Россия как «лирическая величина»

Быть современником — творить своё время,
а не отражать его.
Марина Цветаева

Россия уходит на небо,
Попробуй её удержи.
Николай Зиновьев

Искусство — форма мышления, позволяющая видеть мир сразу с нескольких сторон. Оно является своего рода контрапунктом к плоскому и однозначному логическому мышлению, ибо «создаёт выброшенную многонаправленную точку зрения на мир» (Юрий Лотман). Искусство свободно как всякая мысль и как всякое творчество — оно дарит возможность реально осуществлять свободный выбор там, где жизнь такой возможности не даёт. Искусство — это не способ подражания или воссоздания жизни, но способ её созидания, если говорить о настоящем искусстве. Оно не имитация жизни, не фрагмент её, но сама жизнь, отличная от обыденности и всегда новая. Потому «литература тайно управляет миром» (Д. Быков).

Читая Блока, о Блоке, поймала себя на мысли, что ему суждено было пережить, осуществить им же предречённое:

Но страшно мне
изменишь облик ты[1].

Причём это верно не только в отношении печальной истории любви Блока, но и в отношении России, поманившей его светлым романтическим образом революции и обманувшей.

Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнём-ка пулей в Святую Русь[2].

Складывается впечатление, что Прекрасная Дама изменяется в процессе материализации, являясь то несказанной и униженно гордой Незнакомкой, встреченной в пьяном дурмане ресторана, то бумажной невестой Коломбиной — в «Балаганчике» и даже трагично погибшей Катькой — в поэме «Двенадцать».
Стихи опережают события времени, жизни поэта, воплощая в строчках то, чему суждено сбыться. Тем интереснее вчитываться в строки Блока, посвящённые России:

О, Русь моя! Жена* моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь — стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь[3].

Столь интимное восприятие Родины, как жены (в поэтическом значении слова, разумеется) невольно заставляет соотносить этот образ с той самой ускользнувшей, обманувшей надежды Прекрасной Дамой, которая, быть может, потому и обманула, что герой истекает клюквенным соком, а не настоящей кровью, что на голове у него бумажный шлем, а в руке бумажный меч[5].
Ненастоящесть — вот главная проблема.

В дневнике Блока есть словесная формула, кратко и точно выражающая суть вышесказанного: «Россия для меня — лирическая величина. На самом деле её нет, не было и не будет». Это потрясающая по глубине мысль по-настоящему раскрывает и тютчевское «в Россию можно только верить»[4].

Помните евангельское «вера без дел мертва» и «вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом»?
Так вот, РОССИЮ тоже НАДО ОСУЩЕСТВЛЯТЬ в себе — ту Россию, в которую верим и в которой хотим жить, осуществлять каждый миг, каждое мгновение. Иначе откуда она возьмётся? Сегодня очевидно, что в промыслительном уподоблении России Церкви Христовой, которую тоже необходимо осуществлять в себе, есть знак её призвания на особое служение в мире. Триединая Русь призвана быть слугой миру в христианском значении этого слова — т. е. хранительницей важнейших для человеческого бытия смыслов и идеалов.

«На небе Бог, а на земле Россия» — это не просто афоризм, пословица, риторическая фигура. Это та самая русская идея, которую всё время ищут и почему-то не находят, или находят и отвергают.

«Царство Моё не от мира сего», — свидетельствует Господь (Ин. 18:36). Тем не менее христиане призваны именно к тому, чтобы осуществлять в себе и через себя присутствие Бога в мире; призваны осуществлять, воплощать в жизнь то, чего нет, потому что оно не от мира сего.

Бездействие — опасно, лживо, преступно. Это очень остро чувствовал русский мыслитель Н. Фёдоров, который был противником бездеятельного, чисто созерцательного отношения к жизни, и требовал осуществления того, что открывается как откровение. На его взгляд «идея не субъективна, но и не объективна — она проективна». К истории, — писал он, — нужно относиться не «объективно», т. е. безучастно, и не «субъективно», т. е. с внутренним сочувствием, а «проективно», т. е. превращая знание «в проект лучшего мира».

Вспоминается легендарный Град Китеж**, который ускользнул в неведомую реальность — быть может в ту самую весну, которая плывёт в вышине, согласно Блоку, и которую никто не смеет понять.

Здесь никто понять не смеет,
Что весна плывёт в вышине!
Здесь никто любить не умеет,
Здесь живут в печальном сне[5]!

Страшная тайна приоткрывается только своим избранникам — Прекрасной Дамой и Незнакомкой, но как застраховаться от самообмана дерзнувшему вступить в отношения с ней, пожелавшему понять её? Великая опасность кроется в стремлении присвоить себе то, что принадлежит будущему веку. При попытке присвоения происходит преображение реальности в картонную декорацию, а то и в антиобраз, в двойника.

Нечто подобное произошло и с  Н. Фёдоровым, который всерьёз увлёкся проблемой физического воскресения всех умерших с помощью науки, перенеся таким образом мистическое откровение о воскресении в область земную, материальную, приняв идею осуществления в себе Царства Божьего материалистично и слишком буквально.

Прислушаемся и к Паскалю, который говорит: «Открыто являясь тем, кто ищет Его всем сердцем, и скрываясь от тех, кто всем сердцем бежит от Него, Бог регулирует человеческое знание о Себе — Он дает знаки, видимые для ищущих Его и невидимые для равнодушных к Нему. Тем, кто хочет видеть, Он дает достаточно света; тем, кто видеть не хочет, Он дает достаточно тьмы».

Поэзия — это не фантазия о том, чего нет, а откровение о том, что может быть и что должно быть осуществлено. Православие даёт очень точное понимание методов и механизмов такого высокого делания, призывая к самоотверженности и бескорыстию всякого подвижника. Прикладное, утилитарное понимание осуществления искажает картину мира, делая её плоской, как картонная декорация. Работа с высокими материями требует внутреннего аскетизма на всех уровнях.

Это чувствовал и Блок, несмотря на его признание, что никогда не знал Христа, «ни Христа, ни Антихриста». В дневнике Блока есть такая запись: религия и мистика «не имеют общего между собой. Хотя — мистика может стать одним из путей к религии. Мистика — богема души, религия — стояние на страже… Просто и банально на примере: развратное отношение к женщине — мистика, чистое — религия. Крайний вывод религии — полнота. Мистики — косность и пустота. Из мистики вытекают истерия, разврат, эстетизм. Краеугольный камень религии — Бог. Мистики — тайна».

Где, в каком пространстве скачет Русь-Тройка Гоголя? Не осуществившееся продолжение «Мёртвых душ», видимо, должно было открыть эту тайну, явить её миру — а это задача в принципе непосильная. Её нельзя открыть всем, ибо она приоткрывается каждому в личном, интимном, общении и только так осуществляется. Как сказал Д. Быков, вся последующая русская литература пишет продолжение гоголевских «Мёртвых душ».

Но не только и, может быть, не столько писатели должны этим заниматься. Каждый из нас, хранящий в себе сокровенный дар Христов — зерно Царствия Божьего — должен познавать себя и открывать в себе чудо иной жизни, которая может быть, которая как Христос стоит и стучит, и ждёт. Перефразируя Ю.Трифонова[6], скажем: чтобы понять сегодня, надо узреть завтра и послезавтра, ибо мы растём не столько из прошлого, сколько из будущего.

Быть может и правда мы сначала воображаем свою жизнь, а потом реализуем её — творим, а если так, то мы в ответе за все постигающие нас несчастья, потому что они приходят либо когда мы осуществляем что-то не то, либо когда не делаем того, что должны делать.

Как стыдно мне.., причём, не за грехи,
Но за дела, которые не сделал.
(Вадим Негатуров)

Россия из разряда тех вещей, которые требуют осуществления. Она есть и будет именно такой, каковы мы сами в реальности и в своих устремлениях. Если же мы перестанем осуществлять в себе Россию, она может исчезнуть, подобно Китежу. Или… подобно Югославии, потому что Россия земная, историческая, теснейшим образом сопряжена с мистической Святой Русью.

«Русь! Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросанно и неприютно в тебе; не развеселят, не испугают взоров дерзкие дива природы, венчанные дерзкими дивами искусства <…> Но какая же непостижимая, тайная сила влечёт к тебе? Почему слышится и раздаётся немолчно в ушах твоя тоскливая, несущаяся по всей длине и ширине твоей, от моря до моря, песня? Что в ней, в этой песне? Что зовёт, и рыдает, и хватает за сердце? Какие звуки болезненно лобзают, и стремятся в душу, и вьются около моего сердца? Русь! чего же ты хочешь от меня? какая непостижимая связь таится между нами? Что глядишь ты так, и зачем все, что ни есть в тебе, обратило на меня полные ожидания очи?.. <…> И грозно объемлет меня могучее пространство, страшною силою отразясь во глубине моей; неестественной властью осветились мои очи: у! какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль! Русь!..» (Гоголь «Мёртвые души»).

Один из знакомых как-то сказал: люди едут в Россию, а приезжают в Рашку. Как ни сложно это принять, не поспоришь. В определённом смысле творческим усилием большинство из нас создаёт именно ненавистную «Рашку». По недомыслию? И ведь многие возмущаются этим несоответствием реальности высокому идеалу. Невдомёк, видно, что Русь давно вглядывается в каждого и ждёт, ждёт, ждёт… Но критиканы упоены своим величием и возмущением, им некогда думать о «лирических величинах», в которых они нуждаются и за отсутствие которых ругают всех, кроме себя.

____________

[1] Блок. Предчувствую тебя

[2] Блок. Двенадцать

[3] Блок. На поле Куликовом

[4] Из стихотворения Ф. Тютчева:
        Умом Россию не понять,
        Аршином общим не измерить:
        У ней особенная стать —
        В Россию можно только верить.

[5] Блок. Балаганчик

[6] «Для того чтобы понять сегодня, надо понять вчера и позавчера» (Ю. Трифонов)

* Об обручении раба Божьего Александра — рабе Божьей России

«В Клюева он крепко поверил», — писал в воспоминаниях о Блоке С. Городецкий. Глубоко потрясла Блока статья Клюева «С другого берега», полученная им в рукописном виде лично от автора в сентябре 1908 г. для пересылки во Францию В.С. Миролюбову. В этой статье Клюев сближал религиозные и революционные настроения в народе, доказывая, что революция — это проявление вековечной мужицкой мечты о справедливом земном рае, где нет «господ», где вся земля принадлежит крестьянам и т.п. В письмах к Клюеву Блок кается и всячески осуждает свои прежние жизнь и творчество. Незаметно из начинающего поэта, обратившегося с первым письмом к известнейшему поэту тех лет, Клюев превратился едва ли не в тайного наставника и «духовника» Блока.
Однако культурная натура Блока оказалась все же сильнее клюевского «влияния». Возможно, чувствуя несговорчивость Блока, Клюев в ноябре 1911 г. решается на отчаянный шаг: «благословляет» его на отречение от своей поэтической личности, на отказ от «поклонения Красоте» ради приобщения к «Миру-народу». Он призывает принять «подвиг последования Христу»: «В настоящий вечерний час я тихо молюсь, да не коснется Смерть Вас, и да откроется Вам тайна поклонения не одной Красоте, которая с сердцем изо льда, но и Страданию. Его храм, основанный две тысячи лет тому назад, забыт и презрен, дорога к нему заросла лозняком и чертополохом; тем не менее отважьтесь идти вперед!.. Под низким обветшалым потолком Вы найдете алтарь еще на месте и Его тысячелетнюю лампаду неугасимо горящей. Падите ниц перед нею, и как только первая слеза скатится из глаз Ваших, красный звон сосен возвестит Миру — народу о новом, так мучительно жданном брате, об обручении раба Божьего Александра — рабе Божьей России».
Несколько дней Блок не расставался с этим письмом, всюду носил с собой, постоянно перечитывал. Можно предположить, что только непонятность, расплывчатость нового жизненного «маршрута» спасли Блока от решительного шага.

**  Существует аналогичная легенда о подводном городе Кэр-Исе — бретонском Китеже.

Иван Ильин: «Русская идея – это идея сердца, идея любви»

Из блоковских набросков: «13.XI.09.

Усталая душа садится у порога могилы. Опять весна, опять на крутизнах цветет миндаль. Проходит Магдалина с сосудом (Петр с ключом. Саломея проносит голову). Где же твое тело? — Тело мое все еще бродит по земле и старается не потерять душу, давно уже ее потеряв. Старается убедить себя, что не потеряна.

Старший черт, окончательно разозлившись: «Знаешь что? Я пошлю тебя жить в России!»

Душа смиренно соглашается и на это.

Младшие черти рукоплещут старшему за его чудовищную изобретательность.
Душа мытарствует по России в XX столетии».

 В основу задуманной повести поэт кладет знаменитое восклицание Пушкина: «Черт меня дернул с умом и талантом родиться в России!» Повесть осталась ненаписанной.

Всё это может показаться
Смешным и устарелым нам,
Но, право, может только хам
Над русской жизнью издеваться.
Она всегда — меж двух огней.
Не всякий может стать героем,
И люди лучшие — не скроем —
Бессильны часто перед ней,
Так неожиданно сурова
И вечных перемен полна;
Как вешняя река, она
Внезапно тронуться готова,
На льдины льдины громоздить
И на пути своем крушить
Виновных, как и невиновных,
И нечиновных, как чиновных...

(Блок. Возмездие)

«Но я — русский, а русские всегда ведь думают о церкви; мало кто совершенно равнодушен к ней».  Александр Блок, «Исповедь язычника».

«Родился в России», это почти что — родился везде, родился — нигде. Марина Цветаева

«В будущем я вижу две России: Россию-Америку и Россию православную». Александр Блок

«Просмотрели Россию. Особенность свою познать не можем и к Западу самостоятельно отнестись не можем… Петр Великий захотел европейцев непременно по указу и получил европейцев через 150 лет, под условием, что от своих оторвались, а к другим не пристали, потому что те все национальны, а мы национальность в корне отрицаем, общеевропейцами хотим быть, а ведь общеевропейцев‑то вовсе нет». Ф.М. Достоевский

 «Русский человек ничего не знает выше христианства, да и представить не может. Он всю землю свою, всю общность, всю Россию назвал христианством, «крестьянством». Вникните в православие: это вовсе не одна только церковность и обрядность, это живое чувство, обратившееся у народа нашего в одну из тех основных живых сил, без которых не живут нации. В русском христианстве, по–настоящему, даже и мистицизма нет вовсе, в нем одночеловеколюбие, один Христов образ». Ф.М. Достоевский

«Это, действительно и на самом деле, почти братская любовь наша к другим народам, это — потребность наша всеслужения человечеству, это — примирение наше с их цивилизациями». Ф.М. Достоевский

«Мы начнем теперь, когда пришло время именно с того, что станем всем слугами, для всеобщего примирения. Кто хочет быть выше всех в Царствии Божием — стань всем слугой… Вот как я понимаю русское предназначение в его идеале». А через несколько строк заявляет: «Само собой и для этой же цели Константинополь рано или поздно ли должен быть наш». Ф.М. Достоевский, июнь 1876 г.

«Искренне верующий не может веровать в божественный закон и не желать его осуществления; и не может, желая этого, не осуществлять его. Его вера сама есть любовь, т. е. огненная воля к божественному, т. е. система живых усилий, направленных к его осуществлению. Слабая вера есть неискренняя вера. Пассивная воля есть неискренняя воля. Робкая мысль есть неискренняя мысль. Искреннему человеку неестественно верить и молчать; или верить и не делать. Ибо вера есть одержащая душу очевидность божественного бытия; а «одержимому» молчать мудрено; и тому, кто испытывает свет очевидности — невозможно пребывать в пассивности. Слово и дело осуществляются в жизни искреннего человека с той же естественностью, с которой падает с дерева созревший плод». Иван Ильин. Аксиомы религиозного опыта

Самосознание русское, народное есть самосознание не расовое, не племенное, а вероисповедное, религиозное.
Митр. Антоний Храповицкий

Февраль 2015