Вкус жизни

Пахнет гречкой, а хочется, чтобы куличами. Невестка не печёт сама, покупает в магазине. Говорит, какая разница? И правда что...

Горячий чай по утрам заводит дряхлеющую машинку, по праздникам — кофе. Тело давно не знает другой гимнастики, кроме пищеварительной. Съесть что-то вкусненькое всё равно, что пройти километр по лесу. Радость бежит по жилам, журчит жизнью. У неё сладкий вкус, потому хочется куличей. Чувствуешь этот вкус не во рту, а где-то глубже. Может быть, в душе...

По вкусу внутри она безошибочно узнавала, что любима или брошена, что приближаются женские дни или что беременна. Горький вкус сообщил о вечной разлуке с мужем. Когда узнала о его гибели, вкус надолго исчез — думала, навсегда. Даже рождение внуков ничего не изменило, не вернуло. Жила машиной, вращающей свои механизированные члены по заведённой издавна привычке.

Глядеть в окно скучно. Всё, что есть за окном будет, когда её не станет. Спиленная верхушка соседской груши, торчащая из-за забора, и та останется — грушу некому выкорчевать, а для людей придумали эвтаназию: ненужных людей убирать из жизни важнее. Так ведь груша не просит ухода за собой, не просит кормёжки. И блажь про куличи ей в голову не приходит — за неимением головы. Лишний человек больше лишний, чем лишнее дерево, это очевидно.

Она и сама не прочь умереть, устала носить свой мешок с костями — от него только скорби, а теперь ещё и новый вкус. Странный, незнакомый. Вкус смерти?

Хорошо бы на Пасху, но там очередь — ждать не хотят. А может блатные покупают смерть на Пасху для своих стариков. Люди чтят праздники...

Значит, завтра? Она не чувствует вкуса этого слова, не понимает его. Голова соображает, что до завтра её ещё два раза надо покормить, раз помыть и переодеть. Много ли это? Её время теперь измеряется количеством чужой недоброй заботы, которая растягивает его, заставляя страдать совестью. Совесть длится долго. 

15.04.2017