Интенсивность философского вопрошания — это всегда интенсивность переживания своей беды

Из дневников

Человек — всегда сумма факторов, и, быть может, самые главные наши заблуждения связаны именно с приписыванием себе не своего. Или с приписыванием другим того, что к ним не относится в том смысле, что никак не зависит от них. Набор генетических данных, набор обстоятельств, условий, длительность воздействия — где я, с кем я, как долго... («Бык на арене тоже неврастеник, а на лугу он здоровый парень, вот в чем дело» Эрнест Хемингуэй) 
И позитивные обстоятельства, и отрицательные действовать могут созидательно и губительно. Здоровье, гормональный фон и пр. Я — мой гормональный фон?

Модная тема: я такой, какой у меня мозг, всё делает мозг, а не я. Дело в родословной? Опыт Макаренко про другое, хотя конечно и генетика важна. Дело в воспитании? Да, однозначно оно важно, но не только оно. Среда? Она определяет каким станет человек? Социум управляет становлением? Да, но вполне ли? Как вычленить Я, как его обнаружить, отделив от множественных влияний?

Я — это моя история, в которой живёт и набор генетических данных, и объект-субъект воспитания, контактов, связей, реакций. Всегда объект-субъект! Или субъект-объект.

Человек как вещь в себе и человек как явление. Сущность и личность. Личность — это явление сущности? Гормональный фон — это личное или сущностное? Если он сказывается на поведении, на способности мыслить, выбирать и пр.? Гормональный фон делает меня или я делаю его? Верно и то, и другое.

Личность зависит от сущности? Конечно. Личность ограничивается сущностью? Скорее нет, чем да, но и да. Личность может диктовать сущности? Вероятно, может.

Но ведь и саму личность можно разложить на личное и сущностное. В личности тоже есть личность и сущность. И, как  в любой фрактальной реальности, это, может быть, бесконечная история...

* * *

Решение проблемы — это, прежде всего, рождение себя, способного решить проблему. Порой, конечно, наши проблемы носят более рутинный характер. т.е. не растят нас, и мы в них не растём, однако настоящая проблема всегда требует меня нового, которого ещё нет и который должен явиться в мир в процессе её решения.

Если проблема больше меня, и я не могу её никак решить — значит я не готов, придётся решение её отложить. На самом деле всегда есть только одна проблема — отсутствие меня, способного справляться с вызовами. И если вызов пришёл, человек должен быть готов. Притча о неплодной смоковнице отчасти об этом.

Человек сам для себя тоже — вызов (неготовый должен стать готовым). Я прежний вызов себе грядущему или я грядущий вызов себе прежнему: кто кого вызывает на бой? Кто кого приглашает в игру? Кто кого приговаривает к небытию или воскрешает в жизнь вечную? Понятно, что я здешний — это тот, кому надо вырасти в себя грядущего, но кто из нас первичен? Это вопрос про курицу и яйцо....

* * *

Глупость и мудрость могут соседствовать в одном человеке, потому что первое — человеческое, а второе — от Бога. То, что от Бога, легко преодолевает телесные преграды, если только дух не противится Богу. Болезнь меняет человеческое в человеке, но божье. И это поражает воображение. Вероятно, испытания последних времён — для осознания этого, для обретения понимания этого в опыте. О том же говорит и опыт юродивых.

* * *

Интенсивность философского вопрошания — это всегда интенсивность переживания своей беды, своей неспособности быть собой. Чем интенсивнее вопрошание, тем быстрее и сильнее приходит на него ответ. Ответы...

Человек — это всегда вопрошание, он формируется как свой собственный запрос к себе же, и он теснейшим образом связан с тем конкретным местом и временем переживания, где человек бытийствует в данный момент. Вопрошание всегда конкретно, оно не бывает абстрактным, хотя не всегда его можно выразить простым вопросом, потому что вопрошание бывает очень ёмким, многогранным, многоэтажным, многоуровневым... Вопрошание — целостно, оно не о фрагменте меня, оно обо мне целом, но, возможно, в каком-то конкретном, отдельном делании, хоть и не всегда понятном сразу. Спрашивает человек о том, чего не знает, чем не владеет, чего не умеет, без чего не справляется.

Скоростная машина на трассе может перевернуться из-за маленького камушка, попавшего под колесо. Обычные машины так сильно не зависят от качества дорог и попадающихся на ней камней. Так и с духом — чем выше скорость, тем опаснее самый мелкий изъян...

* * *

Чем реальнее добро, которое творит личность, тем реальнее демоны, с которыми она сражается.

* * *

Невозможно сердиться на то, что прошло, сердишься на то, что длится, на то, что есть. Сама причастность злому — злит. Необходимость соприкасаться со злым — злит. Но более всего злит чужое нежелание прекратить зло, когда ты от этого как-то зависишь.

В этом мире быть причастным злому — неизбежность, это бремя, которое мир навешивает на плечи живущих в нём. Ты будешь убегать от зла, а оно будет за тобой бегать, досаждать, подкарауливать тебя слабого. Но та же напасть будет усиливать и жажду света,  будет активировать нужду в Боге. Потому не надо злиться на вовлекающего в пространство зла, не надо его винить — он и сам тому не рад. Но как выдержать это сопряжение с мёртвостью? Быть ещё больше живым.

Слабый слабого ранит, и сильный ранит слабого. Слабый сам себя ранит — куда ему деться?

* * *

Подвергнуться сокрушительной деструкции и остаться невредимым (человеком с человеческим лицом — как бы). Эта идея пленила в своё время многие умы, но она устарела — она из прошлого мира. Теперь точно известно, что человека можно разбирать на винтики до бесконечности, до потери человеческого образа. Неделимый индивид, как оказалось, делим и дробим, потому деструкция без границ — деструктивнее, чем можно было надеяться прежде. Вооружившись современными знаниями и технологиями, можно разрушать совсем на иных уровнях, чем прежде, и более масштабно, заходя со всех возможных сторон одновременно (тотальная деструкция).

Мода на деструкцию — это не жажда правды, а именно жажда деструкции. Как будто разрушить человека — это круто. Нет, круто — создать человека, исцелить, а не сломать и уничтожить. Создать из ничего — в этом позитивная суть обнаруженной неосновательности субъекта, а не в том, что его нет. Субъект существует, но несколько иначе — не так, как мыслили прежде. Субъект — живёт в мифе, и реальность — это миф, сказка, история. Кто её рассказывает, кому и, главное, для чего?

Деструкторы мнят себя имеющими право рушить других* (видя себя безупречными, настоящими, или имея достаточно наглости позволять себе всё, что угодно?), словно на них самих невозможно найти такого же разрушителя. Возможно! Весь мир можно разрушить, да так что и «небо свернётся, как свиток».

Да, на каком-то этапе в определённых границах деструкция действительно может быть полезной, но возведённая в абсолют деструкция — это сатанизм.

* * *

Существует огромное множество умных книг и всевозможных практик, нацеленных как раз на создание человека — внутреннего, прежде всего (духовные практики), но и внешнего — обретение профессии, ремесленных навыков, учёба, приобщение к культурному наследию и т.п. Однако внешнего человека можно создавать, разрушая внутреннего — и это тренд нашего времени. Не просто не созидать внутреннего человека в процессе внешнего делания, но именно разрушать, вовлекая в те или иные социальные формы существования (разрушение внутреннего через внешнее).

* * *

Кажется, чтобы создавать человека в другом, надо прежде создать его в себе. Хорошо бы, конечно, но чаще эти два процесса развиваются в одно время, т.е. созидая себя, созидаем других, и созидая других, созидаем себя — при этом совершая множество ошибок. Первое же случается крайне редко, и такие, создавшие себя и созидающие других из этой иной позиции, и есть учителя.

* * *

Разрушение или созидание... Но важно также что именно разрушается и что создаётся. Можно ведь не только разрушать в минус, но и созидать. Созидание тоже может быть разрушительным.

* * *

Деструкцию можно осуществлять из любви и из ненависти (злобы), первая бывает полезной, вторая — убийственна (и для того, кого разрушают, и для того, кто разрушает). Так что не стоить рядить смертоносную деструкцию в одежды доброделания и правдолюбства —  дух не тот.

* * *

Чем занимается человек всю жизнь? Сначала ищет себя, потом совершенствуется в том, что нашёл. Потом, нередко, выбрасывает всё найденное и снова ищет. Кто более счастлив — тот, кто нашёл раз и навсегда или тот кто ищет снова и снова? Вероятно, первый — в нём развиваются и самоуважение, чувство уверенности в себе, ведь он многого достиг. А второй — неудачник? Возможно, ведь он бежит от всего того, что насытило первого. Почему бежит? Потому что ему нужно что-то другое, ему мало того, что удовлетворило первого.

Что же такое — быть человеком: найти или только искать? Вероятно, искать, находить и снова искать, и снова находить — иначе не будет роста, роста человека в человеке.

* * *

Беда человека всегда с человеком. Впрочем, как и счастье. Человек  — это одновременно счастье и несчастье. Быть человеком — это течь из несчастья в счастье. Бесконечно. Остановиться — вот в чём проблема: никак не угадаешь, когда тебя остановят, на каком переходе от себя к себе —  себя, которым ты уже не являешься, к себе, которым становишься, но ещё не являешься...

* * *

Плачут не о мёртвых, плачут о живых, которых лишились. Если кто всё-таки умер, то о нём не заплачут.

Потому так дорог всякий, кто делает живым.

Ничего иного люди не любят как только переживание жизни в себе. И, возможно, ничто иное так не ранит, как только отлучение от жизни — всё равно в каком виде.

Те, кто отнимает жизнь, и те, кто награждает жизнью — вот два основных типа людей. При этом любить могут и тех, и других, но по-разному. Равно как и ненавидеть могут и тех,  и других. Христа распяли за то, что одаривал жизнью, а не за то, что отнимал, но Он, вероятно, отнимал что-то другое, принимаемое за жизнь, и потому был нелюбим определенными людьми.

В этом мире трудно разобраться по-настоящему с самим собой, тем более — с другими. Этот мир лукав, он много врёт, и люди сами себе слишком много врут — правда их пугает. Правда порой убивает ложную жизнь, но даёт шанс на другую — подлинную. Дающий жизнь, даже если убивает нечто ложное в человеке, непременно тут же одаривает силой быть. Он даёт настоящее, которое берут все, кто может взять.

-----------

* Суть метода деструкции — переиначить миф, подменить содержание главной истории, в которой существует объект манипуляций (личность, общность, учение — неважно). Один миф заменяется на другой — позитивный на негативный, и только.Негативный не более основателен, но более агрессивен и навязчив, он грамотно просчитан с учётом алгоритмики психических процессов.

Субъекта собирает миф, в который он верит как в свою историю. Манипулятор наносит сокрушительные удары по привычному мифу, заменяя его своим — и этот новый миф по иному собирает атомы, утратившие единство с разрушением прежнего мифа. Расчет делает на психологические алгоритмы, которые функционинруют сами по себе — бессознательно. Даже если личность сумеет отследить какие-то свои параметры и сохранит их от деструкции, другие алгоритмы сработают не в его пользу, потому что их приведёт в действие атакующий набор соответствующих алгоритмов.

Алгоритмика — ключ, которым взламываются системы.

Дневники 1-2, 4, 6, 10, 16 февраля 2022