Почта духа

1. (1) В создании посланий из вечности и бесконечности в нужное время и по конкретному адресу с правильным почтовым индексом имеются своеобразные трудности. (2) Аналогичные трудности имеются и в создании посланий из времени и локального пространства в вечность и бесконечность.

Первый тип трудностей испытывает философ, ибо ему требуется так взглянуть из вечности во время, чтобы время восприняло его взгляд и поняло прищур. А достигается это только тем, что конкретное временное будет просвечено рентгеном вечности до самых костей и тем самым этому конкретному временному показан его смысл и толк.

Второй тип трудностей испытывает поэт, ибо ему в конкретном временном надо показать вечное и бесконечное, ибо фиксировать поток сознания, не несущий в себе ничего, кроме становления, в котором всё возникающее тут же и уничтожается, — фиксировать поток сознания нет смысла, и от потока сознания не добиться никакого толка. Да и зачем что-то выхватывать из потока сознания, если он всегда вместе с любым сознанием, ибо всякое сознание течёт потоком и не останавливается ни на каких порогах.

2. Философ всегда готов ценить подлинную поэзию, то есть те художественные создания, в которых удача возведения временного к вечному несомненна.

Аналогично и поэт, ежели он не ремесленник и поэзия для него не тривиальное рукомесло, готов ценить подлинно глубокую мысль.

И философ, и поэт заняты одним и тем же предметом. Только философ движется с небес абстракции на Землю конкретики и даже углубляется к самым первым основаниям Мира. А поэт поднимается вверх, на небеса, тащит своё создание в Рай, часто контрабандным путём и не предъявляя пропуск апостолу Петру, привратнику Рая и начальнику единственного контрольно-пропускного пункта тамошней закрытой корпорации вечного блаженства и нескончаемой радости.

3. Действительно, чем бы поэт, философ или плотник ни занимались, в конце концов, они воздействуют на мир, так что различаться их амплуа могут лишь способами воздействия, охватом большего или меньшего пространства, выбором времени воздействия и т. п. Вот одно из таких уточнений специфики: разнонаправленность духовных движений философа и поэта.

Эта разница видна мне из рассмотрения итогов того и другого движения.

Произведение нормального философа, а не философа англо-американского или новейшего французского, по внешней форме абстрактно. И оно, к сожалению, останется пустой абстракцией, если так или иначе не свяжется с конкретикой земной реальности. В абстрактных рассуждениях философа надо высмотреть эту, осмысляющую себя через философа, земную и даже подземную реальность. С неба абстракции, ровным сводом распростёршегося надо всем миром и одинаково значимого для всего мира, философ ступает на земную почву: чернозём, подзолистую или суглинок. На неё и приземляет своё творение. Как М. Хайдеггер в Месскирх и Шварцшильд.

Произведение поэта, напротив, начинает с чувственных образов, с описания событий, исторических или выдуманных, начинает с земной реальности. Но в этой реальности читатель должен искать и находить какой-то всеобщий смысл, какую-то общую ему с поэтом и другими людьми значимость. Если этого в произведении нет, поэзия превращается в суповой набор психики, эмпирический корм сознания: поэзия оказывается тождественной вербализованному потоку сознания, говоря проще — болтовне кумушек на скамейке.

Вот почему я мыслю произведение философа как некое движение мысли сверху вниз, а произведение поэта — как движение поэтических образов снизу вверх. Где-нибудь в верхних слоях атмосферы они встречаются, приветственно улыбаются, шлёпают друг друга по рукам и едут дальше, как и прежде, каждый своим путём.

4. Непрерывно философски мыслить — занятие вдохновенное и несущее блаженство, если только философа не отвлекают заботы повседневности. Мне, мыслящему непрерывно и постоянно, доставляет трудность не столько мысль, сколько выбор предмета, который стоит подвергнуть осмыслению. Не всякий предмет этого достоин. Но как только он выказывает этот свой значимый статус, так можно считать, что он уже захвачен мыслью и его сущность начинает высвечиваться поначалу всполохами и случайно, а потом уже горит ровным мощным светом, переливаясь только ей присущими оттенками цветов, демонстрируя тем самым свою неповторимую палитру. Тут замечаешь, что сущность может крайне быть непохожей на свой предмет и, однако же, сомнений в принадлежности предмета своей сущности как-то и не возникает даже.

А что поэт? Поэт по преимуществу живёт с поэтическими образами, они составляют сферу его бытия. Непрерывное общение с ними делают поэта существом не от мира сего. Легкомыслие поэта позволяет ему свободно летать, совершенно не затрудняясь любой своей взлётной массой или наличием керосина. Были бы крылья. А крылья у поэта есть всегда. Ах, вот он, снова взлетел!

Максим Бутин