Правда человеческая - во мне и в другом

Правда человеческая - во мне и в другом. Правда человеческая во мне - важна, а правда человеческая в другом? Она важна для него самого, а для меня - нет, для меня, для Бога во мне, важна только моя человеческая правда. Правду Другого для меня реализовал в себе Христос. Так же как и правду мою - только я должна её усвоить себе личным усилием воли и дела.

Отсюда видно, что когда я бьюсь за правду в другом для себя - грешу самостью, но когда бьюсь за правду в другом ради него самого - тогда я стою в правде.

* * *

Рассматриваю в поэтическом созерцании отношения двоих: хорошего человека, хоть и не идеально хорошего, и нехорошего человека, тоже не идеально нехорошего*. Первый смотрит на второго оправдывающим взором и неверно по своему доброму усмотрению (или самостной прихоти) трактует недоброго - считает его хорошим. Ну точно, как в моём стихотворении «Хорошие люди»:

Все люди хорошие — трудно поверить, но правда.
Окутаны злобой, как дымом, томятся порой
хорошие люди. Гонимы недобрым порывом,
обходят к несчастью любовь и добро стороной.

Хорошие люди, они позабыли об этом
и ходят, и бродят, как злые по белому свету,
и ходят, и бродят, как глупые звери иль черти,
но вы им, хорошие люди, почаще не верьте.
22/07/2016

Я задалась вопросом о том, прав ли добрый человек в своём покровительственном заблуждении (и права ли я в приведённом стихотворении)?

Поэтическая правда данного момента, данного созерцания, просто видит доброту одного человека и недоброту другого - бесстрастно. Но я размышляю о том, что вернее с точки зрения Правды Божьей - бесстрастная поэтическая правда или заинтересованная, но обманывающаяся правда другого? Потому Бог дал мне увидеть критерии правильного оценивания. Надо только додумать эту мысль до конца, чтобы получить ответ на свой вопрос. Пока у меня есть только правильное направление для хода мысли. Минное поле, как всегда - самость (и самость участников отношений, и самость смотрящего, при этом в самом созерцании самости нет, но её можно привнести в трактовку увиденного).
Здесь важно уточнить, что оценивая отношения этих двоих, я не оцениванию их, а оцениваю именно алгоритмику поведения - не личность. Я не восхищаю право суда над личностью, но ищу разъяснения своим вопрошаниям, которые всегда обо мне, а не о других. Куда мне себя направлять? Как мне себя корректировать - в какую сторону? Оценивание же хорошести и нехорошести принадлежать не мне, а поэтическому созерцанию, которое смотрит и видит. Безоценочно - просто видит. Это факт - вроде как зелёный или красный цвет.
Отсюда ещё один вывод - о природе поэтического созерцания: оно - не человеческого формата. Отсюда и стиль повествования - не человеческий, во всём сомневающийся, а утвердительный, стиль знающего, что он черпает из первоисточника.