Если бы даже всё в человеке было обусловлено и объяснено, первозданное удивление осталось бы необъяснимо

Отчего у сущего метафизический недостаток? У всего сущего, всякого всегда? Причина не в сущем, ЕМУ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ДАНО ВСЁ и БОЛЬШЕ ВСЕГО. Причина в Боге. Это ОН размахнулся так, такой полнотой (энергией), что всё равно не удастся устроить такую полноту, как представление Бога. Разница между тем, что достается сущему, и тем, что называется совершенством, похоже, не количественная и даже вообще не РАЗНИЦА, т. е. сравнению не поддается. Это ОНТОЛОГИЧЕСКАЯ разница, т. е. не разница между чем-то таким и чем-то другим, вот другим, а разница между тем, что есть, и тем чего нет. Ведь совершенства господа нет, вы покажите мне совершенство, вы будете показывать мне ОБРАЗ совершенства, какой-то образ совершенства всё вообще. Я говорю: сравнению не поддается, в том числе и сравнению между тем, что есть, и тем чего нет.

Владимир Бибихин. «Лейбниц»

В любых условиях существования, даже на другой планете Ионеско не может себе представить человека без этого свойства быть вселенной и без способности удивленно, словно впервые взглянуть на себя и мир, поражаясь тому, что есть он сам, что есть мир и что всё такое, какое оно есть. Если бы даже всё в человеке было обусловлено и объяснено, первозданное удивление осталось бы необъяснимо, раз оно и есть то, что требует объяснения всему. «Если мне удастся отворить все двери, всё равно останется одна, которую нельзя открыть, дверь удивления. Почему всё есть?»

Владимир Бибихин.«Искусство и обновление мира»

Вера означает, что человек должен по-честному сам сделать всё что только в его силах для непрестанной молитвы, чтобы ее благодать могла прийти. В этом есть парадокс: я всеми силами добиваюсь того, чего, я знаю, я не могу добиться, и если я сорвусь и скажу себе, ты можешь отдохнуть, то подарок мне и не состоится.

Владимир Бибихин. «Лес»

Мы выбираем: действовать по природе, по закону, по убеждениям, по категорическому императиву, по понятиям. МЫ планируем, приступаем к выполнению плана. МЫ свободные выбирать и действовать.
Когда мы начинаем действовать, вдруг оказывается, что что-то не выходит, выходит что-то не то. Предельная отдаленность этого МЫ от природы дает знать. Шестерни МЫ вращаются, не задевая вещей. Или по Лейбницу: «Долог путь от мышления до сердца».

Владимир Бибихин. «Дневники Льва Толстого»

Философия не имеет целью что-то окончательно прояснить, потому что она НЕ интеллектуальное занятие: она возвращение мира или возвращение к миру — вы скажете, какое возвращение к миру, мы уже там, — нет мы не там, мы заслонены от мира или мир заслонен от нас картиной и картинами мира, видеть сам мир мы еще только начинаем и это нам трудно. Мир настоящий вовсе не такой, какой нам кажется, тесный, старый, погибающий: мир очень большой и он краев не имеет, не в смысле дурной бесконечности галактик и метагалактик, а в том смысле, который открывает философия, розановское понимание, аристотелевское видение: они в себе та полнота, которая не средство для целей и не наметка издали целей.

Владимир Бибихин. «Ранний Хайдеггер»

«Никаких идей, которые стояли бы за художником или над ним и которые он должен был бы зримо воплотить, пожалуй, нет. По существу у поэта все идеи ВПЕРЕДИ как некие возможности или живые ростки, которые распускаются, развертываются по-своему, как велит их природа, как велит своеобразие творчества, представляющего собой конкретную автономную мысль, одновременно и исследование и построение мира. Целый мир выстраивается или раскрывается по мере того, как художник пишет и осмысливает его».

(Эжен Ионеско, «Дневник кусочками», цит. по ст. В. Бибихина «Искусство и обновление мира»)

Пишущий очертя голову отдает всем то, что знает в себе как самое интимное, отличающее именно его как вот это лицо от всякого другого, неповторимо; он рискует выставить себя на позор и надеется по существу на то, на что нельзя надеяться в здравом смысле. В самом деле, нужно чудо, чтобы единственная самость человека, которой он не похож ни на кого в мире, встретила в других отзвук, а не холодное любопытство или безразличие. Но так или иначе настоящее общение между нами не может состояться, минуя эту рискованную ступень. Надо сначала утонуть в тексте, вверив самое интимное неведомо кому, чтобы тебя смогли потом найти и понять другие.

Владимир Бибихин. «Искусство и обновление мира»

Сплочение людей в компактные массы, которое Ионеско имел возможность наблюдать рядом с собой в 1930–1940-е годы и которое, он считает, с разной интенсивностью происходит во всех современных государствах, настолько неестественно для человека, что достигается только ценой расшатывания человеческого существа и воспитания новой человеческой породы. В 1940 году Ионеско почти казалось, что люди в самом деле уже разделились на две расы: человека — и нового человека, причем второй не только психологически, но и физически отличается от первого. Позже Ионеско предпочитает говорить о тех же явлениях уже не в биологическом, а в библейском плане. «История повторяется. Мы видим те же миллионные сборища, разве что уже в других странах. Идолы обращаются к массам, тогда как Бог не обращается к массам. Каждый из нас лично обращается к Богу. Если попытаться определить это теологически, то таково различие между Богом и Сатаной».

(«Искусство и обновление мира»)

«Я вчитываюсь в страницу великого Платона. Мне опять ничего не понятно, потому что за пределом написанных на этой странице платоновских фраз — разумеется, светозарно божественных — в еще большем блеске встает огромное, ослепительное “зачем?”, стирающее всё, аннулирующее, сокрушающее всякий смысл, всякое частичное понимание. Поняв, останавливаешься, зацепляешься за понятое. Я — НЕ ПОНИМАЮ». Хоть это и кажется странным, Ионеско предпочитает для себя непонимающих читателей и зрителей и опасается тех, кто думает, что всё понял.

(«Искусство и обновление мира»)