Иосиф Бродский и Аннелиза Аллева

Аннелиза Аллева - итальянский поэт, автор восьми сборников стихов, эссеист и переводчик (всей прозы Пушкина и «Анны Карениной» Толстого). Еще в детстве, будучи прикованной к постели из-за болезни, целый год изучила и полюбила русский язык. В 1980 году Аннелиза закончила филологический факультет Первого Римского университета, а в 1981-м в Риме произошло «роковое» для нее событие — она встретилась с Иосифом Бродским, стихов которого тогда не знала, но пошла на его лекцию о «Новогоднем» Цветаевой.
*
Аннелиза Аллева говорила, что влюбилась в Бродского потому, что уже была влюблена в русский язык. Познакомилась она с поэтом в 1981 году в Риме – подошла к нему после выступления за автографом, а тот оставил его вместе с номером своего телефона. Эта встреча так повлияла на Аннелизу Аллева, что она нашла причины отправиться вслед за ним в Лондон, потом в Америку, получила стипендию для изучения русского языка в Ленинграде и там познакомилась с родителями поэта. Роман их – вспыхивающий и угасающий, неровный, пунктирный – продлился восемь лет, с 1981 по 1989 годы.
О ПОСВЯЩЕНИЯХ
Интервью из книги Валентины Полухиной " Иосиф Бродский глазами современников", май 2004, Венеция.
В.Полухина - Когда и при каких обстоятельствах вам довелось познакомиться с Бродским?
А. Аллева - Я познакомилась с Бродским в апреле 1981 года. В Риме на старинной вилле Mirafiori был организован цикл лекций для бывших студентов русского языка и литературы. Бродский тогда находился в Риме в качестве стипендиата Американской Академии. Для небольшой группы студентов он читал лекцию о русской поэзии, о "О Новогоднем" Марины Цветаевой, что уже было напечатано в виде статьи.
В.Полухина - И чем он вас очаровал?
А. Аллева - Он меня очаровал уже тем, как вошел в класс широким решительным шагом в солидных, тяжелых мужских ботинках. Меня очаровал и его джинсовый пиджак, и его русский язык, и особенно его картавость. Мне тогда было двадцать четыре года, ему почти сорок один.
В.Полухина - Евгений Рейн в своем эссе "Мой экземпляр "Урании" пишет, что Бродский вписал ваше имя над несколькими стихотворениями, с вами связанными: "Ария", "Элегия". Почему нет ваших инициалов?
А. Аллева - Женя написал замечательную страницу о нашей встрече в Москве. Бог знает, почему Иосиф не поставил мои инициалы при публикации посвященных мне стихов. Одно из самых последних стихотворений, опубликованных уже после смерти, "Воспоминание", это именно воспоминание о нашей прогулке и о нашей маленькой утопии. Я также узнала себя в "Набережной неисцелимых" в девушке с глазами "горчично-медового цвета". У меня было такое впечатление, что Иосиф иногда запутывает читателя в своих посвящениях. Он пользовался датами, названиями, меняя иногда сами стихи, то чтобы кому-то польстить, то чтобы кому-то досадить и просто поиграть в прятки с читателями. Это его подтексты и затексты. Он говорил, что женщинам следует показывать меньше того, что ты чувствуешь.
<Вот как описывает внешность Аннелизы Аллева Евгений Рейн: «От неё исходила кротость, нечто даже фаталистическое. Тихий голос, ясный взгляд серых глаз. При всей миловидности в её внешности не было ничего вульгарного, затёртого, банального. Я ещё тогда подумал, что вот такая головка могла бы быть отчеканена на античной монете». Ей посвящена группа стихов в «Урании», стихотворение 198З года «Сидя в тени»:
Так марают листы:
запятая, словцо.
Так говорят «лишь ты»,
заглядывая в лицо.
К этому стихотворению Бродским в экземпляре Рейна была сделана приписка: «написано на о.Искья в Тирренском море во время самых счастливых двух недель в этой жизни в компании Анны Лизы Аллево».>
В.Полухина - В "Набережной неисцелимых" есть, кажется, и еще одна фраза о ваших с ним отношениях: "...ни для медового месяца(ближе всего к которому я подошел много лет назад, на острове Иския и в Сиене..."). Если верить сообщениям того же Рейна, под посвящением "Ночь, одержимая белизной..." после вашего имени Иосиф надписал: "...на которой следовало бы мне жениться, что может быть, еще и произойдет". Почему этого не произошло?
А. Аллева - Однажды, на Пьяцца Навона, он спросил у меня: "Ну посмотри на меня, разве я похож на семьянина?"
В.Полухина - Меня особенно взволновало ваше стихотворение "Кто входит в эту дверь". оно словно написано от имени всех женщин, влюбленных в Иосифа и им оставленных. Слышали ли вы из уст Иосифа слова "Я вас люблю"?
А. Аллева - Редко. Он не говорил "Я вас люблю", а "Мы вас любим". Ведь его было много. Целая мозаика.
..............................................................................................................
ВОСПОМИНАНИЕ
Je n'ai pas oublie, voisin de la ville,
Notre blanche maison, petite mais tranquille...
Сharles Baudelaire*
Дом был прыжком геометрии в глухонемую зелень
парка, чьи праздные статуи, как бросившие ключи
жильцы, слонялись в аллеях, оставшихся от извилин;
когда загорались окна, было неясно -- чьи.
Видимо, шум листвы, суммируя варианты
зависимости от судьбы (обычно -- по вечерам),
пользовалcя каракулями, и, с точки зренья лампы,
этого было достаточно, чтоб раскалить вольфрам.
Но шторы были опущены. Крупнозернистый гравий,
похрустывая осторожно, свидетельствовал не о
присутствии постороннего, но торжестве махровой
безадресности, окрестностям доставшейся от него.
И за полночь облака, воспитаны высшей школой
расплывчатости или просто задранности голов,
отечески прикрывали рыхлой периной голый
космос от одичавшей суммы прямых углов.
Бродский, 1995
Я не забыл наш белый дом в предместье,
Маленький, но безмятежный.
Шарль Бодлер (фр)
---
КТО ВХОДИЛ В ЭТУ ДВЕРЬ
................................................
Теперь я смотрю на тебя без ненависти, без страсти,
без страха, без надежды.
Вижу тебя, каким ты был, ничего не прикрывая.
Вижу тебя, каким тебя уже нет.
Как тут плакать о тебе,
если ты был облаком, паром?
Появлялся, исчезал,
делалось темнее, светлее,
занавешивал собой солнце.
Всегда на бегу, как и твоя смерть.
Твоя тень ускользала -
и я плакала. Но выйдя из благородного возраста самотерзаний,
можно ли плакать об облаке?
Земля суха, как ресницы.
Ты был облаком, но дождь не шел.
Вот хоронят любовь. Из чего она сделана? Из слов.
............................................................................
Вот пишу, и уходит
каменное горе.
А я его провоцирую,
хожу вокруг да около, злюсь. А оно царапается, гадина.
Чернила текут, чернея,
или карандаш - пока
витийствует, мозолит руку,
стачивает грифель.
Аннелиза Аллева. 1998
Перевод с итальянского Льва Лосева
---
Все зашито, зажило, все отболело.
Лишь одна рана затянуться не может.
Из нее идут медленным током слова.
Может быть, и она заживет.
И иссякнут слова. Или станут иными, другими.
Но источник открыл этот — ты.
Аннелиза Аллева, Рим, январь 1998