Фрагмент классического труда австрийского и американского экономиста, социолога и политолога Йозефа Алоиза Шумпетера (1883–1950) «Капитализм, Социализм и Демократия» (1942).
1. Общее благо и воля народа
Философия демократии XVIII века может быть определена следующим образом: демократический метод есть такая совокупность институциональных средств принятия политических решений, с помощью которых осуществляется общее благо путем предоставления самому народу возможности решать проблемы через выборы индивидов, которые собираются для того, чтобы выполнить его волю. На практике это означает следующее.
Предполагается, что существует Общее Благо, достижение которого является очевидной целью любой политики. Оно легко поддается определению и пониманию со стороны любого нормального человека, если ему предъявить рациональные доводы. Таким образом, нет оправдания тому, кто не понимает общего блага, и другого объяснения, кроме незнания (которое можно преодолеть), глупости и антисоциального интереса, существованию людей. Кроме того, наличие общего блага требует определенных ответов на все вопросы, так что любой факт социальной жизни, любое действие, которое предпринято или которое предполагается предпринять, можно безошибочно оценить как «хорошее» или «плохое». Все люди должны, следовательно, прийти к согласию, по крайней мере принципиального характера, что существует общая воля народа (= воле всех разумных индивидов), которая соответствует общему благу, интересу, благосостоянию или счастью. Единственное обстоятельство, если не принимать во внимание глупость и злонамеренные интересы, которое может привести к разногласиям и объяснить наличие оппозиции, — это разница во мнениях, касающихся скорости, с которой поставленные общие для всех цели должны быть достигнуты. Так, каждый член общества, имея в виду общие цели, зная свои собственные интересы и оценивая, что хорошо, а что плохо, принимает активное и ответственное участие в увеличении хорошего и борьбе против плохого, а все члены общества, вместе взятые, контролируют общественные дела.
Ведение многих дел такого рода требует специальных навыков и, следовательно, должно быть возложено на соответствующих специалистов. Это, однако, не касается принципиальной стороны вопроса, поскольку эти специалисты просто действуют в целях выполнения воли народа точно так же, как врач действует в соответствии с желанием пациента поправиться. Кроме того, в сообществе любого масштаба, особенно если в нем существует разделение труда, для каждого гражданина в отдельности было бы крайне неудобным вступать в контакт со всеми другими гражданами по любому вопросу для того, чтобы принять надлежащее участие в управлении. Удобнее оставить наиболее важные решения за индивидуальными гражданами — например, посредством участия в референдуме, — а решение остальных оставить за комитетом, ими назначенным, ассамблеей или парламентом, члены которого избираются всенародным голосованием. Этот комитет или орган, состоящий из делегатов, как мы уже видели, не будет представлять народ в правовом смысле, но в менее техническом плане он будет являться представителем народа, поскольку будет формулировать, отражать или представлять волю электората. Опять же в целях удобства этот большой комитет может разделиться на меньшие для рассмотрения различных по содержанию государственных дел. Наконец, в числе этих небольших комитетов должен быть создан комитет для решения общих задач, в основном связанных с текущим управлением, в виде кабинета или правительства, возможно, возглавляемого генеральным секретарем — иными словами, козлом отпущения, так называемым премьер-министром [официальная теория, описывающая функции министра кабинета, — что он назначается с целью контроля за тем, чтобы на направлении, находящемся в его ведении, выполнялась воля народа].
Как только мы примем за данность все посылки данной теории государственного устройства — или последствия, которые из нее вытекают, — так демократия приобретает совершенно недвусмысленное значение, и других проблем, кроме той, как добиться ее установления, не возникнет. Более того, если отвлечься от нескольких логических противоречий, можно добавить, что в этом случае демократическое устройство не только будет лучшим из возможных, но большинство людей даже не будут рассматривать иные возможности.
Однако не менее очевидно, что, если мы хотим прийти к такому выводу, каждая из этих посылок потребует доказательств; между тем гораздо легче привести доказательства противоположного.
Во-первых, не существует однозначно определенного понятия общего блага, которое устроило бы всех, если только будут приведены рациональные доводы. Это связано не только с тем обстоятельством, что некоторые личности имеют устремления, не совпадающие с общим благом, но в первую очередь с тем основополагающим моментом, что разные индивиды и группы вкладывают в понятие общего блага различное содержание. Этот факт, скрытый от утилитариста узостью его взгляда на мир человеческих мнений, порождает принципиальные противоречия, которые нельзя разрешить с помощью рациональной аргументации, потому что высшие ценности — наши взгляды по поводу того, как должны быть устроены жизнь и общество, — нельзя втиснуть в рамки простой логики. В ряде случаев здесь можно достичь компромисса, но американцы, говорящие: «Мы хотим, чтобы наша страна вооружилась до зубов и затем боролась за то, что мы считаем правильным, в масштабе всей планеты», и американцы, говорящие: «Мы хотим, чтобы наша страна наилучшим образом решала свои проблемы, ибо только тем она может служить всему человечеству», придерживаются непреодолимо разных ценностей, что компромисс может привести к ущербу.
Во-вторых, даже если достаточно определенное общее благо, такое как максимум экономического удовлетворения в утилитаристском понимании [сам смысл «наибольшего счастья» весьма сомнителен. Но даже если это сомнение можно было бы развеять и придать общей сумме экономического удовлетворения группы людей вполне определенное содержание, этот максимум все равно будет относиться к определенным ситуациям и оценкам, изменить которые или найти компромисс в отношении которых демократическим путем может оказаться невозможным], оказалось как бы приемлемым для всех, это не повлекло бы столь же определенных ответов на конкретные вопросы. Здесь мнения могли бы разделиться настолько, что породили бы фундаментальные расхождения по поводу самих целей. Проблемы, связанные с сопоставлением настоящего и будущего удовлетворения и даже со сравнением социализма и капитализма, остались бы нерешенными, даже если бы каждого гражданина удалось обратить в утилитаристскую веру. «Здоровья» могут хотеть все, но у людей по-прежнему не было бы единого мнения по поводу целесообразности вакцинации или операции на сосудах. И так далее.
Утилитаристы — отцы демократической доктрины не поняли до конца значения этой аргументации, потому что никто из них серьезно не рассматривал возможности коренных изменений в экономической системе и привычках буржуазного общества. Они, в общем-то, недалеко ушли от миропонимания мелкого лавочника XVIII столетия.
В-третьих, как следствие двух предыдущих рассуждений, концепция воли народа или всеобщей воли, которую эти мыслители взяли на вооружение, не имеет под собой реальной почвы. Эта концепция предполагает существование однозначно определяемого общего блага, приемлемого для всех. В отличие от романтиков утилитаристы не имели понятия о полумистической, облеченной собственной волей «душе народа», о которой так много говорит историческая школа юриспруденции. Они прямодушно выводили волю народа из суммы воль индивидов. А если нет ядра, общего блага, к которому, по крайней мере в долгосрочной перспективе, тяготеют все отдельно взятые воли индивидов, мы не сможем выявить этот конкретный тип естественной общей воли. Утилитаристский центр притяжения, с одной стороны, объединяет индивидуальные воли и пытается слить их с помощью рациональной дискуссии в волю народа и, с другой стороны, возлагает на последнюю исключительное этическое значение, которое приписывается демократии классической концепцией. Эта концепция не состоит лишь в поклонении воли народа как таковой, но основывается на определенных представлениях о «естественном» объекте такой воли, выбор которого продиктован утилитаристскими соображениями. Самое существование и высшее значение такого рода «всеобщей воли» исчезают, как только исчезает понятие общего блага. Так оба столпа классической доктрины демократии рассыпаются в прах.
Й. А. Шумпетер. Капитализм, Социализм и Демократия / предисл. и общ. ред. В.С. Автономова. М.: Экономика, 1995.
Оставить комментарий