Поэт, эссеист, публицист, автор сказок для детей и взрослых
Художник Сергей Кулина
Судить и отрицать высокое другого — это отрицать своё высокое. Высокое неподсудно, его не судят — им и в нём живут.
Наше высокое нас хранит.
Любить человека — это всегда знать, что он хороший (не помнить, а знать!), видеть его хорошесть даже сквозь его несовершенства и ошибки. Не то, чтобы прощать, а как бы не винить даже, понимать, что все мы немощны, и не судить. Просто любить... — всегда.
Что я должен другому? С одной стороны — никто никому ничего не должен. Однако с другой — звание человека меня обязывает и приглашает, призывает к соответствующему мышлению и действию (это и есть человек — определенный функционал), и вопрос в том, беру я на себя эту роль или нет, принимаю на себя право и возможность быть человеком или отказываюсь. И если принимаю, то из этого следует, что я должна другому человека. Причём в себе и в нём (они всегда сопряжены). Иначе невозможно быть человеком.
Дар человеку от Бога, т.е. талант — это всегда дар для сражения за что-то против чего-то.
Россия и Антироссия — в чём разница? У них Христос разный.
Русская философия мне напоминает черепаху Зенона, которая впереди Ахиллеса западной философии только потому, что ищет не дробное знание, а целое — т. е. Сердце.
Каждый человек — своя культура, а в итоге — своё бытие. При том, что Бытие, как и Мышление обще у всех.
Крайняя степень доминанты на другом — юродство.
Красивые этикетки, наклеенные на некрасивые поступки, не могут изменить суть. Называть уродство красотой может либо глупец, либо подлец, либо безумец.
Святой — это присутствие Бога, святая земля, на которую может зайти всякий, кто ищет Бога, и встретиться с Ним.
Судить и отрицать высокое другого — это отрицать своё высокое. Высокое неподсудно, его не судят — им и в нём живут.
Наше высокое нас хранит.
Любить человека — это всегда знать, что он хороший (не помнить, а знать!), видеть его хорошесть даже сквозь его несовершенства и ошибки. Не то, чтобы прощать, а как бы не винить даже, понимать, что все мы немощны, и не судить. Просто любить... — всегда.
Что я должен другому? С одной стороны — никто никому ничего не должен. Однако с другой — звание человека меня обязывает и приглашает, призывает к соответствующему мышлению и действию (это и есть человек — определенный функционал), и вопрос в том, беру я на себя эту роль или нет, принимаю на себя право и возможность быть человеком или отказываюсь. И если принимаю, то из этого следует, что я должна другому человека. Причём в себе и в нём (они всегда сопряжены). Иначе невозможно быть человеком.
Дар человеку от Бога, т.е. талант — это всегда дар для сражения за что-то против чего-то.
Россия и Антироссия — в чём разница? У них Христос разный.
Русская философия мне напоминает черепаху Зенона, которая впереди Ахиллеса западной философии только потому, что ищет не дробное знание, а целое — т. е. Сердце.
Каждый человек — своя культура, а в итоге — своё бытие. При том, что Бытие, как и Мышление обще у всех.
Крайняя степень доминанты на другом — юродство.
Красивые этикетки, наклеенные на некрасивые поступки, не могут изменить суть. Называть уродство красотой может либо глупец, либо подлец, либо безумец.
Святой — это присутствие Бога, святая земля, на которую может зайти всякий, кто ищет Бога, и встретиться с Ним.
Не гляди на меня - я устала от звуков и взглядов.
Мне не нужен оркестр, я кузнечиков слушаю чаще.
Можешь тихо урчать, словно кошка, лежащая рядом,
или сонно сопеть, как младенец доверчиво спящий.
Если я говорю, можно слушать, как шепчет дорога,
или зависть колёс проверяет на прочность кювет.
Я порой наполняюсь весной, как медвежья берлога,
чтобы солнцу рычать по-медвежьи голодный «Привет!».
Этот призрачный мир одолеет все песни на свете,
кроме той, что живёт вопреки безнадёжным словам.
Отпускаю стихи - птицы их до рассвета в запрете,
но струится соблазн по забывчиво сонным холмам.
Хранят не жизнь, а бытие,
найдя его в чужой беде,
поймав как воздух ртом голодным,
согрев того, кто был холодным.
Весь мир — прозяб! Никто не греет?
Пожар Христов в нас еле тлеет...
Кто я, что я? Я очень разная.
Кто я, что я? Что мною празднуют?
Враг ли, брат ли? Гляжу я тропами.
Враг мой, брат мой! Взыскую строфами.
Ангел, здравствуй! Встречает песней.
Бог нас празднует, когда мы вместе.
Не любите меня так громко!
Тише! Тише — нас слышат звёзды.
Сердце стало моё громоздким,
в нём избыточно сжат воздух!
Великан оглушает мощью —
дайте просто дышать в меру!
Начинающий жить ночью
помнит крепко одно: «Веруй!»
Я стерплю ваш напор райский,
и пусть буду во всём странной.
Радость крыльев парящей стайки
да пребудет во мне сохранной.
Пробный камень — приду и обрушусь
водопадами солнца и зовов:
кто окажется к чуду готовым
и небесному странно послушен?
Будет! Будет! Дорога — не тайна,
хоть таинственны звёзд перелёты.
Не разгаданы взгляд и касание,
их признает, кто с птицами кроток.
Зов настойчивым будет для званых
и неслышным для тех, кто не ищет.
Для невесты готово приданое —
будет чем накормить её нищих.
Нет лица на лице —
лишь болезнь.
Сквозь болезнь
я пытаюсь пролезть —
не выходит.
И я — ухожу,
на лицо без лица
не гляжу.
На лице без лица
лишь болезнь,
сквозь которую надо
пролезть.
О, эти разговоры без конца!
Мир разговорами не лечится.
Всё сказано: печаль судьбы гонца
готовится теперь вочеловечиться.
Наивно думать, что само пройдёт
или что можно научить кого-то
не выбрать выбранное. Открываем счёт
потерям, наваждениям, заботам...
Иное время — и родит иных.
Беспечное уходит без оглядки
на разногласия — в цветных
безумиях везде одни порядки.
Живу — как птицы,
а боюсь — как люди,
что птичьего уже
нигде не будет,
что человечье
превратят в увечье,
а душу — в вывих.
И что песнь овечья
заменится пустой
козлиной речью.
Средь душной пошлости мира
цветами сущих помилуй.
Пусть адские обезьяны
и знать не хотят об изъянах,
мы знаем, мы слышим, мы помним.
Цветы восклицают: Вонмем!
На перекрестке между светом и светом
я встретила тебя
между тьмою и тьмою.
Мы нашли друг друга
между смелостью и трусостью,
между счастьем и страданием,
между любовью и ненавистью,
между жизнью и смертью.
Мы хотели жить
и стремились умереть
друг в друге,
чтобы жить...
Мне скучно с вами — говорить о главном бессмысленно,
не льётся ручеёк. Молчит река — таится всё живое,
тенями рядятся светлейшие напевы. И эхо тайны кружевное
рассеивает светы на воде. Грядёт изысканность
ночная, тише рыси её шаги — дыханьем греет негу.
И не иду я — некуда уйти, бежать к кому дорога позабыла,
но впереди — откуда это вдруг? — надежда снова сбыться зарябила
цветами синими и нитями запретного побега.
Быть ли мне птицей, подстреленной твоим взглядом — ты решаешь.
Быть ли мне адом твоим для тебя — не мне решать.
Будет ли нить тянуться от солнца к солнцу
или из мрака в мрак — помогут ли ножницы?
Тайна вхождения в утро открыла двери
и приглашает войти. Раскроем крылья!
Зверю не снилось то, что забылось — слово.
Скажем друг друга, имя проверит выбор.