Поэт, эссеист, публицист, автор сказок для детей и взрослых
Художник Сергей Кулина
Что такое друг? Это другой, у которого можно спросить совета как у бога. Это другой, через которого можно поговорить с Богом, т.е. это человек, который любит тебя настолько, что в нём может подавать весточки о Себе Бог. Бог, который в нас.
Друг — это тот, кто смотрит на меня глазами Бога.
Что я должен другому? С одной стороны — никто никому ничего не должен. Однако с другой — звание человека меня обязывает и приглашает, призывает к соответствующему мышлению и действию (это и есть человек — определенный функционал), и вопрос в том, беру я на себя эту роль или нет, принимаю на себя право и возможность быть человеком или отказываюсь. И если принимаю, то из этого следует, что я должна другому человека. Причём в себе и в нём (они всегда сопряжены). Иначе невозможно быть человеком.
Если встанет выбор: спасать себя ценой утраты поэзии в себе или, наоборот, спасать поэзию в себе ценой собственной гибели — что правильнее выбрать? Что лучше?
Ответ не так прост. На самом деле я — это и есть поэзия, всё остальное во мне — биоробот, набор инструментов и социальная машина. Изъятие поэтического из человека — это разновидность казни.
У всякого человека по большому счёту есть только одна валюта — судьба, и ею он расплачивается и за свою любовь, и за свою нелюбовь.
Христос в нас лишь пока мы Его отдаём — другим. Беречь в себе Христа — неустанно отдавать Его, раздавать, чтобы умножалось в нас Христово, чтобы рос и жил Христос в нас.
Человечность — всегда подвиг, ибо она растёт из Бога. Христос подарил её нам своим подвигом, и усваиваем её мы только посредством подвига — возвышения над самим собой, преодоления своей малости и ограниченности.
Раб стремится поработить (такова его природа), свободный стремится освободить.
Кто верит во Христа и силу Христову, кто знает, что по-настоящему злы очень немногие люди, тот понимает: средний, т.е. ещё не добрый и не злой человек попадает в злые только потому, что злые активничают, а добрые — пассивничают. Ибо встреча с Истиной, со Христом, неизбежно преображает человека — «вербует» его, кроме редких случаев упорного богопротивления, которые единичны (и которые следует оставлять Богу).
Чужая душа никому не нужна только потому, что и своя собственная не нужна.
Вся суть человеческой природы в словах «что отдал, то твоё». Человек — пуст, он усваивает лишь отдавая, потому что то, что сумел отдать — только и есть усвоенное, а всё по-настоящему усвоенное стремится быть отданным.
Что такое друг? Это другой, у которого можно спросить совета как у бога. Это другой, через которого можно поговорить с Богом, т.е. это человек, который любит тебя настолько, что в нём может подавать весточки о Себе Бог. Бог, который в нас.
Друг — это тот, кто смотрит на меня глазами Бога.
Что я должен другому? С одной стороны — никто никому ничего не должен. Однако с другой — звание человека меня обязывает и приглашает, призывает к соответствующему мышлению и действию (это и есть человек — определенный функционал), и вопрос в том, беру я на себя эту роль или нет, принимаю на себя право и возможность быть человеком или отказываюсь. И если принимаю, то из этого следует, что я должна другому человека. Причём в себе и в нём (они всегда сопряжены). Иначе невозможно быть человеком.
Если встанет выбор: спасать себя ценой утраты поэзии в себе или, наоборот, спасать поэзию в себе ценой собственной гибели — что правильнее выбрать? Что лучше?
Ответ не так прост. На самом деле я — это и есть поэзия, всё остальное во мне — биоробот, набор инструментов и социальная машина. Изъятие поэтического из человека — это разновидность казни.
У всякого человека по большому счёту есть только одна валюта — судьба, и ею он расплачивается и за свою любовь, и за свою нелюбовь.
Христос в нас лишь пока мы Его отдаём — другим. Беречь в себе Христа — неустанно отдавать Его, раздавать, чтобы умножалось в нас Христово, чтобы рос и жил Христос в нас.
Человечность — всегда подвиг, ибо она растёт из Бога. Христос подарил её нам своим подвигом, и усваиваем её мы только посредством подвига — возвышения над самим собой, преодоления своей малости и ограниченности.
Раб стремится поработить (такова его природа), свободный стремится освободить.
Кто верит во Христа и силу Христову, кто знает, что по-настоящему злы очень немногие люди, тот понимает: средний, т.е. ещё не добрый и не злой человек попадает в злые только потому, что злые активничают, а добрые — пассивничают. Ибо встреча с Истиной, со Христом, неизбежно преображает человека — «вербует» его, кроме редких случаев упорного богопротивления, которые единичны (и которые следует оставлять Богу).
Чужая душа никому не нужна только потому, что и своя собственная не нужна.
Вся суть человеческой природы в словах «что отдал, то твоё». Человек — пуст, он усваивает лишь отдавая, потому что то, что сумел отдать — только и есть усвоенное, а всё по-настоящему усвоенное стремится быть отданным.
Пойманная птица, зачем тебе не летится?
Теперь тебе негде ютиться — крыльями не сбежать.
Небо в тебе струится, но ты не к нему стремишься,
пойманная птица — попробуй полёт стяжать!
Сквозь всякую женщину светится рай:
бери, если хочешь, но не отнимай —
владеть невозможно всей гаммой небес.
В любви, как и в жизни, всё жест или крест.
Тот спёсился в стае, а этот воскрес —
с ним рай до рассвета, а с тем ада спесь.
Задумчив не в меру, не в меру игрив:
и тот, и другой будут пленники рифм.
Сквозь женщину в небо шагнуть очень просто —
с ней станет галактикой мужества остров...
А люди живут и живут, и нет им конца.
И думаю я, что не будет — Омега и Альфа
вписались в контекст. Зарифмуемся в тайны Творца,
и станем Поэмой — долины и горы ландшафта.
Нас Бог пропоёт — куплетам от века сродни
мы жили словами, не помня о чём будет Песня.
Но Луч предрассветный в тенях несказанных храним...
Сижу и плачу. Что могу спасти?
А ничего! Да и спасать не надо —
не вынуть рай из адовой сети,
но упразднится свыше сила ада.
Я знаю, знаю... Всё ж сильна тоска
о том, что жило и чего не станет:
трепещет в теле жаждой лепестка
небесный звук, который в голос ранен.
Не спрячешься в тени дубов ветвистых,
а я б хотела спрятать эти выси.
Повсюду гул, толпа спешит к нечистым,
перебирают вслух форматы чисел.
Торги и ложь. Несу цветок заветный:
кому — не знаю, но ему нужна я.
Мечтаю проскользнуть тропою рая
туда, где сбудутся мечты-обеты.
Я знаю как падает мысль и душа,
подобно листу — если руку приложит палач.
Жестокая жёсткость бездушных людей
не знает границ — она вечна. И вечен Бог.
Всё, что есть — вечно, и вечно не будет того,
чего не было. Оглянуться не сможешь,
но сила движения будет двигать вперёд
всё, что было когда-то мыслью...
То горе, которое я узнала,
сказало: «Тебе будет этого мало!»
И горе завыло, заныло, как рана —
меня хоронило. Но мне было рано.
Хватая за горло, за руки, за тучи,
оно мне хрипело: «Ты слишком летуча!».
А я уходила на крышу, как в горы,
чтоб в небе стоять без единой опоры.
И горе швыряло меня, словно мусор,
мой вдох, будто пёс, был грядущим искусан.
Но я не жалела себя, лишь искала
того, кто подарен как парус мне — алый.
К.
Рывком — к тебе! Конечно, это глупость:
упругость времени — препятствие и мука.
Нам предстоит нездешняя разлука,
а понимание судьбы всё так же скупо.
Смотритель помнит, что была когда-то рана —
упала навзничь, чтобы боль отшибло напрочь.
Не жизнь, а сказка, не рассказанная на ночь,
сон наяву — как правда истукана.
Я вижу дождь в твоих глазах — примета лета,
а у меня повсюду лёд и дыбом перья:
я предстою перед всегда открытой дверью.
Прими в ладонь чужую медную монету.
Любить врагов — высокое искусство,
а недругов любить не так уж сложно.
* * *
Ваша дверь для меня заперта,
я, не буду в неё ломиться.
Нелюбовью вполне сыта,
но не знаю, как с нею сжиться.
Заслужила: что есть, то есть;
притворяться ни в чём не стану.
Мой уход предначертан — в песнь,
не поддамся судьбы обману.
Воспламенять — светлейшее искусство:
гори, как факел, и сгоришь дотла.
Обожжена огнём в печи сочувствий,
как глина — в пламени судьбы светла.
Пожарищ чад едва ноздрей коснулся,
а я уж там, где сделать вдох нельзя.
И воды надо мной в кольцо сомкнулись,
где ранами земли ветра сквозят.
Я знаю голос твой, давно рождённый,
рыдает втайне — говорить не в силах.
Твой слух, как друг, стихами пригвождённый,
давно не слышит песен сердцу милых...
— Ты гаснешь?
— Не знаю. Возможно...
— Возможно?
— Погаснуть и солнцу сегодня несложно.
И звёздам, что светом лучатся в глазах.
— Мы плачем?
— Возможно. Всё небо — в слезах.