Поэт, эссеист, публицист, автор сказок для детей и взрослых
Художник Сергей Кулина
Истина открывается при взаимодействии людей. И дело не в советах, а в Присутствии. Когда два человека присутствуют в Присутствии, происходит чудо Встречи («Где двое или трое собраны во имя Моё, там Я посреди»). Присутствовать в Присутствии можно только для другого, это и есть любовь. Любить — это присутствовать в Присутствии (для другого). Я становлюсь Присутствием в Присутствии Другого (Бога и человека). Жизнь — в Присутствии
Крылья — это не мы, они — над нами и между нами. А Христос — в нас, наши крылья растут из Него.
Даже там, где один большой даёт, а другой малый принимает, возможно равенство величий. Благодарный берущий равен бескорыстно дающему. И корыстно/кичливо дающий меньше благодарно берущего.
Дружба — это равенство величий.
Кому Бог не нужен, кому довольно себя самого, к тому Бог и не приходит.
Чужие крылья не дают покоя
тому, кто крыльями не болен.
В человеке остаётся действующим только то, что в нём работает, чем он пользуется в своей жизни, что в нём актуализировано. Не действующее — т.е. ненужное — отваливается: хвост это, совесть или душа в данном случае неважно (принцип экономии энергии срабатывает).
Белый свет давно уж слишком стар —
как мертвец, рядящийся пред гробом,
он зачинщик чёрно-серых свар,
средь которых вечный вечно робок.
Любовь — мост, она соединяет всё со всем и всех со всеми.
Сопереживание — это молитва, а молитва всегда действенна. Подлинное сопереживание всегда обращается (оно всегда обращено) к Богу — за помощью. Это сердечная молитва, на которую способны все мы, и к которой призваны все мы. Без сострадания к людям невозможна настоящая молитва. В молитве человек един со всеми и слышит боль мира как свою.
Личности встречаются друг с другом в Луче, потому они должны искать место Луча друг в друге, траекторию Луча, и это место характеризуется тем, что в нём есть место для Другого. Более того, оно и появляется во мне для Другого, чтобы Встреча стала возможной.
Истина открывается при взаимодействии людей. И дело не в советах, а в Присутствии. Когда два человека присутствуют в Присутствии, происходит чудо Встречи («Где двое или трое собраны во имя Моё, там Я посреди»). Присутствовать в Присутствии можно только для другого, это и есть любовь. Любить — это присутствовать в Присутствии (для другого). Я становлюсь Присутствием в Присутствии Другого (Бога и человека). Жизнь — в Присутствии
Крылья — это не мы, они — над нами и между нами. А Христос — в нас, наши крылья растут из Него.
Даже там, где один большой даёт, а другой малый принимает, возможно равенство величий. Благодарный берущий равен бескорыстно дающему. И корыстно/кичливо дающий меньше благодарно берущего.
Дружба — это равенство величий.
Кому Бог не нужен, кому довольно себя самого, к тому Бог и не приходит.
Чужие крылья не дают покоя
тому, кто крыльями не болен.
В человеке остаётся действующим только то, что в нём работает, чем он пользуется в своей жизни, что в нём актуализировано. Не действующее — т.е. ненужное — отваливается: хвост это, совесть или душа в данном случае неважно (принцип экономии энергии срабатывает).
Белый свет давно уж слишком стар —
как мертвец, рядящийся пред гробом,
он зачинщик чёрно-серых свар,
средь которых вечный вечно робок.
Любовь — мост, она соединяет всё со всем и всех со всеми.
Сопереживание — это молитва, а молитва всегда действенна. Подлинное сопереживание всегда обращается (оно всегда обращено) к Богу — за помощью. Это сердечная молитва, на которую способны все мы, и к которой призваны все мы. Без сострадания к людям невозможна настоящая молитва. В молитве человек един со всеми и слышит боль мира как свою.
Личности встречаются друг с другом в Луче, потому они должны искать место Луча друг в друге, траекторию Луча, и это место характеризуется тем, что в нём есть место для Другого. Более того, оно и появляется во мне для Другого, чтобы Встреча стала возможной.
Тот, кто из глины, кто прошёл и обжиг,
поймёт ли лилию, попавшую в костёр?
Для лилии огонь — не дом; не обжит
кострища мир. И путь её сестёр
в ином: расти, цвести и пахнуть —
попробуй, глина, лилией взрасти!
Не можешь? — потому цветы и чахнут.
Кого пронзило одиночество
насквозь,
как бабочку игла,
кому и жить едва ли хочется,
того помиловать могла ль
судьба,
могли ли люди
вобрать в себя чужое им,
которого уже не будет,
но есть которое?
Своим
не станет эхо запредельного,
огонь иной неуловим,
и одиночество отдельного
для них не имя — псевдоним...
Избороздила меня стихами,
вспахала душу:
иду и плачу.
Шагаю мерно стихов слогами:
иду словами,
иду шагами
вдаль —
за стихами,
как за удачей.
Где нет приюта,
где нет уюта
валюту сердца —
стихи — я
трачу.
Куриный голод — это тоже голод:
голодных братьев заперли на ключ.
Они, бедняги, в лютый зимний холод
узнали лютый голод как могуч.
Хозяйка нынче просто позабыла,
что не кормила птиц своих с утра.
А у меня нутро за них изнылось,
болело, как от мной терпимых ран.
Но курочку, что дали мне с собою,
сварила дома, словно не о ней
страдала прежде — здесь конец герою,
измученному голодом курей.
А.Н.
Ты так умела притворяться,
сама себе врала немало —
и доброта торжествовала.
Я грезила: смогу остаться.
Мне пядь земли твоей сердечной
была дороже райских кущей,
но всё ж приходится расстаться,
чтоб сохраниться в рамках дружбы.
*
Тесны, тесны мои дороги,
тесны сердца друзей немногих,
но как за пазухой у Бога
живу я средь Его людей.
«Осанну» помню и распятье...
Смысл, как кролик
между букв и слогов
прошмыгнул
в открытое окно
слóва.
И опять,
и снова...
Блеск в глаза,
и пелена упала:
я всегда,
всегда
про это знала....
Когда стоишь и некогда упасть
во грех, в успех —
то падаешь в любовь,
лишь потому, что нет пути иного.
В любви всё ново:
судьба, враги, клыки —
чужое.
Стояние — падению под стать,
когда упав, стремишься встать.
Когда пришёл — стоишь,
дороги — позади,
лишь путь
снегами блещет впереди.
Песню эту подарил мне весёлый путник,
проходивший мимо моего дома.
Я вынесла ему немного хлеба,
и он обещал мне, что не буду плакать,
если выучу его песню:
«Мой плащ покрыт пылью
и сапоги — в грязи.
Я давно в пути,
очень давно.
Я иду к высокой горе,
растущей в небо.
Гора ждёт меня,
и дорога зовёт...
Мужчина,
ваша женщина —
в лохмотьях!
Как вы живёте?!
Её краса —
изношенное платье:
любви ей дайте!
Глаза потуплены
цветка увядшего,
надежды — скошены.
Изнеможение
и искажение
пустопорожнего
житья нецельного
(не исцелённого),
опустошённого...
Хищная ткань мира поглощает сердца́,
люди в неё заворачиваются как в саван.
Тычутся лицами в блеск — дом гордеца,
ищут себе не любви, а чужой славы.
Трутся о саваны с жадностью —
голодны так:
денег и славы безумцам всегда мало.
Только бедняк
знает: жизнь — поезда́
и бесконечная череда вокзалов...
...Бог помиловать рад,
если будет кто
каяться в Боге.
Лишь бесстыжий наряд
нас не пустит
в святые чертоги.
Спас навстречу грядёт
безумным, но ждущим,
зовущим
и плачущим.
Сад Господень
растёт
мимо гордых,
корыстных
и скачущих.
У меня характер скверный:
пребываю в роли терна.
Съешь — поморщишься: как терпко!
и ухватишь меня крепко.
Но терновые колючки
вмиг поранят злые ручки.
— Ах, зачем же так колоться? —
скажет злоба у колодца.
— Ах, затем, — скажу я прямо, —
что всегда была упряма.
Когда сквозь щёлочку
в мой дом струится день,
я по верёвочке
иду в густую тень,
я по тропиночке
иду в прохладный лес -
ищу дюймовочку,
в которой Бог воскрес.
Гостинцы сладкие
несу жильцам глуши.
Они, несмелые,
сидят всегда в тиши.
Они забавные —
дюймовочки родня.
Они, глазастые,
всё знают про меня.