Не может быть свободен народ, угнетающий другие народы

«Не может быть свободен народ, угнетающий другие народы. Сила, нужная ему для подавления другого народа, в конце концов всегда обращается против него самого. Пока русские солдаты стоят в Польше, русский народ не может добиться ни политического, ни социального освобождения. Но при нынешнем уровне развития России не подлежит сомнению, что в тот день, когда Россия потеряет Польшу, в самой России движение окрепнет настолько, что опрокинет существующий порядок вещей. Независимость Польши и революция в России взаимно обусловливают друг друга. Но независимость Польши и революция в России, — а при беспредельной общественной, политической и финансовой разрухе и при разъедающей всю официальную Россию продажности эта революция гораздо ближе, чем кажется на первый взгляд, — означают для немецких рабочих, что буржуазия и правительства Германии, короче говоря, германская реакция, будут предоставлены своим собственным силам, с которыми мы уж со временем справимся сами.»

Ф. Энгельс. Эмигрантская литература. — Маркс, К. Энгельс, Ф. Сочинения. Изд. 2. Т. 18. М.: Государственное издательство политической литературы, 1961. С. 509.

2. Этот текст у Ф. Энгельса, разумеется, знаменитый. Но надо бы ещё его осмыслить, понять и выразить понимание…

Как мне видится, у Ф. Энгельса сперва идёт теоретическая часть, которая потом имеет некое практическое приложение в отношении России и Польши.

Вся теория выражается в двух связанных друг с другом тезисах: «Не может быть свободен народ, угнетающий другие народы. Сила, нужная ему для подавления другого народа, в конце концов всегда обращается против него самого.»

Начнём со второго. Откуда у автора такая несомненность насчёт «всегда»? Угнетающий народ всегда столь неразумен и всегда столь несуразен, что не способен управлять своей силой? Причём настолько не способен, что «в конце концов всегда» обращает свою силу закабаления другого народа на самого себя, закабаляя себя самого? Зачем? Вот такая ненужность, такое вихляние векторов отчего-то представляются Ф. Энгельсу несомненными. Поскольку у народа есть сила, он в конце концов может обратить её на себя, так или иначе причиняя себе вред, включая и закабаление самого себя. Конечно же, это связано с потерей ума при всё ещё имеющейся силе. Вообще говоря, такое возможно. Но возводить сие в необходимость можно лишь от страстного желания, чтобы так оно всегда и было, что можно объяснить слишком уж большой и несуразной ненавистью Ф. Энгельса к России. Ф. Энгельс так ненавидел Россию, что готов был во имя своей к ней ненависти и сам потерять рассудок. Что он и демонстрирует, отождествляя возможное с необходимым.

Но вот первый тезис «Не может быть свободен народ, угнетающий другие народы» заслуживает нашего разумного внимания. То нелепое обоснование, которое он получил во втором тезисе, следует, конечно, отбросить и подыскать что-нибудь более подходящее содержанию первого тезиса. Народ, угнетающий другие народы, несвободен от угнетения, ибо угнетение есть действие непосредственно им свершаемое над другими народами. Другие народы — объекты угнетения, угнетающий народ — субъект угнетения. Таким образом, от ситуации угнетения не избавлен никто. Однако, угнетающий народ выступает господином и метрополией, тогда как угнетаемый народ — рабом и колонией. Гегелевская диалектика господина и раба приложима к этому случаю угнетения народа народом. Но только тогда она заработает в полную силу, когда зависимость господина от раба, метрополии от колонии станет существенной и жизненно необходимой для господина и метрополии. Тогда раб и колония закабаляют господина и метрополию, подчиняют их себе, исполняя их прихоти и сводя их к рабскому, несвободному содержанию и рабским же формам. Пока до этого не дошло, господин и метрополия относительно свободны. Всё зависит от эластичности рабского и колониального ресурса. Чем более управление ими тяжёлое и неподатливое вследствие косности самого этого ресурса, тем менее господин и метрополия свободны.

3. Практическая часть, будучи приложением второго, обосновывающего первый, теоретического тезиса, вполне нелепа. Но вот так Ф. Энгельсу хочется, чтоб случилось. Для этого и была изобретена вся теория про «не может быть свободен народ, угнетающий другие народы».

«Пока русские солдаты стоят в Польше, русский народ не может добиться ни политического, ни социального освобождения. Но при нынешнем уровне развития России не подлежит сомнению, что в тот день, когда Россия потеряет Польшу, в самой России движение окрепнет настолько, что опрокинет существующий порядок вещей. Независимость Польши и революция в России взаимно обусловливают друг друга. Но независимость Польши и революция в России, — а при беспредельной общественной, политической и финансовой разрухе и при разъедающей всю официальную Россию продажности эта революция гораздо ближе, чем кажется на первый взгляд, — означают для немецких рабочих, что буржуазия и правительства Германии, короче говоря, германская реакция, будут предоставлены своим собственным силам, с которыми мы уж со временем справимся сами.»

Вот такое «социальное прогнозирование», замешанное на изрядном чувстве ненависти к России и страстном желании, чтобы было именно так, как он описал, предложено Фрицем Фрицевичем в 1874 — 1875 годах. И это «гораздо ближе» пришлось ждать 30 лет, до 1905 года. И там не всё завершилось так, как хотелось бы Ф. Энгельсу. Потребовалось мировая бойня, начавшаяся в 1914 году, из которой Россия вышла в две революции 1917 года. В Первой мировой войне Германия испытала унижение полного поражения, хвалёные немецкие социал-демократы ничего не смогли поделать ни с войной, ни с поражением. Далее к власти в Германии приходят нацисты и 12 лет худшего кошмара и ещё большего поражения и унижения Германии обеспечены Гитлером со товарищи. Германские социал-демократы мышей не ловят, ситуацией не управляют. СССР же (та же Россия) по итогам Второй мировой войны превращается в сверхдержаву. Всё, всё не по Ф. Энгельсу!

А что бы было, если бы Ф. Энгельс не терял разума и не путал желаемое с действительным? Был ли бы его прогноз менее несуразным?

М. Бутин