Философ с историком философии составляют подобную же пару неслиянных и нераздельных протагониста и антагониста.

* * *

С последней точкой, последним мазком творение начинает жить собственной жизнью. Хотя бы эта жизнь была и краткой, и не совсем публичной: в письменном столе, в тёмном чулане, разожжённом камине или на общественной помойке...

Максим Бутин