Во всяком прочем сначала происходила не мысль, а некоторое давление темной теплоты

Старик   сначала   помолчал  -  во  всяком  прочем  сначала происходила не мысль, а некоторое давление  темной  теплоты,  а затем она кое-как выговаривалась, охлаждаясь от истечения.
    - Я стою и гляжу, - сообщил старик, что видел. - Занятье у вас слабое, а людям вы говорите важно, будто сидите на бугре, а прочие   -  в  логу.  Сюда  бы  посадить  людей  болящих  - переживать свои дожитки, которые уж по памяти живут: у  вас  же сторожевое,  легкое  дело. А вы люди еще твердые - вам бы надо потрудней жить...
    - Ты что, председателем уезда  хочешь  стать?  -  впрямую спросил Прокофий.
    -   Боже   избавь,   -   застыдился   старик.   -   Я  в сторожах-колотушечниках сроду не ходил. Я говорю - власть дело неумелое, в нее надо самых ненужных людей сажать, а вы  же  все годные.
    -  А  что  годным  делать?  - вел старика Прокофий, чтобы довести его до диалектики и в ней опозорить.
    - А годным, стало быть, жить: в третье место не денешься.
    - А для чего жить? - плавно поворачивал Прокофий.
    - Для чего? - остановился старик  -  он  не  мог  думать спешно. - Пускай для того, чтобы на живом кожа и ногти росли.
    - А ногти для чего? - сужал старика Прокофий.
    -  А  ногти же мертвые, - выходил старик из узкого места.
- Они же растут изнутри, чтоб мертвое в середине  человека  не оставалось. Кожа и ногти всего человека обволакивают и берегут.
    - От кого? - затруднял дальше Прокофий.
    - Конечно, от буржуазии, - понял спор Чепурный. - Кожа и ногти -  Советская власть. Как ты сам себе не можешь сформулировать?
    - А волос - что? - поинтересовался Кирей.
    - Все равно что шерсть, - сказал старик, - режь железом, овце не больно.
    -  А  я  думаю,  что зимой ей будет холодно, она умрет, - возразил Кирей. - Я однова, мальчишкой был, котенка остриг и в снег закопал - я не знал,  человек  он  или  нет.  А  потом  у котенка был жар и он замучился.
    -  Я  так  в  резолюции  формулировать  не могу, - заявил Прокофий.  -  Мы  же  главный  орган,  а  старик   пришел   из ненаселенных  мест,  ничего  не  знает  и  говорит,  что  мы не главные, а какие-то ночные сторожа и нижняя квалификация,  куда одних  плохих  людей  надо  девать,  а  хорошие  пусть ходят по курганам и пустым районам. Эту резолюцию и на  бумаге  написать нельзя,   потому  что  бумагу  делают  рабочие  тоже  благодаря
правильному руководству власти.
    - Ты постой обижаться, - остановил гнев Прокофия  старик. -  Люди  живут,  а  иные работают в своей нужде, а ты сидишь и думаешь в комнате, будто они  тебе  известные  и  будто  у  них своего чувства нету в голове.
    -  Э,  старик,  - поймал наконец Прокофий. - Так вот что тебе надо! Да как же ты не поймешь,  что  нужна  организация  и сплочение   раздробленных  сил  в  одном  определенном русле! Мы сидим не для одной мысли, а для сбора пролетарских сил и для их тесной организации.
   Пожилой пролетарий ничем не убедился:
    - Так раз ты их собираешь, - стало быть,  они  сами  друг друга  хотят.  А  я  тебе  и  говорю,  что твое дело верное, - значит, тут и всякий, у кого  даже  м/о'чи  нет,  управится;  в ночное время - и то твое дело не украдут...
    -  Либо  ты  хочешь,  чтоб  мы  по  ночам  занимались?  - совестливо спросил Чепурный.
    - Пока вам охота  -  так  лучше  по  ночам,  -  разрешил прочий-старик. -  Днем  пеший  человек  пойдет  мимо,  ему ничего - у него своя
дорога, а  вам  от  него  будет  срам:  сидим,  дескать,  мы  и обдумываем  чужую  жизнь вместо самого' живого, а живой прошел мимо и, может, к нам не вернется...
   Чепурный поник головой и почувствовал в себе  жжение  стыда: как  я  никогда  не  знал,  что  я  от  должности  умней  всего пролетариата? - смутно томился Чепурный. - Какой же я  умный, когда - мне стыдно и я боюсь пролетариата от уважения!
    - Так и формулируй, - после молчания всего ревкома сказал Чепурный  Прокофию.  -  Впредь  назначать заседания ревкома по ночам, а кирпичный дом освободить под пролетариат.
   Прокофий поискал выхода.
    - А какие основания будут, товарищ Чепурный? Они  мне  для мотивировки нужны.
    -  Основания  тебе?  Так  и  клади...  Стыд  и позор перед пролетариатом и прочими, живущими днем. Скажи,  что  маловажные дела,  наравне  с  неприличием,  уместней  кончать  в невидимое время...
    - Ясно, - согласился Прокофий. - Ночью человек  получает больше сосредоточенности. А куда ревком перевести?
    -  В  любой  сарай, - определил Чепурный. - Выбери какой похуже.
    - А я  бы,  товарищ  Чепурный,  предложил  храм,  -  внес поправку  Прокофий.  - Там больше будет противоречия, а здание все равно для  пролетариата неприличное.
    -  Формулировка  подходящая,  -  заключил  Чепурный.   - Закрепляй ее. Еще что есть в бумаге? Кончай скорее, пожалуйста.
   Прокофий  отложил  все оставшиеся дела для личного решения и доложил  лишь  одно  -  наиболее  маловажное  и   скорое   для обсуждения.
    - Еще есть организация массового производительного труда в форме  субботников,  для  ликвидации  разрухи  и нужды рабочего класса, это должно воодушевлять массы вперед и  означает  собою великий почин.
    - Чего - великий почин? - не расслышал Жеев.
    -  Понятно,  почин  коммунизма,  -  пояснил  Чепурный, - отсталые районы его со всех концов начинают, а мы кончили.
    - Покуда  кончили,  давай  лучше  не  начинать,  -  сразу предложил Кирей.
    -  Кирюша!  - заметил его Прокофий. - Тебя кооптировали, ты и сиди.
   Старик-прочий все время видел на столе бугор бумаги: значит, много людей ее пишут -  ведь  рисуют  буквы  постепенно  и  на каждую  идет  ум,  -  один человек столько листов не испортит, если б один только писал, его бы можно легко убить,  значит  - не  один думает за всех, а целая толика, тогда лучше откупиться от них дешевой ценой и уважить пока.
    - Мы вам задаром тот  труд  поставим,  -  уже  недовольно произнес  старик,  -  мы  его  по дешевке подрядимся стронуть, только далее его не обсуждайте, это же одна обида.
    - Товарищ Чепурный, у нас  налицо  воля  пролетариата,  - вывел следствие из слов старика Прокофий.
   Но Чепурный только удивился:
    -  Какое  тебе  следствие,  когда  солнце  без  большевика обойдется! В нас  же  есть  сознание  правильного  отношения  к солнцу,  а  для  труда  у  нас  нужды  нет.  Сначала надо нужду организовать.
    - Чего делать - найдем, - пообещал старик.  -  Людей  у вас мало, а дворов много, - может, мы дома потесней перенесем, чтобы ближе жить друг к другу.
    -  И  сады  можно  перетащить  -  они легче, - определил Кирей. - С садами воздух бывает густей, и они питательные.
   Прокофий нашел в бумагах доказательство мысли старика:  все, оказывается,   уже   было  выдумано  вперед  умнейшими  людьми, непонятно расписавшимися внизу  бумаги  и  оттого  безвестными, осталось лишь плавно исполнять свою жизнь по чужому записанному смыслу.
    -  У  нас есть отношение, - просматривал бумаги Прокофий, -   на   основании  которого  Чевенгур  подлежит  полной перепланировке  и  благоустройству.  А  вследствие того - дома переставить,  а  также  обеспечить   прогон   свежего   воздуха посредством садов, - определенно надлежит.
    - Можно и по благому устройству, - согласился старик.
   Весь Чевенгурский ревком как бы приостановился - чевенгурцы часто  не знали, что им думать дальше, и они сидели в ожидании, а жизнь в них шла самотеком.
    - Где начало, там и конец, товарищи, -  сказал  Чепурный, не  зная,  что  он  будет  говорить  потом.  -  Жил у нас враг навстречу, а мы его жиляли из ревкома, а  теперь  вместо  врага пролетариат  настал,  либо мы его жилять должны, либо ревком не нужен.

Слова в Чевенгурском ревкоме произносились без направления к людям,  точно  слова  были  личной   естественной   надобностью
оратора,  и  часто речи не имели ни вопросов, ни предложений, а заключали в себе  одно  удивленное  сомнение,  которое  служило
материалом  не  для  резолюций,  а  для  переживаний участников ревкома.
    - Кто мы такие? - впервые думал об этом  вслух  Чепурный. -  Мы  -  больше  ничего  как товарищи угнетенным людям стран света! И нам не надо отрываться из теплого потока всего  класса вперед либо стоять кучей - как он хочет, а класс тот целый мир сделал, чего ж за него мучиться и думать, скажи пожалуйста? Это ему  -  такая  обида,  что  он  нас  в  остатки  сволочи смело зачислит! Здесь мы и покончим заседание - теперь все понятно и
у всех на душе тихо.

* * *

 Здесь Чевенгурский ревком опустил голову как  один  человек: из  бумаги  исходила  стихия  высшего  ума, и чевенгурцы начали изнемогать от  него,  больше  привыкнув  к  переживанию  вместо предварительного   соображения.  Чепурный  понюхал  для  своего возбуждения табаку и покорно попросил:
    - Прош, дай нам какую-нибудь справочку.
   Старик уставился терпеливыми  глазами  на  весь  опечаленный чевенгурский  народ,  погоревал  что-то  про  себя  и ничего не произнес на помощь.
    - У меня проект резолюции заготовлен: справочкой здесь  не исчерпаешь, -  сказал  Прокофий  и начал рыться в своем пуде бумаги, где было
обозначено все, что позабыто чевенгурскими большевиками.
    - А это для кого ж нужно: для  них  иль  для  здешних?  - проговорил старик. - Я про то чтение по бумаге говорю: чия там забота в письме написана
 - про нас иль про тамошних?
    -  Определенно,  про  нас,  - объяснил Прокофий. - В наш адрес прислано для исполнения, а не для чтения вслух.
   Чепурный оправился от изнеможения и поднял голову, в которой созрело решительное чувство.
    - Видишь,  товарищ,  они  хотят,  чтоб  умнейшие  выдумали течение  жизни  раз навсегда и навеки и до того, пока под землю каждый ляжет, а прочим  не  выходить  из  плавности  и  терпеть внутри излишки...
    -  А  для  кого  ж  в  этом  нужда?  -  спросил  старик и безучастно  прикрыл  глаза,  которые  у  него  испортились   от впечатления обойденного мира.
    -  Для  нас. А для кого ж, скажи пожалуйста? - волновался Чепурный.
    - Так мы сами и проживем наилучше, - объяснил старик.  - Эта  грамотка не нам, а богатому. Когда богатые живы были, мы о них и заботились, а о бедном горевать никому не надо -  он  на порожнем  месте  без  всякой  причины  вырос.  Бедный  сам себе гораздо разумный человек - он другим без желания  целый  свет, как  игрушку, состроил, а себя он и во сне убережет, потому что - не себе, так другому, а каждый - дорог...
    -  Говоришь  ты,  старик,  вполне  терпимо,  -   заключил Чепурный.  -  Так,  Прош, и формулируй: пролетариат и прочие в его рядах сами  своей  собственной  заботой  организовали  весь жилой  мир,  а  потому  дескать,  заботиться  о  первоначальных заботчиках -  стыд  и  позор,  и  нету  в  Чевенгуре  умнейших кандидатов. Так, что ли, старик?
    - Так будет терпимо, - оценил старик.
    - Писец плотнику хату не поставит, - высказался Жеев.
    -  Пастух  сам знает, когда ему молоко пить, - сообщил за себя Кирей.
    - Пока человека не кончишь, он  живет  дуро'м,  -  подал свой голос Пиюся.
    -  Принято  почти  единогласно,  - подсчитал Прокофий. - Переходим  к  текущим  делам.

Чевенгур