Поэт, эссеист, публицист, автор сказок для детей и взрослых
Желание умничать противоположно жажде познания.
Раскаяние — выход из Каина, как выход из программы, в которой играешь плохую, не свою роль.
Г. Сковороде повезло, он мог уверенно говорить: «Мір ловил меня и не поймал». Нынешних гениев, особенно после смерти, мір ловит копирайтом. И вылавливает...
Отторжим ли человек от человека? Увы, да. У меня в стихах есть афористичное: Человеческое в человеке — путь к Богу. Человек в нас — неотторжим от Бога. Но человек в человеке — отторжим. Почему так? Потому что Христос в нас хранит Христа в нас, а не мы сами. Мы сами отдадим Его с легкость, многие даже не заметят этого. Человечность в нас — это Христос в нас, всё, что не Христос — лишь животное, причём нестабильное, т.е. при отказе от Бога легко падает в состояние ниже животного.
Записанное — знаки, ведущие в Путь, погружающие в то, что уже прошло, но не прошло, а есть. Вечность всегда есть. Память — это не память, а актуальность того, что следует помнить. Для вечного в вечности нет другой памяти, кроме бытийной актуализации. В доступе — только реально актуальное.
Когда чудо — необходимо, тогда надеяться на чудо не дерзость, а дерзание, т.е. вера, надежда и любовь в действии.
Если человек взыщет Бога, Бог его непременно найдёт.
Не столь важно, что человек делает, важнее из какого своего центра он это делает: самостного (ветхого) или духовного во Христе. Правильность дела определяется именно этим показателем, ибо центр определяет и смысл, и конечный результат действия.
Цель — то, что делает меня в процессе достижения целым. Лжецель только обещает исцелить, но не имеет реального обеспечения своим обещаниям.
Фокус-то Христов прост — во Христе всё прекрасное, а не во мне. Я — проводка, а не ток. И если кто мнит себя током, обольщается и потому вне Христа живёт — из-за самости, которая хочет всем владеть сама, а не от Бога. В себе хочет иметь, а не в Боге.
А я опять всё открываю сызнова:
себя, Другого, общество других.
Воюю с мёртвым, жизнью признавая
живое только. Пыл мой поутих,
когда узнала, что жива отчасти,
что жизнь иная снова взаперти.
Как быть живым всегда? — лишь это счастье,
и я всегда к нему на полпути.
Всё сгниёт, и эти рожи — тоже,
только Бог в могиле гнить не может:
Бог — не падаль, их добыча — падаль;
Бог уйдёт, хоть будет в угол загнан.
Утешайся, плач твой слышат звёзды —
будешь Богом в целости воссоздан.
Смерти нет, не бойся превращений!
Смерти нет, дождись преображения!
Всё сгниёт, и эти рожи — тоже,
свет лишь твой не будет уничтожен.
Если лопнул твой пузырь иллюзий,
не носи обиду на других,
кто твоих иллюзий и контузий
не хотел принять в число своих.
Не завидуй, что не обманулся
тот, кто говорил тебе «не верь!»,
он, быть может, тоже пошатнулся
или не нашёл надежды дверь.
Не жалей себя, не будь занудой —
пробуй жить без мыльных пузырей,
чтобы — Бог, не дай! — не быть иудой
для себя и для своих друзей.
...Во-первых, замкнутый на себе человек - дурак, т.е. важно быть открытым навстречу Другому. Во-вторых, есть много попутчиков более опытных, у которых есть чему поучиться, от них же можно (только от них!) принять благой Огонь, делающий нас теми, кем мы должны стать. Если видишь совершенного человека, значит у него была Встреча. Иначе не бывает...
Если кто-то меня поёт, тогда я — песня;
если кто-то ко мне идёт, тогда мы — вместе.
Если в пении небеса души хранимы Небом,
станет зовом дорог немых небесный пепел.
Все огни озаряют стражей — сияют лики,
освещаются тьмой пожарищ судьбы великих.
Будет ропот, и вой — не песня: беда стучится,
превращая в морды зверя слепые лица.
Глухие к зовам
близких и далёких —
счастливые
несчастием своим,
страданье ваше
под луной не ново.
Так человека
узнают друзья —
когда другого боль
стерпеть нельзя:
любви оковы
и крылья.
И ты нанесёшь мне последний, смертельный удар —
другой бы не справился с этой нетрудной задачей.
Но кто-то премудро тебя для меня предназначил —
заведомой радости странно-заботливый дар.
Ты мой приговор — безутешная горечь обид,
что сахаром стала. Солёные слёзы — что звёзды
чужих горизонтов, где воздух не мною воссоздан,
а тем, кто толпой без смущенья «разумно» убит...
Вот так сорвёшься с очередного крючка, повиснешь над очередной бездной и летишь, думаешь о том, что жизнь одновременно падение и полёт: летает тот, кто не боится падать, срываясь с крючка. И некоторые умудряются полюбить более всего именно момент, когда срываются с крючка. Однако жизнь была бы слишком мёртвой, если бы в ней был невозможен настоящий полёт — вне связи с крючками...
Лютый дракон, ищи своего Георгия!
Он побеждает всегда, хоть и не сразу.
Если падёт один, придёт другой —
у нас хватит святых на всех твоих драконов.
Торжество твоё — временно, можешь в него не верить,
как не веришь в любовь. Георгий придёт, я знаю.
Имя его — птица, что летит над преградами,
сила его — священная кровь рассветов.
На закате дня желательно помнить о солнце,
которое утром придёт, как будто навечно,
но не память моя возводит на небо звёзды
и не совесть твоя, сгоревшая прежде ада...
Выбрав жизнь, когда хочется просто исчезнуть
и забыться совсем от мучительной правды вдали,
понимаешь, что подвиг прощения был бы полезен,
превращая обиды в цветы, что не зря отцвели.
Запотевшие окна, раскрывшие души навстречу поверьям,
спите крепче! Рассвет вас заставит страдать.
Огорчение жадно, оно оставляет за дверью
и без хлеба заветную страсть всех небес — благодать...
Если выбрать внутри
точкой стояния вечность,
замереть и глядеть,
мир начнёт помаленьку дряхлеть,
осыпаться, как краска
на долго не крашенной двери.
Штукатурка осыпется с лиц,
обещаний, подарков, надежд.
Всё падёт, если станешь
и будешь глядеть, ничего не прося.
Вдруг упавшее вздрогнет
и взглядом тебя поразит.
О, тогда не гляди на него —
не сумеет простить.
Какая дерзость говорить словами, не видя их!
Так пусть они расскажут, что следует:
слова всегда всё знают — послушаю
их разговор нетайный.
Простой крестьянке в пору говорить словам такое,
что царевны помнят.
Заведомое лжёт, увы, всегда,
а незаведомое говорится тихо.
Кто знает, что́ молчит в стихах словами...
Целую ваших солнечных зайчиков —
и девочек, и мальчиков.
Целую васильковые очи
прямо в дни их, и прямо в ночи.
Пусть птицами солнце будит
воскресное счастье будней.
Целую солнечных ваших зайчиков —
и девочек, и мальчиков.
Дождь — вода, река — вода, и море...
Слёзы, к берегам души припав,
плачут, позабыв себя от горя —
всё в воде привычной потеряв.
Нет теперь дождя, реки и моря,
нет и слёз — везде одна вода,
топором плывёт по жизни горе:
в голове как море — ерунда.