Когда рассудительность и любовь идут вместе, они творят чудеса

«Чистое и непорочное благочестие (θρησκεία) пред Богом и Отцем есть то, чтобы призирать сирот и вдов в их скорбях и хранить себя неоскверненным от мира» (Иак. 1: 27).

Святой апостол Иаков, может быть, единственный автор книг Нового Завета, который использует термин θρησκεία (букв.: религия, вера, благочестие). Этот термин необычен и для Писания, и для отцов Церкви, так как большинство из них использует слово «Церковь». Но здесь этот термин используется в своем истинном содержании, для обозначения нашей связи с Богом через Церковь и в Церкви.

Чистое и непорочное благочестие (θρησκεία) пред Богом и Отцом состоит в том, чтобы посещать сирот и вдов в их скорбях и хранить себя от влияния мира, – потому что это результат правильной связи с Богом. То есть тот человек, который прилагает усилия для того, чтобы иметь здоровую связь с Богом и проводить духовную жизнь, чтобы жить духовно, который молится, бодрствует, постится, исповедуется, ведет всецелую духовную борьбу, тот не может быть жестокосердным и безразличным к скорбям других людей и не дает осквернить себя похотям и соблазнам мира сего.

Когда в Писании говорится о мире сем, то, естественно, имеются в виду не те люди, которые рядом с нами – они наши братья, за которых Христос умер, а светский дух, плотское мудрование, мудрование греха, порока, всё то, что противится Божию закону, – вот это и есть мир. Мы должны любить людей и даже умирать за них, как и Христос умер за людей.

Те добрые дела, о которых мы говорим: посетить больного человека, сироту, вдову, скорбящего, – и вообще все добрые дела не являются самоцелью, и мы совершаем их не потому, что они наша цель, нет, они средство, приводящее нас к Богу, и результат нашей связи с Богом. Другими словами, невозможно любить Бога, духовно подвизаться и не любить брата своего.

К сожалению, часто – я это говорю в первую очередь о себе и уже потом о других – среди нас, набожных, как говорит святой апостол Иаков, можно увидеть исключительно много необъяснимых поступков. Наш старец на Святой Горе говаривал:

– Этот человек когда-нибудь читал Евангелие и слышал о нем?

И «этот человек» может быть клириком или мирянином, и такое происходит среди людей, которые ходят в церковь, то есть мы пытаемся вести то, что называется духовной жизнью, жить по нормам Церкви: ходить на вечерню, литургию, соблюдать посты, молитвы, исповедь, праздники, всё. Иногда даже бываем чрезмерно ревностными, смотрим, можно ли сегодня вкушать елей или нет, и если у нас будет пирожок с маслинами, несем его в лабораторию, чтобы посмотреть, нет ли в нем следов растительного масла, проводим анализы, чтобы не оказалось, что в нем было растительное масло и мы оскоромились. И в то же время демонстрируем поведение, полностью зависящие от наших идолов, пороков, бесчувственности.

Вспоминаю, как однажды один человек искал работу, и я сказал ему:

– Ну ладно, пойди к вот этому человеку, он хороший работодатель, христианин, церковный человек, он ходит в храм, устройся к нему на работу!

Позвонил тому по телефону, и оказалось, что он тоже ищет хорошего работника. Я сказал ему:

– Знаешь, есть тут один церковный человек…

– О, здорово! Пришли его, я хочу работать с церковным человеком, совестливым, честным, добрым и т. д.

– Хорошо!

Итак, работник – церковный человек, и работодатель тоже церковный человек – куда лучше! Но через неделю работник, бедняга, приходит ко мне и говорит:

– Пошли меня к какому-нибудь атеисту! Я не выдержу там! Я больше не могу! Он меня с ума сведет! Он меня живьем съест!

Занозист и труден он как работодатель! Скуп, десять лир жалко дать человеку, не разрешает включить кондиционер, обогреватель тоже нельзя трогать.

– Но мне холодно!

– Он много электричества намотает!

– Но платит он очень мало: зарплата слишком низкая!

– Нет, так не пойдет! Тебе столько-то положено!

Жестокий работодатель, тяжелый человек. И иногда спрашиваешь себя: как могут совмещаться усердие в церковных делах и подобный результат – вот это жестокосердие? Или наоборот: ты церковный человек, кто-то тебя рекомендует как работника, другой принимает тебя, потому что ты христианин, а ты, невзирая на всё, стараешься провести его вокруг пальца, использовать, нагреть руки на его доброте и доброжелательности. Бывает и такое, и очень часто.

Помню, когда я был на Святой Горе, однажды приехали к нам с какого-то телеканала. Там запрещено брать телеинтервью, но иногда это делается тайком, как вам известно. И вот какой-то журналист пришел с камерой и взял интервью у самого плохого монаха на Афоне. Как будто специально его искал. То есть всё самое плохое, что вы только можете себе представить, самая безобразная картина, какую только можно увидеть. Он, несчастный, совсем сбился с пути.

Узнав, что они взяли интервью у этого несчастного брата нашего, мы говорили себе: «Пресвятая Богородица! Что же он наговорил, кем представился им?» и т. п.

Они его спросили:

– Отче, а здесь, на Святом Афоне, есть святые?

Он ответил:

– Есть!

– Ты можешь назвать нам какого-нибудь святого человека?

– Старец Паисий.

Потом мы узнали об этом, когда увидели фильм, и удивились. И подумали: да неужто он это сказал? Обычно люди такого типа не признавали старца Паисия.

И вот его просили:

– Хорошо, а почему он святой?

– Ну, видите ли, его называют святым. Я не знаю, святой ли он, соблюдает ли посты, совершает ли бдения, молится ли по четкам и кладет ли поклоны, я о таких вещах не знаю, может, он и делает всё это. Но одно я знаю точно. Я, как видите, плохой монах и признаюсь в этом: я пью, напиваюсь допьяна, вдрызг, вообще никогда не пощусь, не хожу на службы…

Целыми днями несчастный ходил в Карее от одного кафе к другому, каждую ночь полиция подбирала его.

– …другие отцы меня презирают, не хотят, чтобы я жил у них, ни в грош меня не ставят и счастливы были бы избавиться от моего присутствия. Но каждый год, поскольку я не знаю иного способа заработать себе на хлеб, Паисий звал меня к себе, чтобы я наколол ему дров. И хотя были другие желающие, хорошие монахи, он звал меня: «Приходи, отче, напилим дров на этот год». И вот я иду к нему, а он меня спрашивает: «Сколько ты хочешь, отче?» – «Хочу где-то тысяч десять драхм». – «Я дам тебе пятнадцать тысяч! Ты хороший человек и бедный, я дам тебе пятнадцать тысяч!»

Другие готовы уморить меня работой, заставляют и пилить дрова, и носить их, и складывать в поленницу, чего только не выдумают! – а он то и дело спрашивал меня: «Отче, ты не устал? Посиди маленько, отдохни!» И пока я колол дрова, носил их, складывал, он весь день мне помогал, словно был моим работником и слугой. Платил мне лишнее и заботился обо мне. Он не умел готовить, но заботился, чтобы были консервы, вино, чтобы я хорошо поел, все время поил меня всякими напитками и говорил: «Отдохни немного, давай я угощу тебя чем-нибудь, давай перекусим!» Мало того, когда приходил какой-нибудь посетитель, он расхваливал меня и говорил: «Посмотрите, какой хороший монах, возьмите у него благословение!» И я думаю, что этот человек святой, потому что поступает так.

И мы говорили себе: «Смотри-ка, самый плохой монах на Святой Горе произнес самую хорошую проповедь».

Итак, в чем проявляется наша связь с Богом? Не в формальностях, то есть если мы соблюдаем форму, значит, мы в полном порядке. Форма должна вести нас к сущности. Иметь милосердное сердце, быть милостивым, смиренным, снисходительным, кротким, общаться с братом своим – это плод, не так ли? А остальное – листья: поститься без елея, совершать бдения, исповедоваться, читать, подавать милостыню, соблюдать праздники. Всё это полезно, хорошо и необходимо, но это листья дерева, то есть у тебя есть дерево, у него хорошие листья, но плод дерева – стать богоподобным и совершенным, как совершен Отец Небесный, стать милостивым, как милостив Отец наш Небесный. Вот плод всех дел, которые ты совершаешь.

Следовательно, отсюда виден плод твоего духовного труда. Если ты тяжелый и занозистый человек, если с тобой нельзя найти общий язык, если ты желчный, привередливый; и если ты работодатель, то ты трудный работодатель, а если работник, то трудный работник, – то всё это означает, что что-то в твоей духовной жизни не ладно. Ты не можешь быть придирчивым человеком, когда живешь духовно, не можешь изливать свою желчь на другого человека, не можешь топтать его потому одному, что он твой сотрудник. Очевидно, тут нужно еще трудиться духовно, чтобы человек смог принести духовные плоды. В то время как часто, действительно, видишь церковных людей, которые – поскольку они духовные люди – преисполнены духовных плодов, и люди вокруг них реально без всяких слов и проповедей обращаются и любят Бога.

Французская пословица гласит: «Если хочешь понять, святой ли ты, спроси об этом у своего работника». Твой работник скажет тебе, святой ли ты, потому что он каждый день рядом с тобой, видит все твои особенности, мелкие недостатки и изъяны. Других, кто смотрит на тебя на расстоянии, ты с легкостью можешь ввести в заблуждение приятной улыбкой или взять себя в руки, когда нужно, чтобы не выдать себя и о тебе не сказали ничего плохого. Но кто каждый день рядом с тобой и видит все детали твоей жизни, сразу поймет, так ли всё это.

На меня произвело впечатление вот что. На днях пришел один мужчина, сын священника. Сейчас ему 40 лет, а отец его уже пожилой, он служит в нашей епархии. И вот сын начал говорить о своем отце и заплакал – от благоговения, от трепета, который он испытывал перед своим отцом-священником. Он сказал мне:

– Владыка, мой отец святой человек. Мы каждый день видим это. Нас столько детей, мы были очень бедные, а он честный человек, никогда никого не обвинит, никого не осудит, мы никогда не видели за ним ни одного плохого поступка. Наш дом всегда был открыт для всех; мы голодали, но за столом всегда сидели люди, кто только ни захочет, все приходили к нам. Он никогда не закрывал дверь дома, никогда никому не сказал: «Не могу, оставь меня в покое!» – и не был равнодушным. Он всегда был открытым для людей, во всех их трудностях и скорбях.

На сердце сына это воздействовало так положительно и сильно, что он сказал: «Вот, мой отец – святой человек!» – ибо видел плод его духовной жизни. И как часто мы видим людей, у которых остались светлые воспоминания о родителях, которые чтут и уважают своих родителей, помнят их добрые дела и говорят: «Посмотри, каким хорошим человеком была мама (был отец)», – потому что видели этот плод их духовной жизни. А плод этот – милосердие, любовь.

Помогать вдовам и сиротам в их скорбях – как это важно, не правда ли? Знаете, действительно, когда человек переживает трудности, для него очень важно, чтобы мы его утешили. И здесь я должен сказать, что, к счастью, сегодня мы образованы и ведем себя гуманно, и если у нашего знакомого случится скорбь, мы идем, чтобы сказать ему слово утешения, поддержать его, на похороны, например, в случае еще каких-нибудь проблем. На Кипре общество до сих пор еще верующее, более социальное, так сказать. И здесь я хочу сказать две вещи.

Важно пойти к сироте, вдове в их скорби, но важно не только, чтобы мы пошли, но и то, что мы скажем там, куда идем, и сколько времени пробудем. Чтобы не довести другого до такого состояния, что он будет молиться: «Христе мой, просвети его, чтобы он ушел! Я больше не выдержу!» Духовный человек прежде всего рассудителен и знает, что другой скорбит, что он болен. А у больного человека много нужд, ты не можешь усесться рядом и целый час читать ему проповедь: ему, во-первых, нужно отдохнуть, позаботиться о себе, сделать всё, чего требует болезнь. Представьте себе, что кто-нибудь пойдет к нему и будет сидеть целыми часами – какое же это выйдет мучение для больного? Мы должны быть исключительно чуткими в этом отношении.

И вот мы идем к нему – и что говорим? Иногда мы, благочестивые, совершаем тут огромные ошибки. Мы идем и начинаем опять же проповедовать. Тогда как другой страдает, он не слышит нас и не понимает, что мы ему толкуем, мы же начинаем произносить проповеди, которые часто не что иное, как хула против Бога. И начинаем в таком духе:

– Значит, так Богу угодно было! Бог забрал его, потому что он был хороший! Бог забрал его, потому что его надо было забрать сейчас! Ибо сейчас он был готов, а потом не был бы!

Всё это вызывает страшные вопросы у людей. Не дай вам Бог пережить смерть близких, но кто прошел через это, те знают, сколько вопросов возникает тогда у человека. Он потерял своего ребенка, а ты идешь и говоришь ему:

– Ну что поделать: так Богу угодно!

И что же скажет этот человек?

– Почему же этот Бог такой злой, что забрал у меня ребенка? А почему Он не забрал ребенка у тебя?

Не так ли?

Или:

– Он сейчас был готов.

Но другой скажет тебе:

– Тогда выходит, что лучше никогда не быть готовым! Не будем же готовиться к этому, и Бог не заберет нас; пусть мы будем оставаться нераскаянными, зато будем жить долгие годы! Если мы подготовимся сейчас, Он заберет нас. Так кто же такой глупый, чтобы готовиться сейчас? А поскольку мы не хотим умирать, то будем оставаться неготовыми, будем жить долгие годы, а в конце жизни подготовимся.

Или когда мы идем и говорим скорбящему человеку пару слов утешения, а затем начинаем рассказывать о своих детях:

– Ну, мой сын тоже был болен, но вот выздоровел и сейчас женился, и у него, слава Богу, всё хорошо!

Кому мы говорим это? Тому, кто потерял ребенка и страдает!

Или вот другому человеку, который болен, у которого, может, смертельная болезнь, мы говорим:

– Дай нам, Боже, здоровья! – и тому подобное, в то время как другой лежит на одре болезни и его жизнь, может, висит на волоске.

Нужна великая рассудительность, когда мы идем к сиротам, вдовам и нашим больным братиям, у которых какие-то проблемы, скорбь.

Христианин отличается рассудительностью, и самой великой из всех добродетелей считается рассудительность. Она даже больше любви, поскольку безрассудная любовь может причинить зло, да и не просто может, а делает это.

Апостол говорит, что самая большая добродетель – это любовь[1], а отцы говорят, что самая большая добродетель – рассудительность[2]. Почему? Они не противоречат друг другу: любовь – самая совершенная из добродетелей и благодатных ларов, тогда как рассудительность – это способ, каким ты используешь ее. Иными словами, ты можешь иметь любовь, но не иметь рассудительности, и по любви идешь и посещаешь другого, но у тебя нет рассудительности, и ты по любви опять же сидишь долгими часами и говоришь ему всё, что не приносит ему пользы.

Как говорил приснопамятный старец Паисий, если у одного есть лодка, вмещающая 12 человек (на Святой Горе мы только на лодках и передвигаемся), и другой попросит отвезти его в Дафни, а лодка вмещает только 12 человек, то если он из любви посадит в нее 14 человек, все в результате утонут. Намерение его было добрым, исходящим из любви:

– Отцы, заходите в лодку все, кто хочет!

Великая любовь, но без рассудительности, ибо результат ее будет таков, что она утопит всех.

Авва Исаак Сирин говорит: «Утопающему в реке не подавай руки, а подай ему свой жезл»[3], – чтобы показать рассудительность. Почему? Потому что если ты подашь ему руку, он утащит тебя и утопит вместе с собой, если не сможешь вытащить его из реки, но если ты подашь ему свой жезл и вытащишь, то ты спас его, если же нет, то он хотя бы умрет один.

А что это значит? Часто люди – миряне и духовники, – может, из любви идут помочь кому-то, а в итоге вместо того, чтобы помочь ему, сами себе вредят. Сколько раз нам доводилось видеть такие усилия, вроде из любви, спасти другого, а в конце концов потонули оба, потому что не имели рассудительности. Часто происходило такое, о чем еще не пришло время, да и не подобает говорить и что в конечном счете не принесло плода. У них были хорошие побуждения, но по ходу дела сил не хватило, и результат стал трагическим для обоих. И много духовных кораблекрушений происходило таким образом, поскольку намерение было хорошим, но силы не были адекватны. Это первое.

Чтобы мы призирали сирот и вдов в их скорбях – то есть плакать с плачущими, как говорит Писание[4]. Это очень важно, но вот один авва говорит: «Действительно важно плакать с плачущими, но важнее радоваться с радующимися». Это труднее. Когда у другого какая-нибудь трагедия дома, какая-нибудь трудность – мы же все люди: сердце наше проникается состраданием, мы идем и говорим ему доброе слово, сидим там. В конце концов у нас все в порядке, мы в безопасности. Ну, идем мы туда и говорим, можем даже подумать: «К счастью, это зло не случилось со мной!» Но если наш сосед получит 200 000 лир, не скажем ли мы себе: «Эх, вот если бы их получил я! Это было бы гораздо лучше! Или хотя бы половину, если не все!»? Могу ли я обрадоваться и сказать: «Браво, слава Богу! Как хорошо!» – и с радостью пойти к другому человеку, порадоваться вместе с ним тому, что у него произошел большой успех в работе, в финансовых вопросах, с детьми и что бы то ни было еще? Это трудно. Нужно быть весьма совершенным человеком, чтобы радоваться радости другого. Это нечто более высокое, поскольку пересиливает даже нашу природу. Если в скорбях человек сострадателен к близким – все мы люди и один сострадает другому, – то в радости всё несколько труднее.

Например, у меня есть дети, и сосед нашел очень хорошую девушку для своего сына или жениха для дочери, – радуемся ли мы так сильно, будто женим собственных детей? Говорим ли: «Прекрасно! Какой хороший ребенок у этого человека, какую хорошую невесту (жениха) он нашел! Как замечательно смотрятся эти люди, как они счастливы»? Или говорим: «Мы-то еще не нашли», или «Мы нашли такого, и у нас из-за него такие трудности»? Трудно. Радоваться с радующимся трудно.

В другом месте «Патерика» написано, что один посетитель проходил мимо келлий подвижников Нитрийской пустыни, и его спросили:

– Куда ты идешь, отче?

– Да иду к авве Пимену.

– А-а-а, иди, он действительно святой и важный человек, он больше всех нас.

И пришел он к нему и сказал:

– Знаешь, прежде чем прийти сюда, я был у такого-то и такого-то аввы и сказал, что иду к тебе, и они мне сказали много хороших слов о тебе: что ты великий человек и больше всех отцов в пустыне! А еще сказали, чтобы я передал тебе от них всяческое уважение и поклоны.

Он ему ответил:

– Когда слышишь, что кто-нибудь хвалит брата своего, знай, что у хвалящего больше добродетелей, чем у того, кого хвалят, потому что кто превозносит другого и (как бы) говорит: «Этот человек достойный, он лучше меня, он добрее и важнее меня, и ты очень хорошо делаешь, что идешь посмотреть на него, как бы презираешь нас и идешь к нему!» – кто говорит так, у того добродетели больше, чем у того, который в конечном счете принимает похвалы[5].

Великое дело – иметь это благородство, то духовное благородство, которое превозмогает законы природы, то есть когда ты сострадаешь другому в скорбях, доходишь до того, чтобы радоваться радости другого, хвалить брата, выделять его, отдавать ему преимущество, первое место и радоваться, что он идет вперед, а ты остаешься сзади. Радоваться, что он преуспевает, а себя самого не видеть.

Кто способен на это? Тот, кто совершен, кто умертвил себя, свои страсти, волю и устремления и ищет только славы Божией и связи с Богом, откуда он черпает благодать, и этого ему достаточно. Ему достаточно быть близ Бога. Такой человек на опыте понял, что благодать и благословение действительно приходят к тому, кто смиряется.

К тому, кто смиряется, приходит благодать. Смиренным Он дает благодать[6]. В этой благодати, в этой связи с другим смиренный человек как магнитом притягивает Бога в свое сердце.

Вернусь еще немного к тому, что говорит апостол: призирайте сирот и вдов в их скорбях.Нужно быть внимательными к этому, потому что мы до некоторой степени пренебрегаем этим, то есть не до некоторой, а часто даже в пастырских делах Церкви видна небрежность, и у нас нет такого ощущения, что мы как Церковь являемся одним телом.

Мы говорим, что нужно ходить в больницы. В нашей митрополии есть организованные группы, которые ходят по больницам и домам престарелых и посещают больных, на приходах также есть группы, которые посещают людей, имеющих проблемы. И там видно, что мало людей идет в эти группы. Ну хорошо, у нас работа, у каждого есть работа. Но так ли это на самом деле? Часто говорят:

– Я завален работой!

– Хорошо, но неужели ты так занят, что не можешь читать?

– Нет, не до такой степени.

– И телевизор совсем не смотришь?

– Нет, телевизор мы смотрим.

– И на улицу не выходишь?

– Нет, гуляем немного.

То есть время у тебя есть, всё не так, как ты говоришь.

Нужен маленький подвиг. В миру мы не спасемся ни своими бдениями, ни постами, ни молитвами – как бы мы этого ни хотели, но нам, наверно, не позволяют наша среда, наши силы и намерение предаться этим вещам. А что же спасает нас в миру? Милостыня, которая состоит не только в том, чтобы отдать свои деньги другому человеку, это тоже важно, но она еще и заключается в моем присутствии, моем добром слове, моей диаконии[7] в деле Церкви, не правда ли? Не только в том, чтобы я отдал 10 лир – и всё, на этом я исполнил свой долг. Особенно когда у меня много денег, это ничего не значит, потому что мы отдаем их из своего излишка. Где труд, там и награда, где трудности и лишения, там подвиг и нужен.

Поэтому нам нужно быть внимательными. Посмотреть в своем квартале, есть ли люди, живущие в нужде, старые, одинокие, которых остальные презирают. Как важно отдать наше настоящее тихо, бесшумно, красиво, как прилично христианам. И как предосудительно иметь перед своим домом или в квартале нуждающихся людей и даже не подумать о них. Они, между тем, испытывают нужду, они изолированы, они нуждаются в тарелке горячей еды, в компании, в добром слове, в том, чтобы мы иногда брали их с собой, когда идем куда-нибудь.

Знаете, в этом мы действительно сильно отстаем, и иногда видишь людей нецерковных, которые превосходят нас в этих делах. Мы, день и ночь читающие Евангелие, часто не можем сравниться с ними. Есть люди, служащие для нас примером и образцом, хоть и не имеют никакой связи с Церковью, и это неудивительно, ведь чувства эти диктует сама природа. Человеческая природа учит меня состраданию, я не жду, чтобы Евангелие приказало мне, что нужно посетить человека в скорби.

Хорошо, а кто не читал Евангелия, они что, не знают, что существует сострадание? Пусть это будут даже каннибалы, но один будет сострадать другому, он поможет ему и укрепит. Следовательно, не нужно, чтобы об этом говорили Апостол или Евангелие, об этом говорит нам сама природа. Евангелие учит нас более высоким вещам и плоду всего этого.

Это факт, что без Евангелия человек останавливается на добрых делах, он не приближается к плоду, которым является стяжание Святого Духа. Но что же сказать, если у нас иногда и листьев нет, не говоря уже о плоде, а иногда нет и самого дерева? Выставляя кучу предлогов, мы бросаем свое дерево, и оно засыхает среди наших грехов и жестокосердия. Очень больно видеть, когда церковные люди с жестокосердием относятся к другим, страдающим людям или к испытывающим нужду, неважно какую – духовную или материальную.

Затем святой апостол Павел говорит: хранить себя неоскверненным от мира. Здесь требуется большое внимание, потому что мы не можем находиться одновременно в двух местах – никто не может служить двум господам[8], невозможно жить и светской, и духовной жизнью, так не получится: ты одно полюбишь, а другое возненавидишь, нужно выбирать.

Часто, особенно в отношениях между супругами, когда они не одного духа, нужны икономия и снисхождение. То есть обычно жена бывает церковным человеком, а муж не такой уж церковный: у него свой образ жизни, и так дело у них доходит до конфликтов. Например, он хочет пойти в какие-то заведения, не сидеть дома, и уходит туда. Или хочет сделать что-нибудь по дому, а жена не соглашается, потому что это нарушит ее духовную жизнь и т. д. Здесь нужна великая рассудительность, чтобы тот, кто сознательно является членом Церкви, имел силу и рассудительность следовать своей половине так искусно и с таким вниманием, чтобы и себе не навредить, и другому человеку помочь войти в Церковь.

Помню такой случай. Одна женщина действительно была очень благочестивой, ее муж тоже был хорошим человеком, но внутренне сопротивлялся ей и был очень грубым, ругался, говорил срамные вещи, кричал, поднимал скандалы. Мать водила детей на бдения, беседы, литургии, а муж сидел дома. Потом он говорил:

– Давай пойдем куда-нибудь!

А она:

– Да куда мы сейчас пойдем?

То есть она не соглашалась с ним, и дело постоянно доходило до ссор.

Однажды, когда старец Паисий был в монастыре Суроти, они оба пришли к нему. Он действительно увидел в жене благое духовное рвение, но и безрассудность, а в муже – хорошее намерение, но и сопротивление своей безрассудной жене, которая своим поведением – естественно, сама того не понимая, – унижала его как супруга. Старец сказал ей следующее:

– Слушай, ты хочешь завоевать своего мужа и чтобы ваш брак сохранился?

– Да, конечно!

– И то, что я тебе скажу, ты сделаешь, верно?

– Хорошо!

– Послушай, ты сделаешь себе стрижку, скажешь своему мужу: «Мы с тобой женаты уже пятнадцать лет. Я билась, как могла, чтобы привести тебя в Церковь, но не смогла. А теперь я уже зареклась звать тебя, хватит! Прекращаю любые попытки. С сегодняшнего дня я буду с тобой. Отрежу волосы, пойду накрашу ногти, глаза», – что там еще можно накрасить? И скажешь ему: «Вечером мы с тобой идем в кино! Завтра пойдем в ресторан», – послезавтра еще куда-то. Куда он тебе ни скажет, иди с ним. И еще ты не будешь поститься. Пятница так пятница, ешь все что угодно, что он тебе скажет. И не только это, но ты сама должна будешь этого хотеть.

Она пошла и передала ему, что сказал ей старец:

– Всё, хватит, ты не обращаешься в веру, к старцу Паисию мы ходили, а ты все равно не изменился! Хватит, теперь я буду как ты!

Пошла и сделала все, как сказал ей старец: покрасилась и стала похожей на привидение. Когда она предстала перед мужем, он остолбенел, увидев ее. Она ему говорит:

– Ну, пойдем! Куда мы с тобой идем сегодня вечером?

Вышли они, а на другой день опять, на третий тоже, в пятницу вечером он ее спрашивает:

– Что у нас сегодня на ужин?

– Шашлык!

– Ты что, с ума сошла? Сегодня же пятница!

– Ну и что, что пятница? Пятнадцать лет я соблюдала пятницы, а ты не изменился, теперь всё, больше нет пятниц!

– Пойдем домой, тебе утром идти в церковь.

– Не пойду я в церковь, мы будем здесь до утра!

Через пару месяцев он дошел до отчаяния! Тогда сам пошел к духовникам и сказал:

– Спасите ее! Что с ней?

Потом сам стал ее умолять:

– Прошу тебя, попостись, приди в себя, смой эту косметику, вернись в свое прежнее состояние…

Рассудительность – великая вещь. Я не говорю вам, чтобы вы делали такие вещи, естественно, рискованные, но иногда, когда они делаются сознательно, Бог видит произволение человека.

В «Патерике» мы читаем исключительно хорошие истории. Вот жили два подвижника, и один из них сказал:

– Авва, я уйду из монастыря. Пойду в город, не могу больше выдержать эту аскетическую борьбу. Сниму рясу, найду в городе какую-нибудь женщину и буду жить с ней и т. д.

Авва ему отвечал:

– Отче, что ты говоришь?

– Не могу, хватит!

– Хорошо, тогда и я пойду с тобой.

Ради любви к брату тот, кто долгие годы не выходил из монастыря, шел за ним до самых дверей женщины. И повествуется, что, видя труд аввы, Бог отнял у немощного брата брань, он в последний момент пришел в себя и сказал: «Что же я делаю?» И ради любви того старца брат этот был спасен.

Если можете, прочитайте, у кого есть «Синаксарь»[9], житие преподобного Авраамия, его память 29 октября. Это потрясающая история о том, как этот преподобный спас одну девушку, свою племянницу, которая подвизалась с ним в пустыне, но проходивший теми краями человек соблазнил ее и увез к себе, а потом она стала блудницей.

40 лет он не выходил из пустыни и вареной пищи не ел, а тут снял рясу, сбрил бороду, искупался, взял кошель с деньгами и отправился в публичный дом. Вошел он туда и сказал:

– Я хочу спать с этой девушкой!

– Но ты уже пожилой человек, ты старик!

– Какая разница! Разве у меня нет денег? Я плачу и хочу вот эту девушку!

И когда она подошла и увидела его, то отвернулась, но он стал притворяться и говорить ей все те безумные слова, которые произносят в таких местах, и когда она хотела его обнять, то почувствовала благоухание святости и пришла в себя, она вспомнила своего старого дядю в пустыне. И дальше повествуется так: она смутилась, а старец ее спросил:

– Что с тобой?

– Ничего, я просто вспомнила о чем-то.

Он тут же забрал ее оттуда, вернул в пустыню, и впоследствии она спаслась.

Как много святых шли в притоны сатаны и выводили оттуда людей. Разумеется, они были сильными, не как мы, была у них и рассудительность.

Я хочу сказать, что когда рассудительность и любовь идут вместе, они творят чудеса, а когда любовь безрассудна, она опасна. Поэтому нужно быть людьми осторожными, чтобы мир сей не повредил нам, но надо, чтобы нам сопутствовала и рассудительность, чтобы эта любовь не превращалось – самое главное, в семье, с детьми – в препятствие для благочестия. Рассудительность должна сопутствовать нам, чтобы наша связь с Богом назидала других людей, а не губила их, чтобы она назидала их и делала крепче ту связь, которая у них имеется с нашим Отцом Небесным – Богом.

Митрополит Лимассольский Афанасий
Перевела с болгарского Станка Косова

pravoslavie.ru