Про молнию, дырку на плоскости и ярлыки...

— Иногда я подслушиваю разговоры... И знаете что?
— Что?
— Люди ни о чем не говорят.
(Р. Брэдбери)

Миром правит молния

Встреча на территории смысла похожа на вспышку молнии, внутри которой встречаются люди, независимо от времени и места своего существования. Они — путники, идущие одной и той же внутренней дорогой. Так встречались Данте и Вергилий, так встречаемся мы всякий раз с авторами книг, которые потрясают нас до глубин, до самых оснований — смыслами. Мы можем даже не повстречаться эмпирически, в реальном опыте, с книгой, которая соответствует нашему духовному опыту и словно написана специально для нас, но она всё равно окажет на нас воздействие—  так считал сократ наших дней М. Мамардашвили.

«Как все здесь знают, не дальний, а ближний — тема христианства,  — пишет О. Седакова в эссе «Искусство как диалог с дальним». —  Одна из двух его великих тем: Бог — и ближний. Христианство никогда не говорит о человеке дальнем. Мы постоянно в самых разных контекстах слышим о ближнем, вся наша жизнь описывается в этом отношении — к ближнему. Но искусство занято дальним. Оно говорит с дальним, и даже в ближнем оно ищет дальнего».

Бродский  раскрывает главный секрет всякого художника: «Поэт стремится не к признанию, но к пониманию».

Следуя дальше путём мысли, нетрудно сделать вывод, что для человека искусства ближним является не физически ближний, а духовно, который искал или ищет в себе того же высокого, «дальнего» — принадлежащего будущему веку. Это тот же ближний, только на другом уровне (Вергилий оказался ближним для Данте, хоть и жил за тысячу лет до него, или, точнее, Данте оказался ближним для Вергилия, ибо нуждался в нём).

Истина всегда открывается через потрясение, через восторг и восхищение. Проблески истины, пойманные воображением, соединяют теснее, ближе, чем родственная кровь, соединяют сквозь время и пространство, вопреки времени и пространству — в искре смысла, в искре подлинного бытия. «Миром правит молния» — говорил Гераклит.

Дыры как дары

По-настоящему люди только так и встречаются — на глубине. Поверхностные встречи — всего лишь не-встречи. Подлинная дружба и любовь, подлинное знание всегда начинается с молнии, с проблеска вечности, пробивающего плоскость обыденного, сумеречного.

Как-то я наткнулась на одно из самых неожиданных определений: «Бог — это дырка на плоскости» (Г. Померанц). Понятно, что, как любое определение, оно говорит о Боге лишь отчасти. И, скорее, оно о нас, чем о Боге, о том, чем Бог не является. Это взгляд с плоскости нашего человеческого бытия. И вот об этой плоскости стоит поговорить, чтобы лучше понять себя. Ведь «нет большего горя для человека, чем непонимание своего действительного положения» (У.Фолкнер).

Самообман — страшная вещь, т. к. человек не может быть собой, быть адекватным, пока находится вне реальности — в грёзах: он как бы не живёт, а спит наяву. Но встреча с Богом — это встреча с Реальностью. «Я есть Сущий», — говорит Господь. Встреча с Богом возможна только в реальности, потому погруженный в грёзы человек неизбежно проходит мимо Бога. Он обречён выбирать не ту правду и служить идолам вместо Бога.

Спящий должен проснуться, очнуться, и Господь будит его — скорбями.

Значит, Бог в мои двери —
Раз дом сгорел!
(М. Цветаева)

Жена Померанца, поэтесса З. Миркина, говорила, что протёрла свою душу, как промокашку, чувством вины — в ней образовалась дырка, и в эту дырку-то и хлынул Свет...

Мёртвые и живые слова

Ложное и истинное внешне — не различимо, отличие лжи от истины происходит внутри субъекта — это внутренний акт. Мёртвые и живые слова — это одни и те же слова, живыми или мёртвыми их делают люди. Слова — это только знаки, символы. Слово — лишь палец, указывающий на предмет, но не сам предмет. Разные люди пользуются одними и теми же словами, но только живые люди производят живые слова. И «самые великие слова опошляются теми, кто их произносит» (В. Вулф), если они не были оживлены в личном опыте.

Нам только кажется, что мы их понимаем. Это иллюзия, обман. Иначе сказанного за всю историю человечества хватило бы для торжества добра в мире людей.

Увы, палец, который показывает на предмет, мы принимаем за сам предмет. Знакомые красивые слова кружат нам голову. Нам кажется что мы знаем всё о мире, особенно подкованному в вере религиозному человеку грезится, что мир у него на ладони, что все ответы — у него, в виде библейских цитат и высказываний великих. Однако наш плоский ум понимает всё на свой манер, он не обладает достаточной глубиной для понимания подлинных смыслов, пока не столкнулся нос к носу с реальностью, пока лично не обжёгся её пламенем.

«В коллекции наших идей нет ни одной, которая отвечала бы индивидуальному впечатлению» (М. Пруст). Мы не понимаем, что чужие слова нам не принадлежат до тех пор, пока мы не отыскали дырку в стене, увешанной чужими словами, пока мы не открыли для себя заново открытые другими смыслы, пока реальность не потрясла нас до самых глубин — молнией. «У человека в душе дыра размером с Бога, и каждый заполняет её как может...» (Ж-П. Сартр).

Буква убивает, а дух животворит

«Он дал нам способность быть служителями Нового Завета, не буквы, но духа; потому что буква убивает, а дух животворит» (2 Кор. 3;6).

«Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3:17).

Есть у свт. Николая Сербского «Беседы под горой», где можно прочесть такие слова:

«Христос говорил с авторитетом, а я говорю без авторитета. Весь мой авторитет во мне, его нет вне меня. Мой авторитет не в моем происхождении, не в моем звании и не в моей миссии, но в моей вере, которой я живу, и в моей любви, с которой я предлагаю свою веру братьям моим. Я лишь предлагаю свою веру, я ее никому не навязываю. Примет ли кто мою веру?»

Славянофил Хомяков А. на первый взгляд говорит иное:

«Нет, Церковь не авторитет, как не авторитет Бог, не авторитет Христос; ибо авторитет есть нечто для нас внешнее. Не авторитет, говорю я, а истина и, в то же время, — жизнь христианина, внутренняя жизнь его, ибо Бог, Христос, Церковь живут в нем жизнью более действительной, чем сердце, бьющееся в груди его, или кровь, текущая в его жилах».

Аксаков К. в одном из писем продолжает мысль Хомякова:

«В деле веры нет авторитета, его нет для свободы духа. Сам Христос для меня не авторитет, потому что Он для меня Истина». «Так же объясняю я знаменательное искушение Исаакия Печерского. К нему приходит Христос в славе с ангелами и говорит: „Исаакий, пляши“. Как же не послушать Христа? Исаакий стал плясать и поражен был немотою и ослеплением. Это было искушение. В чем же вина Исаакия? Он... (ведь) послушался Христа. Но в том-то и вина, что он на Христа взглянул как на Начальника, как на авторитет, а не как на Истину. Отнесся по-здешнему, земному, обычно, как к командиру, послушался, не рассуждая, отказался от свободы. А если бы он рассудил, если бы на Христа смотрел как на Истину, то он бы в ошибку не впал и увидел бы сейчас, что это не Христос, что это образом Его как Повелителя, как Царя искушает дух лжи, что искушает он слепой преданностью своему начальнику, не рассуждающей готовностью исполнить его приказания... Вот где грех, вот где ложь».

Если читать свт. Николая не духом, а только буква-льно, по буквам, получится, что Христос — авторитет в том смысле, в котором его отвергают славянофилы Хомяков и Аксаков. В то время как свт. Николай говорит об авторитете в своём понимании этого слова: Христос — единственный авторитет для верующего сердца, выбранный подобно тому, как юноша сердцем выбирает любимую, независимо от того, какие авторитеты и как о ней отзываются. Ведь Христос действительно пришёл не царем, не знатным гражданином, а простолюдином, которого всякий может обидеть. Он не вооружился титулами-ярлыками, не спрятался за них, ибо принять Истину как авторитет — бесполезно для души. Христос обращён непосредственно к сердцу человека, которое должно выбрать Его Царем только из любви.

Не в рамках догм и закона осуществляется встреча человека с Богом, но на территории свободы и благодати. И богоподобие человек реализует в себе не тогда, когда становится моралистом, а когда уподобляется художнику. Бог — Творец и Художник. Он — Поэт, а не догматик.

Но как же тяжела для человека дарованная Христом творческая свобода! Он бежит от неё в букву закона, бежит от любви в мораль, потому что так ему проще и понятнее, бежит в рабство авторитетов и ярлыков. Хорошо об этом говорит Ф. Достоевский в «Легенде о Великом Инквизиторе». Помните, Инквизитор ставит в вину Христу освобождение человечества. Жестокий дар свободы, по мнению Инквизитора, не под силу людям.

«Мы исправили подвиг Твой и основали его на чуде, тайне и авторитете. И люди обрадовались, что их вновь повели как стадо и что с сердец их снят наконец столь страшный дар, принесший им столько муки, — говорит он Христу. — К чему же ты теперь пришел нам мешать?»

«Пятнадцать веков мучились мы с этою свободой, но теперь это кончено, и кончено крепко. ...Теперь и именно ныне эти люди уверены более чем когда-нибудь, что свободны вполне, а между тем они принесли нам свободу свою и покорно положили ее к ногам нашим».

Я знаю, что ничего не знаю

Сократ жизнью поплатился за своё «Я знаю, что ничего не знаю» — достойная цена за свободу. Он нашел «дырку» на плоской «стене» и старался показать её всякому, кто думал, что знает. Его, конечно, не поняли...

Лишь у мудреца нет мудрости, и потому он всячески её ищет. Глупцу мудрость не нужна, он умеет читать пыльные бумажки, которые, в лучшем случае, написаны умными людьми.

Иллюзия знания становится идолом, отделяющим человека от подлинного познания. Тот, кто удовлетворяется картинкой с изображением горшочка с кашей, — просто не голоден. Действительно голодному нужна настоящая пища. Не ярлыки нужны живому, но сама жизнь.

О, его не привяжете
К вашим знакам и тяжестям!
Он в малейшую скважинку,
Как стройнейший гимнаст...
Разводными мостами и
Перелетными стаями,
Телеграфными сваями
Бог — уходит от нас.
О, его не приучите
К пребыванью и к участи!
В чувств оседлой распутице
Он — седой ледоход.
О, его не догоните!
В домовитом поддоннике
Бог — ручною бегонией
На окне не цветет!
Все под кровлею сводчатой
Ждали зова и зодчего.
И поэты и летчики —
Всe отчаивались.
Ибо бег он — и движется.
Ибо звездная книжища
Вся: от Аз и до Ижицы, —
След плаща его лишь!
(М. Цветаева «Бог»)

Стать живым сложнее, чем кажется. Для этого недостаточно набраться красивых слов и произносить их в тему или нет. Тот, кому достаточно слов, никогда не встретится с реальностью. Он даже с самим собой не встретится, потому что заживо похоронил себя под грудой мертвых чужих слов. Слова должны стать поводом для внутреннего акта, для приобретения жажды и дальнейшего поиска. Невозможно просто взять чужие слова и перенести в свою жизнь — это будут мёртвые слова. Прорыв к реальности может быть осуществлен через символ — слово, но для этого в человеке уже должна жить эта реальность, хотя бы как жажда.

«Радость какая! На лугу в лесу встретилась ромашка, самая обыкновенная «любит — не любит». При этой радостной встрече я вернулся к мысли о том, что лес раскрывается только для тех, кто умеет чувствовать к его существам родственное внимание. Вот эта первая ромашка, завидев идущего, загадывает «любит — не любит?» «Не заметил, проходит не видя, не любит, любит только себя. Или заметил... О, радость какая: он любит! Но если он любит, то может даже сорвать» (М. Пришвин).

Ярлык — это суд

Жизнь — это постоянное движение, становление. Живая картинка, которая всё время изменяется, а не что-то статичное. Человек, вооруженный мёртвыми словами, умертвляет жизнь. Он подменяет её ярлыками, этикетками...

Во-первых, он слеп и заблуждается относительно того, что видит: принимает свои «ярлыки» за реальность, за истину, за то, что есть на самом деле.

Во-вторых, он не способен к общению, ибо замкнут на своей иллюзии, находится в плену у своего мёртвого знания.
В-третьих, он грешит тем, что судит, приговаривает живое становящееся бытие, навешивает ярлыки на всё вокруг. Он лишает живое свободы, навязывает становлению свою картинку, пытаясь «зацементировать» его в своём воображении — «пришить ярлык».

* * *

Для примера можно вспомнить замечательный датский фильм «Охота» (2012г.). Главный герой его, Лукас, оказывается жертвой наговора, сплетни. Режиссер Т. Винтерберг снимал психологическую драму, его интересовал феномен вытеснения реального события воображаемым (на руках у него были описания настоящих клинических случаев). Но нам сейчас важно как по-разному относятся друзья к оболганному Лукасу. Одни — помогают ему оправдаться, веря, зная, что он не виновен — не может быть виновен в таком преступлении. Другие (друзья!), наоборот, легко верят в то, что непристойность могла иметь место и отворачиваются от него, несмотря на многолетнюю дружбу. Секрет в том, что последние не были по-настоящему близки с Лукасом, они не знали его. Ярлык с надписью «друг» случайно был заменён на другой ярлык — с надписью «извращенец». Этого оказалось достаточно, чтобы отношения расстроились — мнимые отношения на самом-то деле. А ведь люди часто ограничиваются мнимым существованием на уровне ярлыков, считая его единственно возможным.

Мир вообще живет по ярлыкам. Хотите изменить мир, подмените ярлычки! Об этом много у Оруэлла в романе «1984». Помните его знаменитые: «война — это мир», «свобода — это рабство», «незнание — сила»?

Кстати, выходки Femen страшны именно тем, что выбивают «землю» из-под ног обывателя, выхватывают из его рук знакомый набор фантиков и ярлычков. Обыватель теряет «почву под ногами», и мир колеблется, теряет стабильность. В это время манипулятор старательно меняет картинку мира в сознании обывателя, подменяя привычные ярлыки — новыми, более агрессивными и нестабильными. История, как известно, учит только тому, что ничему не учит (Бернард Шоу). Ведь все зло в истории было не с нами, а с «ними». Обыватель мыслит себя хорошим человеком. В его сознании нет агрессивных моделей, которые так нужны нынешним кукловодам. И пока мир негодует по «старым фантикам», он меняется, уходит в сторону от стабильности и приближается к новым, более агрессивным моделям поведения в обществе.

* * *

Хотите, чтобы люди вас заметили и считали важной персоной? Кричите погромче о своей важности, обклейте себя всякого рода важными ярлыками! То, что есть на самом деле, видят очень немногие. Потому, опять же, по Оруэллу, важно не то, что есть, а что напишут об этом газеты. И потому газеты «вредны для пищеварения» (М. Булгаков) не только телесного, но и душевно-духовного.

* * *

Слепота делает человека фанатиком. Она вооружает его категоричностью суждений и ригоризмом, ведь человек уверен, что видит всё как есть, что знает как устроен этот мир, что всегда правильно понимает происходящее. Он не знает, что ничего не знает. Слепой погружен в своё мнение о реальности, которое застилает ему реальность.

И только знающий, что «стена с наклеенными на ней ярлыками» — это не реальность, а плоскость, в которой надо найти дырку, понимает, что ничего по-настоящему не знает.

Реально мир погружен в тайны, в том числе в тайну становления. В нём нет линейности, которая присуща проекциям на плоскость воображения.

Не суди — это значит не умертвляй живое, не приписывай становлению случайных качеств, которые даже присутствуя в нём могут быть не значимыми. Отношение слепого  — это постоянный суд: ко всем явлениям жизни у него найдется ярлычок, ибо он всё знает и всё понимает лучше других. «Воистину, онемевшему от чуда мучительно говорить с оглохшими от шума» (свт. Николай Сербский).

По большому счету, душевный человек и есть этот слепой, ибо только духом познается реальность, только в духе можно различить доброе и злое. Духовный человек — это тот, кто нашел дырку в стене, увешанной множеством правильных и красивых смыслов, найденных кем-то другим. Духовный человек ищет сам, и находит, ибо ищет правильно («всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворяют» (Мтф. 7:7). Он использует слова как указатели, но насыщается лишь реальностью, точнее — Реальностью.

Хождение по водам

Общение с реальностью — это всегда неожиданность, непредсказуемость. Потому ярлыки — это некая защитная реакция, если хотите — трусость. Нам не хватает решимости жить в простоте и открытости перед жизнью, нам хочется иметь твердую почву под ногами. Но реальная твердь — это Небо. Земля же — это воды и хляби людских сердец, людских умов...

Видящий неизменно ходит по водам становящегося бытия, отказываясь от окаменения ярлыков. Он опирается на твердь смысла, его опора — Господь, в Ком всё живет, движется и существует.

Слепой и зрячий внешне трудно различимы. Только внутреннее око духа ясно видит, что видящий ходит в свободе. Уважение к свободе — отличительная черта зрячих. Бремя свободы для них — легко.

Привыкай, сынок, к пустыне,
под ногой,
окромя нее, твердыни
нет другой.
В ней судьба открыта взору.
За версту
в ней легко признаешь гору
по кресту.
(И. Бродский «Колыбельная»).

13/03/2013

Литературно-публицистический просветительский журнал «КЛАУЗУРА», выпуск № 7`16