Поэт, эссеист, публицист, автор сказок для детей и взрослых
Чужая душа никому не нужна только потому, что и своя собственная не нужна.
Принципы — палка, которой маленькие люди избивают больших.
Если подменить песню сердца, если направить жажду песни не в ту сторону, можно сильно повлиять на людей, изменить их до неузнаваемости. Человека хранит его песня.
Притча, как и сказка — это поэзия жизни. Притча повествует иносказательно о поэтическом, сокрытом в вещах мира, а поэтическое — это суть единое мира.
Совесть наша работает по тому же принципу, по которому иммунитет в теле определяет место занозы. Здоровая совесть — это здоровый иммунитет Целого.
Всякий раз, выбирая, как поступить по отношению к другому человеку, мы выбираем себя. Когда мы поступаем бесчеловечно, мы изгоняем из себя человека.
Дальтоники не различают цвета, но это не значит, что тот, кто различает — великий маг. Это верно и относительно духовных «дальтоников».
Сделай добро, и узнаешь кто ты.
Жизнь - это то, что следует отдать Богу и ближним, отдать Христа ради - т.е. безвозмездно.
Что отдал во имя любви, то и жизнь...
Бездарных людей не бывает наверное, но есть пренебрегшие даром, неразвитые, плоские. Ведь дар — это не столько данность, сколько заданность. То есть, человек должен быть устремлённым навстречу дару, жаждать его, должен расти, питаясь вожделенным. Правильная жажда и устремлённость — в основе всего.
Всё сгниёт, и эти рожи — тоже,
только Бог в могиле гнить не может:
Бог — не падаль, их добыча — падаль;
Бог уйдёт, хоть будет в угол загнан.
Утешайся, плач твой слышат звёзды —
будешь Богом в целости воссоздан.
Смерти нет, не бойся превращений!
Смерти нет, дождись преображения!
Всё сгниёт, и эти рожи — тоже,
свет лишь твой не будет уничтожен.
Если лопнул твой пузырь иллюзий,
не носи обиду на других,
кто твоих иллюзий и контузий
не хотел принять в число своих.
Не завидуй, что не обманулся
тот, кто говорил тебе «не верь!»,
он, быть может, тоже пошатнулся
или не нашёл надежды дверь.
Не жалей себя, не будь занудой —
пробуй жить без мыльных пузырей,
чтобы — Бог, не дай! — не быть иудой
для себя и для своих друзей.
...Во-первых, замкнутый на себе человек - дурак, т.е. важно быть открытым навстречу Другому. Во-вторых, есть много попутчиков более опытных, у которых есть чему поучиться, от них же можно (только от них!) принять благой Огонь, делающий нас теми, кем мы должны стать. Если видишь совершенного человека, значит у него была Встреча. Иначе не бывает...
Если кто-то меня поёт, тогда я — песня;
если кто-то ко мне идёт, тогда мы — вместе.
Если в пении небеса души хранимы Небом,
станет зовом дорог немых небесный пепел.
Все огни озаряют стражей — сияют лики,
освещаются тьмой пожарищ судьбы великих.
Будет ропот, и вой — не песня: беда стучится,
превращая в морды зверя слепые лица.
Глухие к зовам
близких и далёких —
счастливые
несчастием своим,
страданье ваше
под луной не ново.
Так человека
узнают друзья —
когда другого боль
стерпеть нельзя:
любви оковы
и крылья.
И ты нанесёшь мне последний, смертельный удар —
другой бы не справился с этой нетрудной задачей.
Но кто-то премудро тебя для меня предназначил —
заведомой радости странно-заботливый дар.
Ты мой приговор — безутешная горечь обид,
что сахаром стала. Солёные слёзы — что звёзды
чужих горизонтов, где воздух не мною воссоздан,
а тем, кто толпой без смущенья «разумно» убит...
Вот так сорвёшься с очередного крючка, повиснешь над очередной бездной и летишь, думаешь о том, что жизнь одновременно падение и полёт: летает тот, кто не боится падать, срываясь с крючка. И некоторые умудряются полюбить более всего именно момент, когда срываются с крючка. Однако жизнь была бы слишком мёртвой, если бы в ней был невозможен настоящий полёт — вне связи с крючками...
Лютый дракон, ищи своего Георгия!
Он побеждает всегда, хоть и не сразу.
Если падёт один, придёт другой —
у нас хватит святых на всех твоих драконов.
Торжество твоё — временно, можешь в него не верить,
как не веришь в любовь. Георгий придёт, я знаю.
Имя его — птица, что летит над преградами,
сила его — священная кровь рассветов.
На закате дня желательно помнить о солнце,
которое утром придёт, как будто навечно,
но не память моя возводит на небо звёзды
и не совесть твоя, сгоревшая прежде ада...
Выбрав жизнь, когда хочется просто исчезнуть
и забыться совсем от мучительной правды вдали,
понимаешь, что подвиг прощения был бы полезен,
превращая обиды в цветы, что не зря отцвели.
Запотевшие окна, раскрывшие души навстречу поверьям,
спите крепче! Рассвет вас заставит страдать.
Огорчение жадно, оно оставляет за дверью
и без хлеба заветную страсть всех небес — благодать...
Если выбрать внутри
точкой стояния вечность,
замереть и глядеть,
мир начнёт помаленьку дряхлеть,
осыпаться, как краска
на долго не крашенной двери.
Штукатурка осыпется с лиц,
обещаний, подарков, надежд.
Всё падёт, если станешь
и будешь глядеть, ничего не прося.
Вдруг упавшее вздрогнет
и взглядом тебя поразит.
О, тогда не гляди на него —
не сумеет простить.
Какая дерзость говорить словами, не видя их!
Так пусть они расскажут, что следует:
слова всегда всё знают — послушаю
их разговор нетайный.
Простой крестьянке в пору говорить словам такое,
что царевны помнят.
Заведомое лжёт, увы, всегда,
а незаведомое говорится тихо.
Кто знает, что́ молчит в стихах словами...
Расслоились на касты и думаем «вот заживём!»,
против каждого каждый построил свой каменный дом,
против ближнего ближний отчаянно ставит забор,
сквозь заборы свободны ходить лишь святой или вор.
Тот и этот — не наши, не вхожи ни в касту, ни в дом,
потому что опасны. Ну как мы при них заживём?
Тот и тот отнимает, любить лишь себя не дают.
Но святому всегда мы готовы дать пищу, приют...
Пусть докажет, конечно, сначала, что он не бандит...
Целую ваших солнечных зайчиков —
и девочек, и мальчиков.
Целую васильковые очи
прямо в дни их, и прямо в ночи.
Пусть птицами солнце будит
воскресное счастье будней.
Целую солнечных ваших зайчиков —
и девочек, и мальчиков.
Дождь — вода, река — вода, и море...
Слёзы, к берегам души припав,
плачут, позабыв себя от горя —
всё в воде привычной потеряв.
Нет теперь дождя, реки и моря,
нет и слёз — везде одна вода,
топором плывёт по жизни горе:
в голове как море — ерунда.
Имя, пущенное по рукам —
словно карта шулеру в рукав.
Воздержись хватать его без дела,
имя — жизнь, которая летела.
Имя — слава, незачем бесславить
то, что не сумели отщеславить.
Имя — рай, но может стать и адом:
жизнь и смерть всегда хранятся рядом.
Занавеска имени — личина —
всех времён защитная причина.
Имя — молния, и пусть сожжёт пустое...
Океан не разделишь, не делится океан,
океан — океану: единственный диалог.
Океан с океаном — вещественный жизни роман,
океан в океане создать беспредельное смог.
Океан — не один, с океанами он океан,
и не знает тоски, всегда окружённый водой.
Океан океаном на встречу заветную зван,
где становится он не просто водой, а судьбой.
Он удивился:
— Ты ещё жива?
— Представь, жива — я преуспела в смерти.
— А знаешь, ты была тогда права.
— О, да — права... Средь адской круговерти
не устоять тому, кто адом занят.
— Я вспоминал тебя.
— А я забыла...
Всем сквозняки, как колпаки теперь напялят,
и все забудут, что в начале было.