Николай Зиновьев

Спали вместе пёс с бомжом,
Выбрав место, где посуше.
А над ними виражом
Пролетали клином души.

Застонал бомж и застыл,
А душа прибилась к клину.
Пёс проснулся и завыл
На всю русскую равнину.

Ну а клин, кренясь немного
В сизо-облачном дыму,
Полетел в объятья Бога,
А куда ж ещё ему?..

Опять ищу в стогу иголку,
Хотя мне кажется порой
В занятье этом мало толку
На первый взгляд и на второй.

Но словно кто-то заставляет
Солому будней ворошить
И глупый ум не представляет,
Что по–другому можно жить.

И что тут, собственно, такого?
Зачем писать об этом стих?
Другие так же бестолково
Живут, а я не лучше их.

Я, может быть, и не злодей,
Но и не Иов на гноище.
Я знаю множество людей
Душой меня намного чище.

И пусть они не пишут книг,
Но дом их выстроен на камне.
А как меня спасёт мой стих
Не представляется пока мне.

Союз Советский — вот напасть, —
Никак не забывается.
Нельзя забыть ту жизни часть,
Что детством называется…

Мысль в пыль избитая пятой
Истории и времени.
Но этой пылью золотой
Путь освещаю в темени.

Всегда, всегда была ты стервой.
В чаду своей богемной скуки
Народ ты предавала первой,
На пепелище грея руки.

Была ты рупором разврата
И верной подданной его.
И поднимался брат на брата
Не без участья твоего.

По заграницам ты моталась,
Всю грязь оттуда привозя.
Такой ты, впрочем, и осталась.
И изменить тебя нельзя.

ПОЛНОЕ ОТКРОВЕНИЕ
Есть доступная всем благодать:
Как Христос, за людей пострадать.
Но лежу я на вечных полатях,
И мечтаю о тех «благодатях»,
Где усилия надо на грош,
А спасение – вынь да положь.
Кто мне ложную мысль навевает?
Чую: телом душа заплывает
И не слышно её из-под плоти,
Я, как будто, по горло в болоте.

Я не бросаю людям вызова,
Пускай безумствуют и впредь.
Но только вместо телевизора
Мне в небо хочется смотреть.
Во мне ни хватки нет, ни удали,
Я миру этому не в масть,
Мне бобылём бы жить на хуторе,
Где только трав и солнца власть.
Пасти овец, а после ужина,
До лунной тропки на воде
Читая Библию, выуживать
Кусочки сыра в бороде.

Пусть мы в пророки не годимся,
Но, чтоб не так хамели хамы,
Друзья, давайте созвонимся,
Как храмы…

Когда, измученный тревогой,
Начну придумывать беду,
Я к речке тропкою пологой,
Как к другу верному, иду.
…Вернусь оттуда, как из детства:
Нет глупых мыслей в голове,
Нет зла в душе, нет боли в сердце,
Лишь стрекоза на рукаве.

Люблю я тихий час закатный,
Когда остынет пыль дорог,
Когда чуть влажный и прохладный
С реки подует ветерок,
Когда над зеркалом запруды
Две-три звезды встречают взгляд,
Когда умолкнут словоблуды,
А молчуны заговорят…

День ото дня мелеют реки,
И вместе с ними заодно
Мельчают люди-человеки,
Безверье тащит их на дно.

Кто эту жизнь переиначит,
Что так продажна и груба,
Где ничего уже не значит
Отдельно взятая судьба?

Хоть с нами не было того,
После чего бывают дети,
Счастливей нас на целом свете,
Мы знали, нету никого.
Мы целовались в кинозале,
Где я теперь седой сижу.
Какими жадными глазами
Я в наше прошлое гляжу!
Гляжу в чарующую даль я,
Где счастлив был давным-давно.
Ты с кем теперь, моя Наталья?
Мне до сих пор не всё равно.

Босиком, нескончаемым летом,
Несказанного счастья полна,
Между Ветхим и Новым Заветом
Васильки собирает она,
Простирается в звездные выси
И находит иголку в стогу...
И, конечно, мне страшно от мысли,
Что ее погубить я могу...

Что делать, коль не спится человеку?
Пойди найди ближайшую аптеку
И там себе снотворного купи,
Безсоннице на горло наступи.

Но если вдруг и это не поможет,
Тогда вставай в полу́ночной тиши,
«Я вас любил, любовь ещё, быть может…»
Иль что-то в этом роде напиши.

Заколоченные дачи,
Солнце светит зло и колко.
Улыбаюсь, а иначе
И расплакаться не долго.
На ветвях сухие груши,
Цвет небес такой же синий,
Как глаза твои, он в душу
Льётся всё невыносимей.
Но держусь на силе воли,
Поскорей бы уже вечер.
Но, а если, кроме боли
Этой, жить мне будет нечем?..

Чистых чувств и мыслей мерный ход,
Лето, полдень жаркий и звенящий.
Прошлый век, семидесятый год...
Там я и остался настоящим...

Хочу заснуть, – не получается,
Хотя давно уже пора.
Глядит в окно луна-печальница
Сегодня так же, как вчера.

И, шевеля на окнах шторы,
Ко мне по лунному лучу
Приходят мысли, от которых
Всю жизнь избавиться хочу…

Травы пахнут так сладко,
Воздух тёплый такой.
За железной оградкой —
Тишина и покой.
Как зелёная туча,
За оградкой ветла.
И калитка скрипуча,
И скамейка тепла.
Странным кажется это,
И сомненья берут:
То ли солнцем нагрета,
То ли Ангел был тут?...

На берегу песчаный свей*.
Неописуемых окрасок
Летит листва,
но не с ветвей,
А из давно забытых сказок.

Плывёт, подняв головку уж,
Как из какого-то преданья.
Вокруг такая тишь и глушь,
Что глупо сдерживать рыданья.

Пришла мне мысль в лучах рассвета,
Хочу ей поделиться с вами.
Не за горами конец света,
Но вера двигает горами.

Мысль на лету душа схватила.
Ты разве этому не рад?
Мы в состояньи с тобой, брат,
Отсрочить верой гибель мира!

Стоит учитель рядом с картой.
Струится речь его легко.
Мне десять лет. Сижу за партой.
Смерть где-то очень далеко...

Промчались годы. Всё промчалось.
Земли поскрипывает ось.
И всё, о чём тогда мечталось,
Забылось или не сбылось...

Со злобным словом на устах,
С гримасой гневною, с размаха
Как часто мы бросаем в прах
Нас сотворившую из праха.
Но, невиновная, она
Встаёт с земли не с жаждой мщенья,
Встаёт с улыбкой всепрощенья,
Которая лишь ей дана.

Наконец я дождался вечерней поры.
Зазвенели, столпившись вокруг, комары
И впиваются с жадностью в тело моё —
Хоть кому-то полезно моё бытиё

Круглый год он спал под лодкой,
И звезда сквозь щёлку в днище
С неземной улыбкой кроткой
Разговаривала с нищим.

Он однажды не проснулся
От тоски или от водки.
И его похоронили,
Как в гробу, в прогнившей лодке.

Я назвал бы жизнь жестокой,
Но опять – смотрите! – вот
Он к звезде своей далёкой
В лодке по небу плывёт…