Дороги

У входа к выходу

Глаза — как лужицы, а были — как озёра...
Нательный крестик над могилой вырос —
другой погиб, а общий крест — на вынос.

Летим и падаем — у каждого своё,
дороги сходятся поплакать и толпятся
у входа к выходу.

Забыть пути хотят, кто их не знал,
а знавшие в тревоге идут пока,
куда и прежде шли...

Личинам

Не вашего рода, не вашего чина,
не вам присягали — не вашим личинам
судить наши лики. Не с вами мы вместе:
оставим вам ваше — без лести, без мести.

Забвения полночь, но утро настанет —
и выпорхнут птицы, их выбросят стаи.
Насущная вечность настигнет мгновенно
и выпрямит душу и тело согбенным.

Всё сгниёт, и эти рожи — тоже...

Всё сгниёт, и эти рожи — тоже,
только Бог в могиле гнить не может:
Бог — не падаль, их добыча — падаль;
Бог уйдёт, хоть будет в угол загнан.
Утешайся, плач твой слышат звёзды —
будешь Богом в целости воссоздан.
Смерти нет, не бойся превращений!
Смерти нет, дождись преображения!
Всё сгниёт, и эти рожи — тоже,
свет лишь твой не будет уничтожен.

Под дулом взгляда лгущего немею...

Под дулом взгляда лгущего немею —
я пошлости не знаю что сказать.
Пред ужасом безликим цепенею —
всегда готов он небо растерзать.

О, эти муки жизни среди ада,
о, эти слёзы, скомканные наспех!
Я каждому, кто не убийца, рада,
и пусть за это поднимают на смех

меня убийцы. Смейтесь, коль охота —
пока смеётесь, убивать не в силах.
И каждый, кто судьбой совсем измотан,
быть может, отойдёт без вас в могилу.

Знакомому

Если лопнул твой пузырь иллюзий,
не носи обиду на других,
кто твоих иллюзий и контузий
не хотел принять в число своих.
Не завидуй, что не обманулся
тот, кто говорил тебе «не верь!»,
он, быть может, тоже пошатнулся
или не нашёл надежды дверь.
Не жалей себя, не будь занудой —
пробуй жить без мыльных пузырей,
чтобы — Бог, не дай! — не быть иудой
для себя и для своих друзей.

Попутчиков «приводит» путь. Беседа с Михаилом

...Во-первых, замкнутый на себе человек - дурак, т.е. важно быть открытым навстречу Другому. Во-вторых, есть много попутчиков более опытных, у которых есть чему поучиться, от них же можно (только от них!) принять благой Огонь, делающий нас теми, кем мы должны стать. Если видишь совершенного человека, значит у него была Встреча. Иначе не бывает...

Пепел

Если кто-то меня поёт, тогда я — песня;
если кто-то ко мне идёт, тогда мы — вместе.
Если в пении небеса души хранимы Небом,
станет зовом дорог немых небесный пепел.

Все огни озаряют стражей — сияют лики,
освещаются тьмой пожарищ судьбы великих.
Будет ропот, и вой — не песня: беда стучится,
превращая в морды зверя слепые лица.

Не отыщется даль глазами...

Глухие к зовам...

Глухие к зовам
близких и далёких —
счастливые
несчастием своим,
страданье ваше
под луной не ново.
Так человека
узнают друзья —
когда другого боль
стерпеть нельзя:
любви оковы
и крылья.

И ты нанесёшь мне последний, смертельный удар...

И ты нанесёшь мне последний, смертельный удар —
другой бы не справился с этой нетрудной задачей.
Но кто-то премудро тебя для меня предназначил —
заведомой радости странно-заботливый дар.

Ты мой приговор — безутешная горечь обид,
что сахаром стала. Солёные слёзы — что звёзды
чужих горизонтов, где воздух не мною воссоздан,
а тем, кто толпой без смущенья «разумно» убит...

Пунктирный рай

Пунктирный след, никем он не указан —
как свет пролит на многие пути,
он для безумных — безрассудный казус,
для сверхактивных — безнадёжно тих.

Пунктирный рай, вселись в мои дороги! —
я слышу зов твой ранами своими.
Не дай брести по тропам зоологии 
всем, кто храним лучами световыми.

Откуда роскошь жизни среди ада?
Но без неё не выжить нам, нездешним,
раз человек небесный на дом задан,
а в мире торжествует только внешний.

Всегда над бездной

Вот так сорвёшься с очередного крючка, повиснешь над очередной бездной и летишь, думаешь о том, что жизнь одновременно падение и полёт: летает тот, кто не боится падать, срываясь с крючка. И некоторые умудряются полюбить более всего именно момент, когда срываются с крючка. Однако жизнь была бы слишком мёртвой, если бы в ней был невозможен настоящий полёт — вне связи с крючками...

Лютый дракон, ищи своего Георгия!

Лютый дракон, ищи своего Георгия!
Он побеждает всегда, хоть и не сразу.
Если падёт один, придёт другой —
у нас хватит святых на всех твоих драконов.

Торжество твоё — временно, можешь в него не верить,
как не веришь в любовь. Георгий придёт, я знаю.
Имя его — птица, что летит над преградами,
сила его — священная кровь рассветов.

На закате дня желательно помнить о солнце,
которое утром придёт, как будто навечно,
но не память моя возводит на небо звёзды
и не совесть твоя, сгоревшая прежде ада...

Выбрав жизнь, когда хочется просто исчезнуть...

Выбрав жизнь, когда хочется просто исчезнуть
и забыться совсем от мучительной правды вдали,
понимаешь, что подвиг прощения был бы полезен,
превращая обиды в цветы, что не зря отцвели.

Запотевшие окна, раскрывшие души навстречу поверьям,
спите крепче! Рассвет вас заставит страдать.
Огорчение жадно, оно оставляет за дверью
и без хлеба заветную страсть всех небес — благодать...

Если выбрать внутри...

Если выбрать внутри
точкой стояния вечность,
замереть и глядеть,
мир начнёт помаленьку дряхлеть,
осыпаться, как краска
на долго не крашенной двери.
Штукатурка осыпется с лиц,
обещаний, подарков, надежд.
Всё падёт, если станешь
и будешь глядеть, ничего не прося.
Вдруг упавшее вздрогнет
и взглядом тебя поразит.
О, тогда не гляди на него —
не сумеет простить.

Какая дерзость говорить словами, не видя их...

Какая дерзость говорить словами, не видя их!
Так пусть они расскажут, что следует:
слова всегда всё знают — послушаю
их разговор нетайный.
Простой крестьянке в пору говорить словам такое,
что царевны помнят. 
Заведомое лжёт, увы, всегда,
а незаведомое говорится тихо.
Кто знает, что́ молчит в стихах словами...

От тоски твоей до тоски моей

От тоски твоей до тоски моей
жизни две пути — может, три.
Каждому крылу свой полёт милей —
долгий шлейф дорог мне прости.

Знаю — далеки наши две слезы,
облаком плыву над землёй.
Незачем тебе внешнего изыск —
выдержи свой взмах неземной.

Целую ваших солнечных зайчиков

Целую ваших солнечных зайчиков —
и девочек, и мальчиков.
Целую васильковые очи
прямо в дни их, и прямо в ночи.
Пусть птицами солнце будит
воскресное счастье будней.
Целую солнечных ваших зайчиков —
и девочек, и мальчиков.

Ерунда

Дождь — вода, река — вода, и море...
Слёзы, к берегам души припав,
плачут, позабыв себя от горя —
всё в воде привычной потеряв.
Нет теперь дождя, реки и моря,
нет и слёз — везде одна вода,
топором плывёт по жизни горе:
в голове как море — ерунда.

Имена вещей — святы...

Имена вещей — святы, 
и будут на небо взяты 
Небом.

Имена вещей в мире
доверились Слову — 
не олову.

Имена вещей — птицы:
в них всё глядится
как в зеркало.

Имена небом заняты
и станут хлебом
занятых.

Имя, пущенное по рукам...

Имя, пущенное по рукам —
словно карта шулеру в рукав.
Воздержись хватать его без дела,
имя — жизнь, которая летела.
Имя — слава, незачем бесславить
то, что не сумели отщеславить.
Имя — рай, но может стать и адом:
жизнь и смерть всегда хранятся рядом.
Занавеска имени — личина —
всех времён защитная причина.
Имя — молния, и пусть сожжёт пустое...

Океан — океану

Океан не разделишь, не делится океан,
океан — океану: единственный диалог.
Океан с океаном — вещественный жизни роман,
океан в океане создать беспредельное смог.

Океан — не один, с океанами он океан,
и не знает тоски, всегда окружённый водой.
Океан океаном на встречу заветную зван,
где становится он не просто водой, а судьбой.

Невстреча

Он удивился:
— Ты ещё жива?
— Представь, жива — я преуспела в смерти.
— А знаешь, ты была тогда права.
— О, да — права... Средь адской круговерти
не устоять тому, кто адом занят.
— Я вспоминал тебя.
— А я забыла... 
Всем сквозняки, как колпаки теперь напялят,
и все забудут, что в начале было.

Шар и круг

Не вписывай меня в свои круги —
я — шар, не круг, и не вмещаюсь в стаи.
Твои заборы чересчур строги,
дома твои — для тучных кур сараи.

В них не живут ни радость, ни печаль —
там жизни призрак теплится случайный.
Во всём твоём царит горизонталь,
и места нет для зова вертикалей.

Ах, этот скучный, глупый, плоский мир...

Мне нравится быть древней черепахой...

Мне нравится быть древней черепахой
как будто опечаленной не миром,
не буйности бессмысленной размахом,
а долгой жизни тлеющим кумиром.

Мне нравится быть мудрой черепахой,
которая знакома с тайной моря
и, ползая по дну, как будто птаха
летит по небу, с глупыми не споря.

Мне нравится быть кроткой черепахой,
несущей домик по своим дорогам.
Так посетитель скромного монаха,
на келью глядя, нищетой растроган.