Дневник

Я - есть, это значит я не биоробот: вижу, слышу, созерцаю, воспринимаю то, что есть, а не грёзы.
Видеть порой - больно, потому не стоит смотреть на ближних, всматриваясь - высматривая. Кроме крайних обстоятельств, когда без этого не обойтись - не решить проблему, не пройти меж двух или трёх зол, не наладить то, что разладилось.
Видеть - это почти быть доктором, потому что видящий понимает откуда что берётся и знает как исправить искривлённое - если само искривлённое этого хочет.

Всматриваться в другого можно и должно только с целью разглядеть в нём Бога - Христа, чтобы любить Его в другом, чтобы содействовать Его торжеству.

- Скажите, что вы во мне видите, - обращается ко мне знакомая, искренне наверное желая в себе разобраться.
И я тут же слышу в себе ответ: неполезно это. И приходится объяснять.
Я вижу целое - и больное, и здоровое, и хорошее, и плохое, причём смотрю чисто, безоценочно. Зрение не даётся тому, кто жаждет судить. Но если я начну рассказывать, что вижу, цельность утратится. Человек услышит лишь то, что может услышать, что может сам увидеть и понять. Я не смогу передать ему своё зрение, и случится недоброе. Вот если бы от этого зависела жизнь или смерть, тогда можно было бы что-то главное сказать - оно бы назвалось тем самым главным - ответственным за беду, и само бы выказало пути исцеления. А ради праздного любопытства ни о чём таком рассказывать не стоит - опасно.
Это похоже на рассказ о настоящем стихотворении. Нельзя его объяснять - оно само себя объясняет, а если объяснять, возникает иллюзия понимания при полном его отсутствии. Это намного хуже непонимания.
Смотрение, созерцание - это практически поэзия. Созерцатель и есть поэт, поэт - это всегда созерцатель, или он не поэт, а просто рифмоплёт.

Вглядываясь в жизнь, можно понять что угодно, и можно разучиться понимать всё, что казалось понятым. Жизнь даёт подтверждение любым, самым противоположным, убеждениям.

Иногда жизнь доказывает, что любви нет, что она есть только у верящих в неё и создающих её, т.е. она, если есть, то есть только потому в жизни человека, что он сам её создаёт. Не потому, что Бог не даёт, а потому, что не создающий её - теряет, роняет её, в лучшем случае, а в худшем - убивает её. 
Посмотрев с другого ракурса,  видишь любовь, которую человеку создать невозможно, и которая разлита в мире - в растениях, животных.... И тут же отрицается любовь - жизнью же: все едят друг друга. Быть съеденным - это разве про любовь? Кому-то - да, кому-то - нет. Тому, кто съел, кстати, меньше всего кажется, что это про любовь, потому что на выходе будет нечто совсем далёкое от возвышенных слов и чувств.

Так и с Богом - непросто всё: пока сам человек верит и, главное, пока сам нуждается в этой вере, пока хочет, чтобы Бог был, пока и есть Бог для него. Хотя... Может и не быть, если хочет не глубинно, а поверхностно или напоказ, а сердцем хочет чего-то другого, может даже противоположного Богу (мирской славы, например).

Бог силён быть и одновременно не быть.

Любовь всем нужна, но есть она у немногих. Возможно потому, что очень немногие есть у любви. (Стать сосудом любви и её инструментом - единственный способ перестать убивать и разрушать)

И тут опять вмешивается жизнь, любовей оказывается много и самых разных, даже взаимоисключающих. Так и живёт человек, теряясь в жизни и снова находясь - в жизни.

Жизнь - это много способов себя потерять и найти. И, возможно, чтобы найти себя, надо сначала правильно себя потерять. Потерять прежнего, ненастоящего, чтобы найти нового, настоящего, который по мере жизни снова становится ненастоящим, и потому его снова надо потерять и снова найти, чтобы снова потерять...

«В чём застану, в том и сужу» - страшно, чтобы не в момент потери себя Он застал меня. Хотелось бы на пике обретения своей подлинности...

Человеку труднее всего увидеть, что есть, и перестать видеть то, чего нет.

Если теракт меняет общество, значит он победил (его цель ведь в этом). Надо менять то, что плохо, а не то, что хорошо. Другое дело: можно ли выжить в мировом дурдоме? Конец времен - это, прежде всего, конец и без того не сильно убедительного человеческого здравомыслия.

Беззаконность хорошего не так страшна, как его бессильность. Хотя терзает вопрос - куда подевались люди доброй воли? Рассыпались на атомы-индивиды? Удерживающий удерживает до поры или мы сами стали такими, что удерживать стало бессмысленно или невозможно? Сами перестали удерживать - в себе.

Александр Иванушкин:
Хочется хорошего. А хорошее в 21 веке беззаконно. Любое хорошее кого-нибудь да прибьет, как тряпка муху.

От того держатели акций этого века хорошее последовательно изымают из обихода.

Но мы, жестокие варвары, уверенны, что отсутствие хорошего — питательная среда для плохого. А плохого нам активно не хочется.

Человек всегда падает куда хочет, а не куда хотел бы. (Хочу я, скажем, денег или славы, а хотела бы хотеть благодати - выходит, я хочу не того, чего хотела бы хотеть) В этом и суд его, и судьба.

Сам ли он падает или потому что его толкнули, или потому что обстоятельства как-то так сложились, в данном случае не так важно, хотя, понятное дело, направление падения задается и толкнувшими, и обстоятельствами... Внутри себя человек всё равно падает туда, куда хочет (а вовне, видимо, как придётся...)

* * *

Ввысь человек возносится не сам, но что-то в нём его возносит. Когда сам, тогда это для человека губительно, т.к. содействует его самовозношению - гордости. 

Чтобы не гордиться, надо благодарить тех, благодаря кому достигается позитивный результат. Все свои победы надо отдать тем, благодаря кому они достигнуты, а не приписывать себе. Обычно же люди другим отдают свои поражения (винят других), а победы непременно берут на свой счёт.

Как интересно! Я думаю, что именно в детстве, в ещё бессознательном состоянии, человеку даётся ситуация, в которой он выбирает судьбу. Своим веществом, сущностью, природой своей - не головой, выбирает свой ответ на прикосновение. Именно такого рода ситуации действительно могут определять базовый алгоритм отношений с миром.

Т. Касаткина:

Если говорить про "все начинается с детства".
Однажды меня забыли в детском саду.
Всех медленно разбирали, в игровой оставалось все меньше народу и становилось тише (что меня очень устраивало :)), а потом вдруг одна из двух моих любимых воспитательниц сказала: Танечка, я уже ухожу, а ты побудешь с Марьей Васильевной, это наш сторож. И мы с Марьей Васильевной пили чай, а потом пошли куда-то за стену, туда вел занавешенный плотными шторами проход - в пространство, о котором я и не подозревала, что оно есть в детском саду. Там было что-то вроде сцены, на ней стояла кровать - широкая и уютная, с деревянными резными спинками. И я там и провела ночь - с изумительными снами про это странное место, которые, наверное, смешались у меня с реальностью. Утром наша сторож меня разбудила к завтраку - и я вышла из-за штор в группу детского сада, куда уже привели нескольких детей: они играли в ожидании завтрака - и не видели, откуда я пришла.
И мне никто не поверил! :)) - ни что я ночевала в саду, ни что там есть пространство за шторами, и сцена, и волшебные сны. Сказали, что я вру - и меня просто бабушка привела. А бабушка прибежала за мной утром, запыхавшаяся, вместе с дядей, папой и мамой (как-то они там не вполне друг друга поняли: кто идет на концерт, а кто за мной), они забрали меня сразу после завтрака - а я никак не могла понять, почему все так волнуются :)
Что я поняла навсегда после этого случая?
Что реальность - место, которое только кажется знакомым и понятным (и это здорово!), что в реальности есть места ("карманы"), о которых никто не знает, находясь прямо рядом с ними - и даже прямо смотря на них (хотя они не спрятаны), - и о которых не узнаешь, если обстоятельства не сложатся особым образом. 
И что тебе - прямо вышедшей из этого "кармана" на глазах у всех - никто не поверит, и все быстро объяснят твое появление обычным и привычным способом. И что-то доказывать будет совершенно бесполезно, потому что если у людей в голове этого места нет - то ты не можешь из него появиться. И это конечно же очень важное для меня знание на всю жизнь, возможно, определившее ход и структуру моей научной работы.
Но вот я думаю, что разные дети, пережившие внешним образом ровно один и тот же случай, поняли бы из него и пережили бы в нем совсем разные вещи. И от чего тогда зависит, что именно мы выносим из детства?

Спасается спасающий. И да, спасать можно только другого, и себя можно спасать для другого и другого можно спасать для себя. Другое дело, что в моменте никто не может планировать своих действий, каждый будет тем, кем он есть или, что вернее, кем он стал. А становимся мы в том числе под воздействием других. Более того, без такого воздействия человеком и не стать. Так что спасать - наше святое дело, именно так мы и спасаемся - спасая. Христос в нас лишь пока мы Его отдаём.

Татьяна Касаткина:

У коллеги и однокашницы моей хороший пост о том, что спасти себя может только сам человек. И как бы оно верно - за тебя никто не сможет передумать и перерешить, выпить таблетки, надеть шапку в холода или начать плавать в проруби.
И там отличная и абсолютно справедливая цитата о том, что надежда на спасателя блокирует возможность что-то сделать самому.
И это, в общем-то, магистральная линия современной психологии.
Но ведь есть другая сторона.
С которой видно, что спасти можно как раз только другого.
Просто спасти другого - это не сделать за него, а сделать то, что человек не может сделать для себя сам. Как не может вытащить себя за волосы из болота ̶в̶м̶е̶с̶т̶е̶ ̶с̶ ̶к̶о̶н̶е̶м̶. Но стоящий на твердом месте - может его вытащить.
Можно сказать - ну да, ладно, только, если уж пришла охота спасать, убедись, что стоишь на твердом месте. "Маску сначала на себя, потом на ребенка".
Это все хорошо и абсолютно правильно в тех случаях, когда масок хватает, а твердое место вообще существует в природе.
Но мы - после недолгого нахождения в уверенности, что пребываем в таких местах - опять обнаруживаем себя там, где масок не хватит на всех, а твердого места нет - какое твердое место, если приходится собой закрывать сестренку от пули. Которая вполне может прострелить обоих - тут не угадаешь.
Но если ты не закроешь ее от пули, если ты не отдашь кислородную маску - даже не ребенку, соседу - что-то умрет в тебе гораздо радикальнее и навечнее, чем умерло бы от пули или недостатка кислорода.
А еще - очень трудно спасти себя, например, в ситуации организованной травли. Но если рядом с тобой вдруг встанет хоть один человек - ситуация радикально поменяется.
Человек все же спасается только человеком. Один - другим - взаимно.
Но только тогда, когда один не ждет, что его спасут - а сам кидается спасать. И навстречу ему - другой.

Свой-чужой - поразмышляю, посмотрю на себя, чтобы узнать, что я могу себе сказать об этом... Для меня свой всякий человек, который, прежде всего, человек, а потом всё остальное. Хотя, я вот иногда сначала женщина, а потом человек. С некоторых пор. С каких именно?  

Личность во мне развита - она сильная, и потому в самые трудные моменты, когда не на кого опереться, личность, имеющая опору в Боге, взяла на себя опеку над беззащитной женщиной* во мне. Женщина, надо сказать, ещё та тварь (в смысле - творение) - ей нужна «палка» (Ницше прав), чтобы усмирять стихии в ней (регламентировать, но правильно - созидательно, а не убийственно). Но лежачего не бьют, потому разборки с ней я оставила для лучших времён. Личность берёт на себя бремя ответственности за выкрутасы женщины во мне - чтобы она не погибла и не выродилась. В трудные времена женщину проще отстегнуть и выбросить, чем тащить её, но она - сокровище, она - ценность, нужная всем, хотя все обычно как раз и норовят её убить (возможно, чтобы поклоняться лишь неубиваемой - святой).

Итак, я сама порой нарушаю свой собственный принцип, я сама порой женщина, а не человек. И тогда - так получается - я сама себе бываю чужда. Как же я к другим должна относиться - чтобы по правде всё было? Получается, что главный критерий: лежачего не бьют. Традиционный русский подход. С этим можно согласиться, на этом можно остановиться, чтобы стоять в этом, когда стоять не на чем.

* * * 

Есть люди, которые всегда на стороне победителя, на стороне сильного. Это не мои люди. Всегда ли я и мои на стороне слабого? Нет, слабый может быть неправ. Здесь опять доминирует - лежачего не бьют.., т.е. слабый и так слаб, проигравший и так проиграл. Но за невинно обижаемого всегда надо вступиться - если можешь, если чувствуешь себя достаточно сильным для этого. Только не ради своей самости, а из милости. Милость не будет травить другого, она не будет надмеваться, милость прикроет того, кого травят. Милость великодушна, а не душна.

* * * 

Чтить сильных – дешевая услуга, настоящее величие души – оказывать помощь слабым…
(Петрарка, из «Писем о делах повседневных». Пер. В. Бибихина)

* * * 

Травмированность - не заслуга, не условие хорошести, но свидетельство того, что был кто-то травмирующий. Другой пережил нечто, что не смог пережить без травмы, и травма его вопиет к Богу. Виновный всегда будет наказан, а заступающийся за травмированного прощён в его вине, если она есть (у каждого есть).

---

* Женщина и самка - почти антиподы, т.к. женщина - это непременно и личность, а самка - это безличная природа.

Мой комментарий к лекции:

София, скорее, человеческая природа Христа (Целый Человек), а не природа Бога (она же сотворена!). Богородица - тоже софийной природы. Богородичная икона «Прибавление ума» - софийный образ. Фелонь - символ одетости в Софию, в благодать. Иудейские мистики говорят о благодати снисходящей (от Бога к людям) и восходящей (от людей к Богу - но благодать всё равно Божья при этом). Божественное человека - это, возможно, София, как и человеческое Бога (человечность наша - в Боге, а не в человеке). Премудрость - Замысел творца о творении, в котором «зарисованы» или «записаны» все возможные алгоритмичные ходы творения. Художники угадывают, слышат интуитивно, эти зовы быть таким или другим образом. Архетипы тоже, возможно, живут в Софии как в матрице мироздания. Языки пламени, сходившие на апостлов (сошествие Св. Духа), скорее всего тоже софийного происхождения (нисходящая благодать).

Я искала добро - чтобы осуществлять его, и находила повсюду - много поводов для добра можно найти. Я искала добро, чтобы жить в нём - и находила его в осуществлении его. Осуществляя, нашла Бога, и Он нашёл меня - в осуществлении. Но когда я поверила в осуществление, добро не прошло проверки. Оказалось, что по-настоящему жить в добре - это жить в Боге, а не в осуществлении.

Утратив интерес к осуществлению, я увлеклась Богом -жизнью в Нём, и потеряла себя. Остался Бог, а меня не стало - меня, осуществляющей добро. Бог во мне остался, но осталась ли я в Боге? Кажется, я вошла в человека, в котором нельзя жить добро без осуществления себя в Боге. Бог со мной, а я с Ним, только если осуществляю (Христос в нас лишь пока мы Его отдаём). Не делами спасается человек - не делами, знаю, ибо все дела его далеки от настоящего добра, даже когда он намеревается творить добро. Но если Бог в человеке творит, тогда и человек творит. Только!

Бог надежен, человек безнадежен. Но человек в Боге осуществляется, осуществляя другого для Бога. Нельзя осуществиться, не осуществляя - т.е. не делая.

Человека лучше видно в его неправдах, потому что ими, как правило, он прикрывает свои проблемные места. Опыт своей неправды крайне полезен для смирения и самопознания, несмотря на то, что неправда разрушает. Хотя... Правда тоже разрушает, в этом несложно убедиться, наблюдая за правыми в их отношении к неправым. Быть может настоящая праведность только в отношении к неправедным и проверяется. Злое сердце - всегда не право.

Неправда исцеляется любовью, если она не от злой воли, а от немощи. Если же неправда от недоброты душевной, то её не исцелить без вмешательства Бога. Тем опаснее быть злым по отношению к злому - можно заразиться.

Мне рассказали историю, вокруг которой можно выстроить множество актуальнейших тем-вопросов, о которых полезно поразмышлять - особенно в пост.

Итак, бабушке 90 лет. Живёт она вместе с внуком и его женой, в квартире бабушки. Ничего не знаю о детях - есть они или нет, но представим, что есть. И даже представим, что их несколько - для усугубления ситуации.

Бабушка попросила купить ей новый плащик. Как бы вы отреагировали? Жена внука ответила ей так: «Зачем? Вам уже умирать скоро. Доходите в старом».

Что чувствуете? Кто прав в этой ситуации?

Мне кажется, что люди делятся примерно на две группы: одни скажут, что внучка права - бабушке надо смиряться, думать о вечной жизни, а не о плащике, всё внукам и правнукам надо отдать, причём добровольно; другие скажут, что внучка - чудовище, что для старушки каждый день может быть последним, и её желание купить новый плащик - это почти желание умирающего, а потому грех ей отказать, даже если финансово исполнить её желание затруднительно.

А Вы что думаете?

Красота - это не столько соответствие пропорций, сколько включённость в Красоту, приобщённость. Быть красивым - это быть живым, настоящим - быть собой. Именно поэтому Сократ - красив, и этого рода красота - больше той, что измеряется линейкой.

Красота в человеке - это когда он способен создавать красоту в другом, а не, наоборот, когда он способен обезобразить другого (словом или делом). Создать условия для бытия красоты в мире,  в человеке, в людях - вот дело красоты. Если кто создаёт условия только для себя, тот далёк от красоты, даже если соответствует всем внешним её критериям.

Красавец, уродующий других - безобразен.

И дело не в том, что есть этика и эстетика, а в том, что они - только в головах отделены друг от друга. Живое обладает целостностью живого. 

Красота - оживляет, а не умерщвляет. Красивое даёт воздух для жизни, создаёт условия для цветения всего живого. Наш мир, склонный больше умерщвлять, потому и погибнет, что отнимает у жизни кислород, убивая красоту. 

Механистичность, даже соответствующая всем стандартам и пропорциям, некрасива (хотя есть, конечно, и красота механистичного - результат дрессуры). В этом смысле изъян, выводящий за пределы механистичной повторяемости, может быть элементом красоты.

Красота хочет красивого, и в этом её сила. Не всякая красота действительно красива. Бывает красота как болезнь, красота как преступление, красота как порабощение, красота как убийство,  красота как механизм - это всё виды некрасоты, которую люди могут считать красотой.

Красота в свободе от некрасоты.

* * *

Взгляд на традицию может быть с акцентом на некрасоту - человек в паутине. И воспроизводить можно не космос, а именно паутину, порабощающую человека. Возврат в паутину не есть возврат к традиционным ценностям именно по причине механистичности паутинного бытования - бесчеловечности.

* * *

Подумала о социальной паутине, в которую помещены люди. Паутина может диктовать поведение - алгоритмику действий, и в рамках этой алгоритмики выхода из тупика бесчеловечности нет. И добра нет, разумеется. Добро не алгоритмично в этом смысле - настоящее добро, оно выход за пределы паутины. Отсюда фриковатость добрых в литературе, например (идиоты - непременно идиоты!). В этом смысле полезно вспомнить слова прп. Арсении Себряковой: «Человеческое добро - мерзость пред Господом». Это ещё надо правильно понять. Но совпадает, мне кажется. Добро - за пределами паутины, оно ТОЛЬКО во Христе (эту истину чувствуют глубокие художники, даже если не знают). Опять же, это ещё надо правильно понять. И тут приходят на ум наши традиционные ценности, они ведь тоже могут быть просто паутиной - не давать силы. Чтобы они были действительно действенными, надо что-то ещё, кроме нитей паутины, о чём мало кто размышляет. Весьма актуальный вопрос: что должно быть в традиции, чтобы она животворила человека (спасала, освобождала), а не просто пленяла (давила, порабощала)? Обширная тема.

Стой! — говоришь мне. Уже не стоится.
Пой! — говоришь. Не поётся уже.
Пылью чужою дорога пылится,
слепнет история на вираже.

С кем говорю? С собой, всегда с собой. Но иногда с той собой, иногда с другой... Разговор с собой - способ самопознания. Так узнаёшь КТО говорит и КОМУ, если умеешь смотреть. Именно смотреть! И... говорить.

* * *

Разговор с другими - иное, в другого всматриваешься как в зеркало. Другого мы собой читаем, отражаясь в другом и рассматривая его отражения в себе. Большой другой отражает меня такого масштаба, как он сам, если, конечно,  есть для него такая я.

* * *

В человеке много этажей, на каком из них он отважится жить - такова и судьба. 

Но есть жизнь своя и для себя, а есть жизнь с другими и для других. Иногда они происходят на разных этажах, и тогда человек разрывается, пока не выберет этаж.

Бывать надо всюду - на всех этажах, но жить сразу на всех дано единицам. 

----

Пишу как бы в присутствии Цветаевой - помня о ней как о зеркале, хотя и не гляжусь в него сейчас.

Не сходите с ума! Но если другого выхода у вас нет, контролируйте своё безумие. И попробуйте понять к чему оно может привести.
Сергей Переслегин

Вопрос-ответ:

Вопрос: «Контролируйте своё безумие» Прошу прощения, но это ...как это...оксюморон

Мой ответ: Да, Вы правы. Но не абсолютизируйте термины. Наверное надо дойти до некоторой стадии безумия, чтобы увидеть, что безумие имеет этапы и границы. Бесконтрольность начинается не сразу или, по крайней мере, далеко не все совершенно не способны к некоторой степени самоконтроля, входя в начало безумия. Лично мне вполне понятны слова Переслегина. И, думаю, мы все отчасти уже немного безумны, а потому совет его весьма актуален. Только бы не забыть о нём по мере движения в ад времени.

Загребающие «жар» чужими руками внешне выглядят менее  травмированными, т.е. лучше тех, кто ограждает других и «загребает» сам за себя и за других.

Кичиться не обожжёнными руками (или душами), находясь на пожарище, не лучшая идея.

Чтобы стать человеком, человеку нужен человек. Для некоторых людей таким человеком становятся родители - мать или отец, или, возможно, оба (или все же кто-то один - избранный, выделенный, соприродный, более близкий). Для других, кому не повезло с родителями, таким человеком может стать сосед или брат соседа, друг брата соседа. Или дедушка, бабушка, тетя, дядя... Возможно даже сын или дочь - не знаю.., но думаю и такое бывает (некоторые личности долго не рождаются). Родители друга... Или книжные персонажи, герои фильмов или воображаемые на их основе собственные герои. Непременно таким человеком становится какой-то избранный писатель, поэт, философ, художник или музыкант... - опять же, соприродный, близкий в чём-то сердцевинном,глубинном.

Более того, сам Бог может стать таким Другим - в том числе посылать того или иного человека к становящемуся человеком человеку. Блажен тот, у кого таким Воспитателем чувств становится Бог - уж Он-то напитает благодатным нектаром человеческую жажду быть.

Бывает, что Бог напрямую наставляет - без посредников или с доминантой не на человеках, тогда становящийся человек обретает некие юродские черты - он как бы не вполне человек, ему недостаёт чисто человеческого, которое ему некому было дать. Он взял у Бога божье, приложимое у своему человеческому, и так стал человеком - в Боге. А в человеке стать человеком ему не вполне удалось или вовсе не удалось - так бывает.

Да, все наши «добродетели» при строгом рассмотрении - грехи, ибо нет чистой добродетели - всё омрачено, подпорчено. И только Христос в нас действует чисто. Блажен умеющий различать то и другое.

Открытье ужасно-простое
Я сделал под крик петухов:
Очисти меня от грехов —
Останется место пустое.

Николай Зиновьев

Про зёрна и плевелы...

Человек, родившийся второй раз - духовно, предстоит многим стихиям человеческого и Богу. Стихии человеческого существования божественно сильны, они захватывают своими целостностями, как челюстями, и словно жуют человека, а потом выплёвывают*. Кто-то пережевался и переварился, кто-то не переварился и (кто знает?) может стал причиной какого-то «несварения», ещё кто-то остался цел, хотя с некоторыми повреждениями - травмами, а кто-то остался невредим и стал сильнее. Невредимый - это, вероятно, и есть - совершенный.

Правда, сказанное выше не позволяет ранжировать людей по степени устойчивости к жеванию их челюстями времени, т.к. в пасть истории человеки попадают на разных стадиях пережёванности. Кого-то жевали долго и, в конце концов, разжевали - съели, а другого жевали мало и быстро, а потому проглотили почти целым - не дробя.

Мы не можем судить другого - все наши суждения ошибочны по причине недостатка целостного знания и, главное, по всегдашней корыстности человеческих оценок.

Быть зерном или плевелом - это не про степень пережёванности, травмированности. Зерно всегда прорастает, цветет, плодоносит - в нём есть жизнь (зерно Бога). А плевелы не могут одаривать жизнью - в них нет зерна её. Хотя и отруби служат пользе целого организма - мы-то теперь знаем об этом. 

Именно пищевая ценность зерна отличает его от плевел.

---

* Выплёвывают иногда во времени, а порой и прямо в вечность.

Деньги ерунда, - сказал богатый. Деньги ерунда, - сказал бедный и посмотрел с надеждой на богатого.
* * *
Здоровый не думает о здоровье, но как не думать о здоровье больному?
* * *
Люди часто болтают безответственно, хотя искренне думают, что имеет значение, что они думают. Важнее - что есть. Думанье - это игра, не более. Но эта игра может изменять реальность.
* * *
Сильный устал и стал слабым. Слабый окреп и стал сильным. Кому труднее? Сильному труднее, потому что, когда он слаб, ему некому помочь - все привыкли, что он силён.

Когда-то я сама сформулировала нечто похожее: «Чтобы победить русских, надо подменить песню сердца» - что и сделано...

«Для нас быть - это быть героем, быть жертвой. Быть - это быть сострадающим. Быть - это быть творящим. Русский живёт не для себя, и даже если он живёт для себя, он живёт для чего-то в самом себе, что больше, чем он сам...
Для нас героизм важен и интересен, даже когда мы не герои. Когда мы тихие обыватели, мы себя как таковыми, будучи тихими обывателями (осторожными и трусоватыми - своя рубашка ближе к телу), мы ими себя не осознаём. И когда мы видим кино или театральную пьесу, мы отождествляем себя с этим героем, с этим воином, с этим пророком, с этой жертвенной фигурой, с  этим спасителем, с этим человеком, который страдает за других, а не самим собой. Если нам покажут такого, как мы - маленького человека, мы скажем, что не хотим смотреть это безобразие...
Это очень важно. Важно не то, кем человек является, а важно то, как он себя мыслит, как он себя проецирует, каким он себя воображает. Это очень важно, потому что он находит в себе те образы, те картины, которые с реальностью, может быть, ничего общего не имеют.
Человек, когда мыслит о себе лучше, чем он есть, надо подумать как именно. И вот тут наши пути с Западом расходятся, потому что тот, кто на Западе мыслит себя лучше, он мыслит себя богаче, порочнее, известнее, т.е. он мыслит себя на социальной лестнице выше. А русский человек, когда он мыслит себя лучше, он мыслит себя добрее, чище, благороднее, жертвеннее. То есть, совершенно другая ориентация. И когда западные идеалы стали теснить наши идеалы в нашем обществе, стало происходить падение наше - всего нашего народа, нашей культуры. Мы стали как бы питаться не своими грёзами. Мы стали воображать себя не так, как мы себя воображаем, а по какому-то другому сценарию. Враг захватил наше воображение, захватил наше представление о себе. Это, конечно, тоже может быть частью стратегии, частью социальной инженерии - людям можно навязать сны, можно навязать мечты, можно навязать грёзы представления о самих себе или о мире. Это тоже вещь очень тонкая».
Александр Дугин

Правда, тут следует уточнить, что речь о социальном западном человеке, а не о культурном (культура - дело личностного начала), о социальном нарративе, который манипулятивно конструирует современного западного человека (социальные технологии), а не о культурном, который, в некотором смысле, природен и движется по другим законам и к другим ценностям. Есть феномен культуры и феномен антикультуры, последний как раз плод социальной инженерии, уводящей людей в противную человеческой природе сторону - к античеловеку, в Антихриста.

Ну, можно и не согласиться. В душе другого есть ещё отражения других людей, отражение Бога, наконец. И встретить можно не обязательно своё собственное отражение. Скорее  можно встретиться с тем отражением меня, которое создал другой, опираясь на все другие отражения в нём или просто по собственному хотению, вниманию или, наоборот, невниманию ко мне, по его любви, ненависти или равнодушию.

Нельзя же отменять другого и всюду видеть только себя - если ты не солипсист.

И напрасно искать в другой душе что бы то ни было, кроме отражения своей собственной. 
Владимир Бибихин. «Отдельные записи», 1976 г.