Точность поэтическая и богословская — в чём разница?

Из дневников

Стихия человеческого — это океан, в нём можно купаться, чувствуя как волны омывают  все «клеточки» существа, как они накатывают, бьются друг о друга. В нём можно тонуть, захлебываясь, можно жить и работать, можно созерцать, наблюдать,  познавать... И можно, наверное, остаться на берегу, и умереть, так и не войдя в воду — на суше...

Душевное и телесное, чувственное и функциональное —  алгоритмичное. Духовное, умное небо простирается над бурлящим страстями океаном человеческого. И у неба своя алгоритмика... Всё это в нас: в каждом отдельном человеке и всех вместе —  таких разных, но соединённых воедино.

Океан —  Бог? Нет, Океан —  это Человек. Небо —  Бог? Нет, и Небо —  это Человек. А где же Бог? Бог —  не здесь, даже когда здесь.

* * *

Роняю снова и снова
себя и своё, и чужое —
всё роняю.

Роняю то, что не падает —
вместе с собой,
а упавшее собой заслоняю.

Всё летит или падает:
падает, чтобы лететь
и летит, чтобы стоять
или пасть.

Я не знаю, что будет дальше.
И знаю. Наступит темень.
И темени власть.

Подняться никто не сможет,
лететь — не сможет,
стоять — не сможет.
Падение будет длиться
вечно, но недолго.

Усталость ломится в сердце,
разум уходит в отпуск.
Время забыться. Или забиться
в истерике, в танце, в злобе...
Память сломлена.

Но где-то теплится чудом
хранимое в забытьи,
Богом данное, 
честное, здешне-нездешнее,
вечное, как время
моё Слово.

19 февраля 2022
(Стихи автора)

Моё Слово всегда к Богу и от Бога. В этом ключевая разница между Словом и словами.
Слова тоже бывают мои и не мои, но по-настоящему они всегда ничьи, потому что по-настоящему своё — Слово, а не слова. 

* * *

Многие хорошие темы рождаются в общении — в беседе или переписке. Так было и в этот раз.

Я написала стихотворение. Вот это:

Сижу и плачу. Что могу спасти?
А ничего! Да и спасать не надо —
не вынуть рай из адовой сети,
но упразднится свыше сила ада.
Я знаю, знаю... Всё ж сильна тоска
о том, что жило и чего не станет:
трепещет в теле жаждой лепестка
небесный звук, который в голос ранен.
22 декабря 2021

И получила на него отзыв, в котором содержалась такая мысль: «Это — предельно точно, правильно, и сразу звучит в душе. Иными словами — это она, Поэзия!». Оттолкнувшись от этих дружеских слов, я понеслась мыслью дальше («поэта далеко заводит речь» — Цветаева. То есть — Мысль, Одна Большая Мысль сразу обо всём, с которой и внутри которой беседуют и поэты, и философы, и богословы...). Позже я уточнила, прояснила (ибо возник вопрос) — для себя же:

Это точность поэтическая, но не богословская. Потому что спасать на самом деле надо, иначе не спастись. «Бог спасает нас, но не без нас» (свт. Афанасий Великий). «Бог помогает не спящим и не дремлющим (свт. Тихон Задонский). Чтобы Бог пришёл нам на помощь, мы должны сами действовать, должны быть на пределе своих сил, а не в расслабленном состоянии — мол, Бог спасёт.

И вот это неразличение поэтической точности и богословской — один из диагнозов времени, потому я проговариваю все эти азбучные истины.

Истина — не линейна, она имеет объём, в котором даже противоположные тезисы не отменяют, а дополняют друг друга. И это есть высшая бытийная поэзия.

* * *

«Спаси себя — и хватит с тебя» — про что это?

У философа Владимира Соловьёва есть хорошая мысль: спасается спасающий. Всё не так банально, как мы привыкли мыслить. Спаси себя — не про то, про что слышит ветхое ухо. Есть ведь история про бревно в своём глазу — его надо выбросить сначала, т.е. ветхость свою. Ветхость — это глупая самость, которая мнит себя причиной добра. Христос спасает — не я, но я спасена, если Христос во мне, а когда Христос во мне, Он непременно спасает другого («Спасись сам и вокруг тебя спасутся тысячи» — прп. Серафим Саровский). То есть, логика более изящная у этой мысли. Нам ведь привычнее её читать в смысле ленивого бездействия или теплохладного равнодушия. Ветхое толкование духовного всегда ошибочно в пользу оправдания ветхого, потому стоит вспомнить другие слова: «Нет ничего холоднее христианина, который не заботится о спасении других» (свт. Иоанн Златоуст). «Будь добрее, чем принято, ибо у каждого своя война, бои и потери, — говорит  свт. Лука (Войно-Ясенецкий). — Живи просто, люби щедро, вникай в нужды другого пристально, говори мягко... А остальное — предоставь Господу. Именно любовь, — ни вера, ни догматика, ни мистика, ни аскетизм, ни пост, ни длинные моления не составляют истинного облика христианина. Все теряет силу, если не будет основного — любви к человеку».

ВОПРОС-ОТВЕТ:

Вопрос: Озабоченных много, хочется встретить чистого, чтобы был примером.
Мой ответ: Чист Господь — этого достаточно всякому, кто ищет чистоты, а не осуждения ближнего. Технически, практически — достаточно.
Вопрос: Бог, как известно, высоко. О-о-о-о-чень!
Мой ответ: Но высоко не в смысле далеко — качественно высоко. А в смысле близости — Бог ближе ко мне, чем я сам к себе.

* * *

Правда в том, что человек не может спасти себя — даже себя! — только Христос в нас спасает, иначе не было бы нужды во Христе-Спасителе. Но что это значит? Вовсе не то, что хочется помыслить — мол, Он всё сам за меня сделает. Не сделает, если я буду бездействовать. А что я могу? Что я должен? Я могу спасти ближнего и себя от своей самости — это мой христианский долг, ибо пока я даю возможность самости царить в себе вместо Христа, Христос не может во мне действовать, а значит не может спасать ни меня, ни ближнего.

Спасет только Христос — Спаситель.

* * *

Человек намеревается схватить Бога, но то, что при этом оказывается в его руках — всегда не Бог, а что-то другое. Однако человек обожествляет всё, чего нахватался, и создаёт идола, который заслоняет собой и Бога, и другого человека, и реальность, и познание реальности. Человек создает кумиров, намереваясь присвоить себе Бога.

И только если Бог захочет, Он распускается в человеке живым и прекрасным цветком. Это случается с теми, кто любит Бога и служит Ему, но не присваивает Его себе, как вещь. Бог присваивается Сам, кому хочет и когда хочет.

Единственно законный (в смысле возможный) способ «присваивать Бога» — дарить Его другому.

* * *

Крылья — это не мы, они — над нами и между нами. А Христос — в нас, наши крылья растут из Него.

* * *

Личность — это точка стояния человека в Боге, а не в человеке.

ВОПРОС-ОТВЕТ:

Вопрос: У безбожных людей нет личности?

Мой ответ: Личность социальная есть у всех людей, её вернее называть индивидуальностью - т.е. неким фрагментом общей природы по имени Человек. Фрагментом владеет каждый (или, что чаще, фрагмент владеет человеком). Но есть личность как целое, наделённая интегральными свойствами - именно такая личность есть далеко не у всех. Целостность, о которой сегодня говорят как о данности - заданность. Кстати, вполне безбожные люди вряд ли возможны, но это отдельный разговор.  Настоящий атеизм, к примеру, - это невосприимчивость к высокому и великому. И отсутствие жажды Бога и даже нежелание Его - это отсутствие жажды высокого и великого, когда себя маленького и даже себя мелкого - вполне достаточно. Высокое ищут высоким в себе. Однако даже если эта жажда не актуализирована, сама её потенция (как дыра, отсутствие чего-то - свидетельство причастности к Богу, вернее причастности Бога к человеку).

* * *

Прекрасное другого видят прекрасным в себе. Прекрасное есть в каждом, потому и общаться друг с другом следует со страхом Божьим — т.е. со страхом оскорбить прекрасное.

* * *

Умный человек умеет зажмуриваться, чтобы не видеть в другом мелкое, ничего не определяющее несоответствие каким-то своим представлениям о правильном и нормальном. Да и критериев оценки другого у него практически нет — их порождает страх и собственная неустойчивость. (Общение и оценивание — разное, невозможно общаться и оценивать одновременно. Оценщик ставит себя выше оцениваемого, а для личностного общения важно равенство) 
Однако есть такое мелкое, которое является атрибутом чего-то крупного и неприемлемого - это значимое мелкое. Уметь отличать первое от второго — признак ума.

То есть, есть такое мелкое, обращать внимание на которое — неумно, и есть такое мелкое, не обращать внимание на которое - неумно. Отсюда проистекает и неспособность неумного зажмуриваться — он не умеет отличать важное от неважного, значительное от незначительного. Глупый приспосабливается как может к этой ситуации и потому, как правило, избыточно предвзят.

* * *

В позу судьи спешат встать только глупцы. Мудрец созерцает, а не судит. Он созерцает истину, и поэтому в его глазах отображается правда вещей. Эта правда некоторым кажется судом.

Суд — дело Бога или тех, кого Бог поставил судить (пророков, например). А художник или поэт ближе к мудрецам, чем к судьям, хотя в себе самих они и суд, и оправдание мира.

* * *

Поэзия — свойство не только слова, языка, поэзия — свойство бытия. Посредством поэзии, в процессе поэзии мы общаемся с Бытием или, наоборот, Бытие общается с нами. С нами или со мной? Со мной — как с нами, но и со мной лично. Я в своём пределе едино с мы.

Поэзия — диалог, как и мышление. Поэзия принадлежит Слову, это беседа в Слове.

* * *

Когда поэт говорит что-то кажущееся глупостью, стоит проверить, действительно ли это глупость. Может оказаться, что это новость, которая лишь кажется глупостью в силу непонятности и непривычности самого хода мысли. Поэт как поэт всегда говорит из другой реальности — небесной. Как и святой. Только небо святого и небо поэта — это разные этажи одного неба. Святой это Сердце в сердце и Небо в небе, а поэт это сердце в Сердце и небо в Небе. Поэт — это человек, говорящий в Боге, а святой, это Бог, говорящий в человеке*. Однако второе невозможно без первого, т.е. каждый святой — это сначала поэт, даже если не пишет стихов. Каждый мастер своего дела — поэт, независимо от рода занятий. Ремесленник отличается от ремесленника-поэта степенью мастерства и присутствием вдохновения.

Поэзию в себе носят так же, как и святость — есть человек, и есть поэзия, есть человек и есть святость. Их следует различать — человека и его ношу. Однако носитель напитывается тем, что несёт в себе, и чем устойчивее связь, тем более напитывается, вплоть до не различения извне. Зато изнутри различие очевидно — в поэзию, как и в святость можно войти и можно выйти из неё, перестав быть поэтом (или святым).

* * *

Бога надо бояться не потому, что сила эта сильна, а потому, что она прекрасна. Бог прекрасен, и страх перед Ним — это страх оскорбить прекрасное, а не сильное.

* * *

На свете нет ничего поэтичнее Христа, и Страшный Суд — это будет суд поэтический, судить будут нас за непоэтичность жизни, поступков и устремлений. Не христианство, как набор умственно представляемых истин, будет судить поэзию, а воплощённая Поэзия (Христос) — христианство.

И вот что важно: идеалы — это устремления, зовы, а также живые движения любящего сердца; а стандарты — это претензии, там нет места любви. Потому, когда христианство сводят к набору стандартов, его убивают

* * *

Поэтическая правда — это правда момента, переживания, это глубинная суть всего, что есть в мире. Богословская правда, если сравнивать её с поэтической, это правда метода.

Поэтическое вопрошание — это не столько вопрошание о смысле, сколько переживание смысла в себе, хотя вопрос «Кто я есть?» светится и в поэзии, и в богословии. Поэзия — это присутствие Смысла, присутствие Ответа, а богословие — осмысление его присутствия. 

Поэзия — о том, что есть, она явление того, что есть, а богословие — о том как есть то, что есть. И то, и другое без откровения невозможны. Что такое это откровение? «Откровение — изначальное совпадение Слова и бытия» (Владимир Микушевич). Откровение случается всегда, когда для него есть возможность и когда в нём есть бытийная необходимость. При этом и возможность, и необходимость зависят от человека, т.к. это человеческие параметры откровения.

----

* «Я в Отце, как и Отец во Мне» — говорил Христос. Это формула богочеловечности, доступной всем нам.

Из дневников 2016 — 2022

См. Правда человеческая - во мне и в другом и Слово — путь