На практике язык всегда является более или менее неопределенным

«На практике язык всегда является более или менее неопределенным, так что то, что мы утверждаем, никогда не является вполне точным. Таким образом, перед логикой встают две проблемы относительно символики: 1) условия, необходимые для того, чтобы комбинации символов содержали смысл, а не бессмыслицу; 2) условия единственности значения или обозначения в символах или их комбинациях. Логически совершенный язык имеет правила синтаксиса, предотвращающие бессмысленность, и простые символы, всегда имеющие определенный и единственный смысл. М-р Витгенштейн исследует условия, необходимые для логически совершенного языка, - речь идет не о том, что какой-либо язык является логически совершенным или что мы считаем возможным здесь и сейчас построить логически совершенный язык, но о том, что вся функция языка сводится к тому, чтобы иметь смысл, и он выполняет эту функцию лишь постольку, поскольку приближается к постулируемому нами идеальному языку.

Существенная задача языка - утверждать или отрицать факты. Если дан синтаксис языка, смысл предложения определен, коль скоро известен смысл составляющих его слов. Чтобы некоторое предложение могло утверждать некоторый факт, должно быть нечто общее - как бы ни был построен язык - между структурой предложения и структурой факта. Это, может быть, основной тезис теории м-ра Витгенштейна. То, что должно быть общим у предложения и факта, не может, утверждает он, в свою очередь быть сказанным в языке. Это, по его выражению, можно только показать, но не сказать, ибо все, что мы можем сказать, также должно иметь ту же самую структуру.
Для идеального языка требуется, во-первых, чтобы в нем было одно имя для каждого простого и никогда не было одного и того же имени для двух простых.
Имя есть простой символ в том смысле, что оно не имеет частей, которые сами были бы символами. В логически совершенном языке ничто непростое не имеет простого символа. Символ целого есть «комплекс», состоящий из символов частей. Говоря о «комплексе», мы, как выяснится ниже, грешим против правил философской грамматики, но вначале это неизбежно. «Большинство предложений и вопросов, высказанных по поводу философских проблем, не ложны, а бессмысленны. Поэтому мы вообще не можем отвечать на такого рода вопросы, мы можем только говорить об их бессмысленности. Большинство вопросов и предложений философов вытекает из того, что мы не понимаем логики нашего языка. (Они относятся к такого рода вопросам, как: является ли добро более или менее тождественным, чем красота?)» (4.003). Сложным в мире является факт.
Факты, не составленные из других фактов, суть то, что м-р Витгенштейн называет Sachverhalte, тогда как факт, который может состоять из двух или более фактов, называется Tatsache; так, например, «Сократ мудр» есть Sachverhalt и в то же время Tatsache, тогда как «Сократ мудр, и Платон его ученик» есть Tatsache, но не Sachverhalt.
Он сравнивает выражения языка с проекцией в геометрии. Геометрическая фигура может проецироваться различными способами; каждый из этих способов соответствует особому языку, но проективные свойства самой фигуры остаются неизменными, какой бы из этих способов мы ни приняли. Эти проективные свойства соответствуют тому, что, согласно его теории, должно быть общим для предложения и факта, если предложение должно утверждать факт.
В некоторых простейших отношениях это, конечно, очевидно. Невозможно, например, высказать что-либо о двух людях (допуская на момент, что людей можно рассматривать как «простые»¹), не употребляя двух имен, и, если вы хотите утверждать отношение между этими двумя людьми, необходимо, чтобы предложение, в котором вы делаете это утверждение, устанавливало отношение
между двумя именами. Если мы говорим «Платон любит Сократа», слово «любит», стоящее между словом «Платон» и словом «Сократ», устанавливает некоторое отношение между этими двумя словами, и именно благодаря этому факту наше предложение может утверждать отношение между лицами, именуемыми «Платон» и «Сократ». «Мы должны говорить не: комплексный знак "aRb" означает, что "а находится в отношении R к b", но: то, что "а" стоит в определенном отношении к "b", означает, что aRb» (3.1432). 

М-р Витгенштейн начинает свою теорию символики с положения (2.1): «Мы создаем для себя образы фактов». Образ, говорит он, есть модель действительности, и объектам в действительности соответствуют элементы образа; сам образ есть факт. Тот факт, что вещи имеют определенные отношения друг к другу, представлен тем фактом, что в образе его элементы имеют определенное отношение друг к другу. «В образе и в отображаемом должно быть нечто тождественное, чтобы первый вообще мог быть образом второго. То, что образ должен иметь общим с действительностью, чтобы он мог отображать ее на свой манер - правильно или ложно, - есть его форма отображения» (2.161, 2.17).
Мы говорим о логическом образе действительности, когда имеем в виду только такое сходство, которое существенно необходимо, чтобы он вообще был образом в любом смысле, т. е. когда мы имеем в виду только тождество логической формы. Логический образ факта, говорит он, есть Gedanke (мысль). Образ может соответствовать или не соответствовать факту и быть в зависимости от этого истинным или ложным, но в обоих случаях образ имеет общую с фактом логическую форму. Тот смысл, в котором он говорит об образе, иллюстрируется его высказыванием: «Граммофонная пластинка, музыкальная мысль, партитура, звуковые волны - все это стоит друг к другу в том же внутреннем образном отношении, какое существует между языком и миром. Все они имеют общую ло­гическую структуру. (Как в сказке о двух юношах, их конях и их лилиях. Они все в некотором смысле одно и то же)» (4.014). Возможность предложения, изображающего факт, основана на том, что в нем объекты изображаются знаками. Так называемые логические «постоянные» не изображаются знаками, но сами присутствуют в предложении как в факте. Предложение и факт должны представлять одно и то же логическое «многообразие», а оно само не может быть изображено, поскольку оно должно быть общим для факта и образа.
М-р Витгенштейн утверждает, что все действительно философское принадлежит тому, что может быть только показано, что является общим для факта и его логического образа. Из этого взгляда вытекает, что в философии ничего не может быть сказано правильно. Любое философское предложение грамматически плохо, и лучшее, чего мы можем надеяться достичь посредством философских дискуссий, - это показать, что философская дискуссия есть ошибка. «Философия не является одной из естественных наук. (Слово «философия» должно означать что-то, стоящее над или под, но не наряду с естественными науками.) Цель философии - логическое прояснение мыслей. Философия не теория, а деятельность. Философская работа состоит по существу из разъяснений. Результат фи­лософии - не «философские предложения», но прояснение предложений. Философия должна прояснять и строго разграничивать мысли, которые без этого являются как бы темными и расплывчатыми» (4.111 и 4.112). В соответствии с этим принципом положения, которые надо высказать, чтобы помочь читателю понять теорию м-ра Витгенштейна, являются такими, которые сама эта теория осуждает как бессмысленные. С этой оговоркой мы попытаемся изобразить картину мира, которая, по-видимому, предполагается его системой. 

Мир состоит из фактов: факты, строго говоря, не могут быть определены, но мы можем объяснить, что мы имеем в виду, сказав, что факты суть то, что делает предложения истинными или ложными. Факты могут содержать части, являющиеся фактами, или не содержать таких частей. Например, «Сократ был мудрый афинянин» состоит из двух фактов: «Сократ был мудр» и «Сократ был афинянин». Факт, не имеющий частей, которые сами суть факты, м-р Витгенштейн называет Sachverhalt. Это то же самое, что он называет атомарным фактом. Атомарный факт, хотя он и не содержит частей, являющихся фактами, тем не менее имеет части. Если мы можем рассматривать «Сократ мудр» как атомарный факт, мы видим, что он содержит составляющие «Сократ» и «мудр». Если атомарный
факт анализируется насколько возможно полно (имеется в виду теоретическая, а не практическая возможность), то полученные в конце концов составляющие могут быть названы «простыми» или «объектами». Витгенштейн не утверждает, что мы можем актуально выделить простое или иметь эмпирическое знание о нем. Это - логическая необходимость, требуемая теорией, подобно электрону
в физике. Основой для его утверждения, что должны существовать простые, является то, что каждый комплекс предполагает некоторый факт. Не обязательно предполагать, что сложность фактов конечна; даже если каждый факт состоит из бесконечного числа атомарных фактов и если каждый атомарный факт состоит из бесконечного числа объектов, все равно будут существовать объекты и атомарные факты (4.2211). Утверждение, что существует некоторый комплекс, сводится к утверждению, что его составляющие соотносятся определенным образом, а это есть утверждение факта: так, если мы дадим имя данному комплексу, это имя будет иметь смысл только благодаря истинности некоторого предложе­ния, а именно предложения, утверждающего соотнесенность составляющих данного комплекса. Таким образом, наименование комплексов предполагает предложения, тогда как предложения предполагают наименование простых.
Так показывается, что наименование простых является логически первичным в логике.
Мир полностью описан, если известны все атомарные факты, включая тот факт, что известны они все. Мир не описывается простым наименованием всех объектов, входящих в него; необходимо также знать атомарные факты, составляющими которых являются эти объекты. Если дана эта совокупность атомарных фактов, то каждое истинное предложение, каким бы сложным оно ни было, теоретически может быть выведено. Предложение (истинное или ложное), утверждающее атомарный факт, называется атомарным предложением.
Все атомарные предложения логически независимы друг от друга. Ни одно атомарное предложение не следует из другого и не противоречит другому. Таким образом, вся проблема логического вывода относится к предложениям не атомарным. Такие предложения могут быть названы молекулярными.
Теория молекулярных предложений Витгенштейна основывается на его теории построения истинностных функций. 

* * *

Тот факт, что ничто не может быть выведено из атомарного предложения, имеет интересные приложения, например к проблеме причинности. В логике Витгенштейна не может быть такой вещи, как причинная связь. «События будущего, - говорит он, - не могут быть выведены из событий настоящего. Суеверие есть вера в причинную связь». Что солнце завтра взойдет - это гипотеза. Мы в действительности не знаем, взойдет ли оно, так как нет такой принудительной силы, согласно
которой одна вещь должна случиться потому, что случилась другая.
Перейдем теперь к другому вопросу - об именах. В теоретическом логическом языке Витгенштейна имена даются только простым. Мы не даем двух имен одной вещи или одного имени двум вещам. Согласно Витгенштейну, не существует способа, с помощью которого можно было бы описать совокупность всех вещей, могущих быть наименованными, - другими словами, всю совокупность того, что есть в мире. Чтобы иметь возможность сделать это, нам нужно было бы знать некоторое свойство, которое должно принадлежать всем вещам в силу логической необходимости. Это свойство старались найти в тождестве с самим собой, но Витгенштейн подверг концепцию тождества разрушительной критике, от которой, по-видимому, нет спасения. Определение тождества через тождество неразличимых отвергается, поскольку тождество неразличимых, похоже, не является логи­
чески необходимым принципом. Согласно этому принципу, χ тождественно, если каждое свойство χ есть свойство у, но, в конце концов, логически возможно, чтобы две вещи имели полностью одинаковые свойства. Если в действительности так не бывает - это случайная, а не логически необходимая характеристика мира, а случайные характеристики мира не должны, конечно, допускаться в структуру логики.
Согласно с этим м-р Витгенштейн отвергает тождество и принимает соглашение, что разные буквы должны отражать разные вещи. На практике тождество бывает нужно как между именем и описанием, так и между двумя описаниями. Оно нужно для таких предложений, как «Сократ - философ, который выпил цикуту» или «Первое четное число есть следующее число после 1 ». Для таких употреблений тождества его легко предусмотреть в системе Витгенштейна.
Отказ от тождества устраняет один из способов, с помощью которого можно было бы говорить о совокупности всех вещей; и будет показано, что любой другой способ, который может быть предложен, столь же ошибочен; по крайней мере так утверждает Витгенштейн, и, я думаю, правильно утверждает. Это приводит к утверждению, что «объект» есть псевдопонятие. Сказать «х есть объект» - значит ничего не сказать. Из этого следует, что мы не можем высказывать таких положений, как «в мире больше чем три объекта» или «в мире бесконечное число объектов». Объекты могут упоминаться только в связи с каким-либо определенным свойством. Мы можем сказать: «существует больше трех объектов, которые суть люди», или «существует больше трех объектов, которые красны», так как в этих положениях слово «объект» в языке логики может быть заменено на переменную,
причем переменная в первом случае удовлетворяет функции «х человек», a во втором случае - «х красный». Но когда мы пытаемся сказать: «существует больше трех объектов», эта подстановка переменной вместо слова «объект» становится невозможной и предложение поэтому должно рассматриваться как бессмысленное. 

¹ То есть как логически нерасчленяемые. - Прим. пер. 

Бертран Рассел
Из «Введения» к «Логико-философскому трактату» Людвига Витгенштейна, 1922