Блюсти в себе человека

О механистическом и органическом подходе к человеку

Мир так мал, так тесен. Социологическая теория так называемых «шести рукопожатий» утверждает, что если пожмёшь руку знакомому, а он — другому, уже своему знакомому, то шестое его рукопожатие будет с твоим знакомым. Мы все живём вблизи, рядышком — чуть ли не родня друг другу. Это стало особенно ощутимо в глобальном мире, когда благодаря технологиям границы почти исчезли. Так откуда же столько злости и агрессии? Или как раз отсюда — из общемировой коммуналки?

И как велик разброс мнений, разночтений, пониманий. Что такое человек? Зачем он? Чем ограничен? До какого предела пластичен и подвержен изменениям? Что можно с ним делать и чего нельзя? Или всё можно?

Народ дробится на группки и группировки, народ распадается, исчезает в дроблении на своих и чужих. Чужих становится всё больше, все — чужие. Но так не должно быть, это какая-то страшная иллюзия — если мы народ. Или мы не народ, а всего лишь случайное сцепление бессмысленных, разделённых эгоизмом индивидов — т. е. не органическое (народ растёт из единого корня, подобно дереву¹), а механическое единство разрозненных элементов?

Вопросы непраздные, трудные. А ответы на них, если и есть, то у каждого свои. Это ведь проблема. Альтернатива ей... Нет, не единая идеология — здравомыслие, только где ж его нынче взять?

Надо понять, разгадать эту антропологическую загадку: куда девалось здравомыслие? На что мы его променяли? (Если б не променяли, оно бы в нас осталось). За какую чечевичную похлёбку мы отдали своё человеческое достоинство? В чём оно?

* * *

Знакомый звонит по телефону, указанному на сайте продавца некоего товара, который он намерен приобрести, и слышит в трубке ответное: «А вы — кто?». «Человек», — нашёлся знакомый. Забавная ситуация, но и знаковая. Мы ведь на самом деле должны так жить, так общаться, чтобы соблюдать в себе и в ближнем человека. Чтобы помнить в себе и в другом человека, как бы видеть наклейку на лбу каждого встречного: «Се — человек»², и помнить о том, что и у меня самого на лбу та же маркировка.

Но что она значит — для меня и для другого? Каждый из нас по-своему понимает это, каждый по-своему блюдёт своего человека.

Как правило, мы стремимся «приклеить» себя к чему-то значимому и значительному в наших глазах. Мы словно пришпиливаем себя, прищёлкиваем — к успеху и успешным людям, чтобы быть успешными, к деньгам, вещам, местам, рейтингам, образам, мнениям…. И всё, к чему мы себя пришили, как пуговицу — мы охраняем. Хотя, по большому счёту, все наши прищёлкивания и пристёгивания — лишь знак нашей собственной никчёмности, несостоятельности, несвободы. Мы и партнёров для личной жизни и/или бизнеса зачастую выбираем по тому же принципу — чтобы стать пуговицей на чужом красивом изделии и таким образом присвоить его себе. Банальное и всегда скучное потребительство, которое мы охраняем, как святыню. Рабство. Свободный человек «пристёгнут» только ко Христу и более ни к чему, он — ветвь, привитая к Древу Жизни по имени Христос. Но и это утверждение читается каждым по-своему, потому попробую сказать иначе, по-другому, т. е. попробую обозначить проблему, зайдя с другой стороны.

* * *

Я бы сказала, что сейчас идёт схватка не на жизнь, а на смерть между человеком органическим и человеком механическим. Или схватка цивилизаций с органическим и механистическим взглядом на человека. Силу органических систем в сравнении с механическими символизирует былинка, проросшая сквозь асфальт. Но надо помнить, что для прорастания былинки всё же нужны определённые условия, которых может не остаться при победе механистической парадигмы. Она то знает свои слабые места и потому не оставит права на выживание несанкционированной «былинке». Общество, нацеленное на то, чтобы стать полноценным механизмом, доминирующим над всем живым, это опасное для органической жизни общество. А человек — это организм, а не механизм. Разница между ними в качестве связей между элементами единого целого: организм жив, механизм мёртв и лишь имитирует жизнь на уровне каких-то функций. И в этой своей мёртвости механизм гораздо более устойчив и независим.

Как легко убить живого человека, и вряд ли возможно убить никогда не бывшую живой машину. Машина лишь кажется живой, но отношения её частей между собой сугубо механистично, при разрывании механизмов не льётся кровь и они легко заменяемы на другие — такие же, т. е. с теми же функциями.

Стало быть, сведение человека к набору функций — уже чудовищная подмена человека органического механическим. Это клевета на человека, который суть — бытие. Независимо от статусов и социального положения человек — бытие, и если не бытие, то он не равен сам себе.

Человек-механизм и человек-животное — это переходные виды человека при его движении вниз. Однако расчеловечивание — это процесс приближения не к животным, а к бесам, потому что подвижность природы человека вменяет ему в обязанность стремиться выше себя, чтобы быть собой. А стремление стать животинкой неизбежно приведёт человека в состояние ниже скотского, т.е. когда кот, собака, обезьяна и пр. звери окажутся более нравственными и более человечными (что мы уже и наблюдаем порой).

Наверное можно сказать, что механистический подход к миру и человеку — это его присвоение себе, а органический — освоение, т. е. уважительное отношение к тому внутреннему содержанию, которое заложено в природу вещей Творцом. Равнодушие к смысловым содержаниям мира и всего что в мире выдаёт механистический подход, который в данном случае по определению не может быть созидательным.

Человечность будет явлена в охранении человека в себе и в другом — т.е. того внутреннего человека, который позволяет расти и развиваться внешнему в соответствии со своей заданностью. Нельзя быть культурным человеком, унижая другого, низводя его до уровня скота или механизма. Совсем наоборот, даже опустившегося человека следует звать, вести ввысь, к нему самому высокому, помогая осваивать его внутренние сокровища. Когда же система присваивает себе человека, как вещь, она намерено борется с тем сокрытым в нём содержанием, которое препятствует превращению человека в предмет пользования и обещает ему свободу. Именно свобода — суть достоинство человека, свобода не быть механизмом, не быть животным (т. е. живым механизмом), а быть человеком-творцом, мыслящим, осмысляющим, имеющим в Боге своё подлинное бытие и прорастающим из Бога и в Боге, подобно травинке, даже сквозь толщу неживого асфальта.

Примечания:

¹ При этом любое подлинное бытие коренится во Христе.

² Многозначное словосочетание, ср. Ecce Homo — «Тогда вышел Иисус в терновом венке и в багрянице. И сказал им Пилат: се человек! (Ин. 19:5). В разговоре употребляется для обозначения человека измученного, исхудалого, а также при приходе с нетерпением ожидаемого человека.

Сентябрь, 2016