Под движением разумею осуществление сущего в возможности как такового

Одно из слов, которые обозначают материю - это hyle (лес, древесина). Действительно для древнего человека-охотника весь окружающий мир (материальный мир) означал лес (если он жил не в пустыне или горах). Видно , что древние истоки этого слова hyle лежат в истоках самого греческого народа, пришедшего из лесов. Аристотель под hyle понимает еще не принявшую форму реальных вещей — "первоматерию", которая в качестве голой, еще не осуществленной "возможности" обладает некоторыми свойствами вещества, могущего принять определенную форму.

Философский словарь

*

Аристотель различает четыре вида перемен: в отношении сущности, количества, качества и места. В «Метафизике» (12.2) читаем: «Каждое из этих изменений есть переход в соответствующую противоположность. Таким образом, материя должна изменяться, будучи способна к той и другой противоположности». Отметим два термина: «материя» (hyle) и «способность» (dynamis). И продолжим: «А так как сущее имеет двоякое значение, то все изменяется из сущего в возможности в сущее в действительности, например из белого в возможности в белое в действительности». Так же дело обстоит и с другими видами движения: «Все возникает из сущего, однако из сущего в возможности, а не из сущего в действительности». А завершается вся глава так: «Начал три, два из них — это противоположение, одна сторона которого — определение, или форма, другая — лишенность [формы], а третье — материя».

Подобного рода высказывания рассыпаны по текстам Аристотеля. Если отвлечься от конкретных терминов в них, то получится самая общая формула движения (перемен): две противоположности плюс то третье, в чем они едины. Под нее можно подверстать и представления современной физики: два противоположных заряда (или полюса, или, скажем, перепад высот), объединенные полем (или — создающие поле, это как посмотреть). Аристотель дает схему, в которой представлены необходимые условия любого движения: теза, антитеза и субстрат, который их объединяет.

Этот субстрат и есть аристотелевская материя. Конечно, она не слишком похожа на то, с чем имеет дело современная физика. Во-первых, аристотелевская материя отнюдь не обязательно какая-то вещественность (хотя может оказаться и веществом), эта материя может быть чем угодно, любой виртуальностью: «Все, что изменяется, имеет материю, но разную» («Метафизика» 12.2). Материя — это возможность осуществления, возможность приять форму. Но это не значит, что она вообще лишена формы: «Материя и лишенность — разные вещи, из коих одна, именно материя, есть не-сущее по совпадению, лишенность же — сама по себе, и что материя близка к сущности и в некотором смысле есть сущность, лишенность же — ни в коем случае». Таким образом, материя — это основа (подлежащее) противоположностей, чреватая осуществлением: «Пребывающая [природная основа] есть сопричина, наряду с формой, возникающих [вещей] — как бы их мать» («Физика» 1.9). То есть материя — нечто женственное. Философ полагает, что ни форма не домогается самой себя, ни ее противоположность (лишенность). «Но домогающейся оказывается материя, так же как женское начало домогается мужского и безобразное прекрасного».

А это значит, что в материи заключена какая-то тяга, сила. Что и понятно: поскольку материя — субстрат противоположностей, она несет в себе и форму, и лишенность, но — потенциально. В «Физике» (3.1) Аристотель объясняет: «А так как в каждом роде мы различали [существующее] в действительности и в возможности, то движение есть действительность существующего в возможности, поскольку [последнее] таково». Словом «возможность» здесь переводится греческое слово «dynamis» (вообще-то, в зависимости от контекста его переводят и как «способность», а соответствующие латинские термины — «possibilitas» и «potentia»). Словом же «действительность» переводится слово «entelecheia». Переводчик «Физики» Владимир Карпов делает примечание: «Наряду с термином «энтелехия» (entelecheia), и даже чаще, Аристотель пользуется термином «энергия» (energeia), имеющим почти то же значение, однако с несколько иным оттенком. «Энергия» есть процесс реализации возможного, деятельность, акт; «энтелехия» — завершение этой деятельности, то конечное состояние, к которому она приводит».

Иначе говоря: когда можно фиксировать завершенность (например, движение, которое само является целью), то это — действительность, энтелехейя (я пишу «энтелехейя» и «энергейя», чтобы отличить аристотелевские термины от современных понятий «энтелехия» и «энергия»). Если же рассматривать сам процесс достижения цели (например, целенаправленное движение, еще не достигшее цели), то это деятельность, энергейя. Понятно, что энергейя и энтелехейя могут и совпадать (если цель достигнута, поскольку движение стало реальностью, тогда это энетелехейя, а если то же самое движение еще не достигло цели, тогда это энергейя), но разница между тем и другим очевидна. Вот пример из «Метафизики» (9.8): «Ибо дело — цель, а деятельность — дело, почему и „деятельность“ (energeia) производно от „дела“ (ergon) и нацелена на „осуществленность“ (entelecheia)». «Telos» значит «цель», так что слова «энтелехейя» и «энергейя» идентичны по структуре, а отличаются корневой основой, указывающей в одном случае на процесс («эргон»), а в другом на его завершенность («телос»).

Последняя фраза из «Метафизики» (9.8) стоит в контексте разъяснения того, что энтелехейя (действительность, осуществленность) первее динамис (возможности). В том числе — и по сущности. «Прежде всего потому, что последующее по становлению первее по форме и сущности (например, взрослый мужчина первее ребенка, и человек — первее семени, ибо одно уже имеет свою форму, а другое — нет), а также потому, что все становящееся движется к какому-то началу, т. е. к какой-то цели (ибо начало вещи — это то, ради чего она есть, а становление — ради цели); между тем цель — это действительность, и ради цели приобретается способность».

Отмечу попутно, что «начало», о котором тут говорится, будет по-гречески «архе» (об архе у нас была речь в прошлый раз), а естественный образ, к которому сводится все это учение, — рост живого существа, например, растения, где семя (а точнее — геном) является и началом, и целью процесса. В связи с этим добавлю, что динамис, о которой говорит Аристотель, по своей смысловой структуре соответствует тому, что в современной психологии называется бессознательным. Не буду распространяться об этом, отмечу лишь один важный для нашего разбирательства с парадоксами момент («Метафизика» 5.5): «В возможности одно и то же может быть вместе [обеими] противоположностями, но в действительности нет».

Итак: «Материя есть в возможности, потому что может приобрести форму; а когда она есть в действительности, у нее уже есть форма» (9.8). Собственно, здесь мы подходим к проблеме, которая путала Юнга: каузальная и финальная причины. Аристотель знает четыре причины: формальную, материальную, движущую и целевую. «Метафизика» (1.3): «Одной такой причиной мы считаем сущность, или суть бытия вещи (ведь каждое "почему" сводится в конечном счете к определению вещи, а первое "почему" и есть причина и начало); другой причиной мы считаем материю, или субстрат; третьей — то, откуда начало движения; четвертой — причину, противолежащую последней, а именно "то, ради чего", или благо (ибо благо есть цель всякого возникновения и движения)». Первую из перечисленных причин обычно называют «формальной причиной», в том смысле, что ею определяется форма данного явления. С материальной причиной — ясно. А нас сейчас интересуют третья и четвертая причины — каузальная (движущая, или действующая) и финальная (целевая) — поскольку именно их обсуждает Юнг, и именно они имеют непосредственное отношение к парадоксальной проблематике движения.

Парадоксы движения известны со времен, которые и сам Аристотель называл древними. Это, например, знаменитые апории Зенона (типа: летящая стрела неподвижна, поскольку в каждый момент она покоится, а поскольку она покоится в каждый момент, то она покоится всегда). В «Метафизике» (11.9): Аристотель говорит: «Причина же того, что движение кажется неопределенным, состоит в том, что его нельзя отнести ни к возможности сущего, ни к действительности сущего… причина в том, что не закончено то сущее в возможности, осуществление которого есть движение». Там же он отмечает: «Движение же не бывает помимо вещей, ибо изменение всегда совершается в отношении различных родов сущего». И поясняет: «А так как по каждому роду различается сущее в возможности и сущее в действительности, то я под движением разумею осуществление сущего в возможности как такового… А происходит движение тогда, когда имеет место само осуществление, и не прежде и не после. Так вот, движение есть осуществление того, что есть в возможности, когда оно [то, что есть в возможности] при осуществлении действует не как таковое, а поскольку оно может быть приведено в движение».

Это важнейший момент, в котором, собственно, и заключена самая суть аристотелевской теории движении (а также — корень путаницы с финальным и каузальным у Юнга). Выше я отмечал, что энергейя и энетелехейя совпадают в точке перехода (собственно — изменения, движения, осуществления) от возможности к действительности. Движение — это уже не динамис (возможность), но еще и не энтелехейя (действительность). В этом смысле движение — это энергейя, но поскольку оно действительно (энтелехейно) как движение (действие, энергейя), оно — энтелехейя. В сущности это парадоксальная ситуация, аналогичная той, которую мы разбирали, говоря о системе АВ, в которой противоположности едины. Парадокс тут таков: движение — это и энергейя, и энтелехейя, но в то же время — и не энергейя, и не энтелехейя.

*

Самого Аристотеля Юнг скорей всего не читал, а знал его через искажающие интерпретации своих учителей позитивистов. Потому и пытался понять его энергетику и финализм через физику Нового времени (слишком однобокую, сводящую все к материальными явлениям, заточенную под измерения). Но он не был упертым позитивистом. Уже с давних пор Юнг понимал энергию не только как движущую силу физических процессов, но и как движущую силу процессов смысловых, как алгоритмику развития, оставляющего на своем пути символы (вспомнить хоть его раннюю книгу «Метаморфозы и символы либидо»).

Олег Давыдов

*

Я сейчас начерно скажу, что психическая энергия — это единство смыслового и физического (в аристотелевском понимании).

"Назад не только к досократикам" (античных ландшафтных философов), а "назад к...непосредственному онтологизму древних". Логика изменения объема и содержания понятий в истории культуры.
(Из Горяйнов "Философия Ландшафта. Самара. 2003)

Сайт Светланы Анатольевны Коппел-Ковтун

11

Оставить комментарий

Содержимое данного поля является приватным и не предназначено для показа.

Простой текст

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Строки и абзацы переносятся автоматически.
  • Адреса веб-страниц и email-адреса преобразовываются в ссылки автоматически.