Лакан. «Истина имеет структуру вымысла»

Я думаю практически всякий кто впервые сталкивается с современным философским дискурсом (например, Делеза, Деррида или того же самого Лакана) очень остро чувствует нехватку понимания или даже предпосылок, некоторых базовых знаний для понимания. Но я считаю, что даже углубленное изучение первооснов (в нашем примере это Ницше, Гуссерль, Фрейд) дискурсов изучаемых современных философов все-таки не даст полного понимания ни их предмета, ни языка. Более того традиционный (чуть ли не ветхозаветный) генетизм (А породило Б, а Б в свою очередь В) слишком однобок и склонен давать объяснения, а не понимание. Как известно гуманитарное понимание представляет собой отнюдь не линейный процесс, якобы повторяющий историю возникновения предмета, но это сложный процесс назад-вперед-возвратного движения от текста к его предтечам, традиции, через его аналоги (современники) к комментаторам, интерпретаторам, и далее включая в свой и будущий контекст. Поэтому чаще всего понимание требует некоторого вхождения в суть дела, которое происходит не иначе как в речи, в живой речи, создающей своего рода континуум, в котором возможно дальнейшее понимание.

«Герменевтический круг» неизбежен, всякое знание предполагает пред-знание, причем часто такого рода и характера, что возможно логически вывести и обосновать лишь из последующего знания. Не будем останавливаться на характере этого пред-знания (вера ли это, интуитивное знание или философская вера Ясперса; докса или эпистема – не все ли едино?), потому как дело не в том, чтобы принять нечто за догму, но скорее прояснить некоторую феноменологию оснований, на которой строится новый дискурс (если не сказать больше: картина мира) – структурный психоанализ.

Итак, начнем.

1. Аналитик всегда прав. Не потому что он все знает, но потому что занимает место Аналитика (отсюда следует обратная истина: пациент/исследуемый всегда ошибается). В этом тезисе закладывается идея о структурной заданности всякого дискурса (в последствии Лакан выделит 4 типа дискурса: господина, университета, истерика и аналитика), т.е. для отношений в поле речи первейшую значимость имеет не результат, смысл или содержание, а место/положение или по большому счету Форма (т.е. не что говорится, и даже не кем, а как или откуда, из чьей позиции этот кто-то говорит).

2. Психоаналитический дискурс ограничен, его единственным основанием и материалом является – речь, слово, буква, нечто сказуемое. Подобное ограничение на деле открывает широчайшие возможности. Одно из важнейших следствий этого: в силу первостепенности исследований поля речи/языка, любая реальность в психоанализе – либо языковая, либо вне-языковая (но с языком связанная и так или иначе им созданная).

3. Всякая видимость имеет сущностный характер. Именно видимость, «поверхность смысла» открывает нам то как собственно та или иная вещь вписана в общественные отношения. Иначе говоря, задача психоанализа увидеть в любом вымысле остаток неразрушимого ядра реальности (субъекта и его фантазмов или символической социальной сети) – «Истина имеет структуру вымысла».

4. Все живые существа захвачены тягой к иному/другому (это условие выживания); но животные даны сами себе непосредственно, а человек – опосредованно и в этом его трагедия – он сам для себя и есть другой. Данное положение опирается на исследования этологии животных (не помню автора теории, занимавшегося проблемой мимикрии) и примитивных обществ (Роже Кайуа, Клод Леви-Стросс). Отсюда еще одно важное и существенное замечание: хотя и животные умеют притворяться, но они способны обманывать лишь подражанием тому, что они не есть; человек в свою очередь единственное существо способное обманывать ложью (ибо только язык и сохраняет ложь в бытии), но человек способен также обмануть, говоря правду. Это подчеркивает суть сферы Символического – оно строится на обмане.

5. Так или иначе всякое образование (не только симптом, комплекс, но и начало самой психики) есть реакция на «внешнюю» реальность – это травма и последующие попытки защиты, сокрытия, вытеснения, излечения (следует учесть что травматичной реальностью является ничто иное как желание-наслаждение другого).

На основе этих положений можно уже перейти к основным положениям структурного психоанализа как такового (далее С.П.).

1. Одно из фундаментальнейших для теории С.П. открытие Лакана получило название «стадия зеркала». Суть его в следующем: Лакан изучает психологию детей (еще Фрейд указывал на необходимость изучения детской психологии для понимания структур психики взрослого) в возрасте от полугода до полутора, когда у них возникает первая самоидентификация – а именно в это время дети начинают узнавать свое отражение в зеркале. Разработка этой стадии, позволяет Лакану существенно дополнить (радикально формализовать) концепцию строения психики Фрейда.

1.1. Итак, первое следствие из «стадии зеркала» - это выделение трех регистров психики: Реальное – Воображаемое – Символическое. Чтобы приблизительно понять смысл, вкладываемый Лаканом в эти понятия, можно воспользоваться сравнением предложенным Н.Ф.Калиной этих категорий с другими похожими триадами о уровнях в человеке:
 

Структурный психоанализ

Фрейд (классический психоанализ)Аналитическая психологияСтруктурализмЭкзистенционализм

РеальноеОно (ид)Комплексы, инстинктыЭкзистенциальное измерениеБытие-в-себе

ВоображаемоеЯ (эго)ЭгоФеноменологическое измерениеБытие-для-себя

СимволическоеСверх-я (супер-эго)Самость, архетипыСтруктурное измерениеБытие-для-других

Реальное выступает как некоторое доязыковое бессознательное, опыт до всяких категорий – это тот хаос впечатлений, ощущений, состояний, влечений и чувств, в котором живет новорожденный младенец до того времени, когда под контролем взрослых, под влиянием культуры и при участии языка он начинает выражать свои переживания с помощью знаковых средств - жеста, осмысленных слогов, слов-наименований, слов-понятий и культурных образцов поведения.

Воображаемое – есть собственно тот регистр психики, что образуется в «стадии зеркала». В нем открывается главная функция этой стадии – ребенок устанавливает связи между организмом и реальностью через усвоения образа своего тела. Именно это и становится началом отчуждения субъекта от самого себя – ребенок усваивает себя не изнутри, но через внешний образ и говоря «Это Я» на деле показывает не на себя, а от себя в сторону зеркального двойника, который по сути есть уже некто другой – в лакановской терминологии это и есть другой (с маленькой буквы). ["Стадия зеркала, - пишет Лакан, - представляет собой драму, стремящуюся от несостоятельности к опережению - драму, которая фабрикует для субъекта, попавшегося на приманку пространственной идентификации, череду фантазмов, открывающуюся расчлененным образом тела, а завершающуюся формой его целостности, которую мы назовем ортопедической, и облачением, наконец, в ту броню отчуждающей идентичности, чья жесткая структура и предопределит собой все дальнейшее его умственное развитие."]

Символическое – последнее образование в психике, по сути не являющееся индивидуальным измерением, формируется с усвоением речи на фаллической фазе развития. Символическое - это структурный уровень языка и социальных отношений. Узловым моментом является исходная эдипова ситуация, от которой зависят первые формы социальных взаимодействий ребенка. Сама природа Символического состоит в том, что это структурирующее начало, некий порядок, место культуры. Структурированное, упорядоченное бессознательное (желания Реального) обретает символические формы для выражения, или, в терминологии Лакана, невыразимая реальность бессознательного, означаемое, находит для себя означающее. Этот порядок ведет за собой появление еще одного важного понятия – Другого (с большой буквы).

Стоит отметить, что в С.П. все эти регистры являются аналитически сконструированными, вычлененными из целостной внутренней психической жизни индивида понятиями, а не реально существующими образованиями. Более того, всякое определение каждого регистра самого по себе недостаточно, т.к. они все взаимосвязаны («боромеев узел» Лакана) и взаимоопределяются1.

1.2. Выражение Рембо: «Я – это другой», часто служит манифестом теории Лакана. Он говорит о дискурсивной природе Другого («бессознательное – это дискурс Другого»), исходя из того, что место Другого - общепринятые формы речевой практики, дискурс большинства, способы выражения (артикуляции) Реального, предлагаемые языком и культурой (самый ясный пример говорения Другого через меня – это постоянные поправки пациентов, типа «я не это хотел сказать», «мне кажется кто-то другой это говорит, а ней я», «я вынужден говорить чужими словами» етс.). Как понятие Другой – это субъектная артикуляция феномена «свое иное»; это извечное «Ты» всякого диалога, извечное «Он» всякой структурности. У Лакана Другой определяется строго психоаналитически, как источник (и одновременно результат) процессов вытеснения и сопротивления. Я и Другой диалектически связаны между собой, а истоки этой связи коренятся в невозможности осознать и принять истину своего существования (Реальное).

1.3. Собственно выражение «Я – это другой» помимо важности Другого имеет и другое послание, о том, что наше Эго существует как иллюзорная сущность, ложная самость. ["Чем дальше следуем мы за мыслью Фрейда на третьем этапе его творчества, тем яснее предстает у него Я в качестве миража, в качестве суммы идентификаций. Конечно, Я действительно располагается в месте того достаточно бедного синтетического образования, к которому субъект сводится в собственном о себе представлении, но оно в то же время являет собой и нечто иное, оно находится и в другом месте, оно имеет и другой источник"]. Говоря о Воображаемом (топос нашего Эго) С.П. имеет в виду комплекс отношений – «нарциссическое отношение субъекта к собственному Я», «дуальное отношение, основанное на образе себе подобного (эротическое притягивание, агрессивное напряжение)», «отношение, сходное с теми, что описываются в этологии животных» (все три фрагмента определений взяты из словаря по психоанализу Лапланша и Понталиса). Отсюда возникает характерная для всего пост-структуралистского дискурса проблема Субъекта. Как такового Человека в теории Лакана не существует (он вообще не употребляет этот термин, заменив его «субъектом», причем субъектом перечеркнутым – это будет пояснено далее), что методологически было оправдано на первых порах развития теории, ибо она не ставила проблем антропологических или экзистенциальных, но прямо исходила из фигуры исследуемого, т.е. «психоаналитического субъекта» – пациента то бишь. Вторым моментом является конечно тот факт, что С.П. ставит под вопрос Субъектность человека в ее традиционном понимании, рассматривая его Я всего лишь в качестве шифтера («переключателя») между регистрами психики (Р-В-С). Впоследствии С.Жижек (основатель Люблянской школы С.П.) дал наиболее краткое определение «Субъект – есть ответ Реального на вопрос Другого» (проблема Субъектности и ее появления Жижеком рассматривается через феномен интер-пассивности).

Наибольшую путаницу вносит постоянное употребление Лаканом «перечеркнутого субъекта» (что-то вроде $), не вдаваясь в нюансы употребления сей матемы сейчас нам нужно лишь уточнить, что в С.П. субъект (как и Я, эго) не являются чем-то стабильно-сущим, некоторым устойчивым ядром, образованием и т.п. «Перечеркнутый субъект» призван именно отметить эту неполноценность, неполноту, лишенность субъекта вне Символического. По сути для Лакана субъект – это имя того смещения, которое происходит от индивидуального плана (наше недостаточное S) к социо-символическому. Человек, остается субъектом лишь балансируя на этом извечном движение туда и обратно, завершенный переход в один из уровней неминуемо превращается нас в объект.

2. «Бессознательное структурировано как язык» (иначе эту формулу Лакан формулирует в одном из интервью: «Нет структуры, которая не шла бы от языка»).

2.1. Бессознательное – на поверхности речи, а не в глубинах. Данное положение во многом связано с предпосылками теории С.П., одна из них включает в себя отказ от противопоставления глубины и поверхности как таковых (критика «глубины» идущая еще от Ницше), обращение к видимому, а не подразумеваемому и т.д. Именно оговорки, остроты и шире – автоматизм речи, а не глубинные (заметим: конституируемые как глубинные) образования и есть бессознательное в своей феноменологической данности.

2.2. Суть Большого Другого. Всякая речь есть обращение, и стало быть она требует ответа. Сама внеположенность той инстанции к которой обращена речь и в то же время из которой речи и исходит (ибо у нас нет личных слов, язык – это всегда язык Другого, которому мы научились/были научены в детстве) – создают регистр Большого Другого. Необходимо понимать, что в С.П. «Другой – символическая структура, в которую субъект оказывается постоянно вовлеченным. И сама по себе она не принадлежит психическому уровню: это радикальным образом внешний непсихологический универсум символических кодов, регулирующих наш психический опыт. Ошибочно пытаться как интернализовать Большого Другого и редуцировать его до психологического факта, так и экстернализовать Большого Другого и редуцировать его до институций социально реальности» (Салецл). Центральное место в формировании этого порядка является Эдипова ситуация, которую Лакан трактует в чисто языковом ключе. По его мнению, научаясь в этот период подчиняться социальным нормам и запретам, удовлетворять свои желания в соответствии с правилами культуры, ребенок впервые сталкивается с противоречием в языке: Отец и Мать. Главную роль в этом процессе социализации играет инстанция, которую Лакан называет "Имя Отца". Отец (в широком смысле этого слова - старший, субъект власти и закона) выполняет функцию Символического Другого: упорядочивает действительность и учит ребенка жить в обществе и соблюдать его законы. Неоформленные, бессознательные желания Реального выражаются и формулируются под влиянием Другого, объясняющего нам, как именно хотеть того, чего хочется. Мать напротив рассматривается как речевая позиция разрешения/удовлетворения. Это противоречие в принципе неразрешимо, что ведет к следующему важному открытию, что наши желания не такие уж и наши, а как минимум «согласованные» с Другим (о желании см. ниже).

Здесь начинает работать логика подобная логике Капитала у Маркса (именно его понятие «прибавочной стоимости» использовал Лакан) – если часть моих желаний запрещена, и таким образом я лишен доли удовольствия, то стало быть она «отдана/экспроприирована» тем кто запрещает – Другим, представляющим Закон. Суть этой логики не в том, что действительно некто другой получает те удовольствия, что отобрал у нас, но как и у Маркса сама система отношений порождает подсознательное полагание «прибавочного удовольствия» у Другого (отсюда наша нетерпимость к удовольствию других).

Завершая тему большого Другого необходимо затронуть наиболее сложный аспект – то что в психоанализе получило название первичная ложь (proton pseudos). Еще Фрейд предостерегал и был категорически против всякой новомодной чуши (вроде юнгианства) о том, что «нужно только заглянуть в потаенные глубины собственной души, и там вы столкнетесь с истиной, с божественной сокровенностью личности етс.» - вся практика психоанализа указывает на фундаментальную Ложь, обеспечивающую фантазматическую целостность личности: исследуя самое сокровенное содержание нашей личности, мы сталкиваемся не с нашим истинным Я, а с первичной ложью — все мы втайне верим в «большого Другого». Никаких глубин у бессознательного собственно и нет, как нет ничего там, кроме хозяина, хозяина-лжеца, хозяина-самозванца. Лакан, используя игру слов, обозначил то, с чем столкнулся еще Фрейд, - perversion и version du pere (с фр. «перверсия/извращение» - «версия/вариант Отца»). Дело здесь не в том, что есть некая общественная сила, которая подавляет наши глубоко скрытые инстинкты и т.д., а в том, что бессознательное - хозяин, и хозяин этот отвратителен (он навязывает нам одновременно свою власть и непристойное наслаждение). Но именно в этом факте сокрыта позитивность бессознательного, ибо эта та структура, что всеми способами укрывает от меня (от символизации, проговаривания) Нечто, некоторую невыносимую Истину моего желания – и пока я ее не знаю, я сохраняю хоть какую-то целостность, как личность.

3. Проблема существования. Дискурсу Лакана свойственна некоторая противоречивость, что связано со множеством причин, в том числе с его постоянным развитием. Один из аспектов – это двусмысленность употребления термина «существование», который строго говоря используется им в двух противоположных значениях (значение которых проясняет С.Жижек в ст. «Глядя вкось»):

Первый смысл: «существование» как «суждение о существовании», т.е. то с помощью чего мы символически подтверждаем существование чего-либо; здесь существование – синоним символизации, внесения чего-то в символический порядок: только то, что символизировано, полноправно "существует". В этом смысле Лакан употребляет слово "существование", когда утверждает: "Женщина не существует" или "Сексуальных взаимоотношений нет". Ни Женщина, ни сексуальные отношения не обладают собственным означающим, их нельзя вписать в символическую сетку, они противятся символизации. То известное "ощущение нереальности", которое мы испытываем, сталкиваясь с некоторыми явлениями, располагается именно на этом уровне: оно означает, что данный объект утратил свое место в символической вселенной.

Второй противоположный смысл: «существование как «ex-sistence» (букв. с фр. «бывший в нахождении/расположении»), т.е. как невозможно-реальное ядро, ускользающее от символизации. Первые следы такого взгляда на существование видны уже в Семинаре II, когда Лакан подчеркивает, что "во всем существовании есть что-то настолько невероятное, что приходится постоянно задаваться вопросом о его реальности". Конечно, это ex-sistence реальности, Вещи, которая воплощает невозможное удовольствие, исключается самим наличием символического порядка. Можно сказать, что нам всегда приходится выбирать между смыслом и ex-sistence: за доступность смысла приходится платить ценой исключения ex-sistence. (Возможно, здесь начинается скрытая экономика феноменологического "эпохе": взять ex-sistence в скобки, чтобы получить доступ в царство смысла). И, используя такое понятие существования (ex-sistence), мы можем сказать, что именно женщина "существует", то есть присутствует как избыток удовольствия по ту сторону смысла, ускользая от символизации, и поэтому, как говорит Лакан, "женщина – это sinthome мужчины".

Отметим, что отсюда происходит та же двойственность в трактовке Лаканом Реального и реальности2.

4. Желание – влечение (объект маленькое а). Эти понятия являются одними их базовых и получают весьма детальную разработку в С.П.

Желания – это влечения Реального, измененные и преобразованные экзистенциальным присутствием Символического Другого, о которых субъект ничего не знает. Желание бессознательно, это нечто, отчуждаемое от потребности вытеснением, оно не может выразиться в запросе, обращенном к другому человеку. Лакан говорил о расколе между желанием и потребностью: простое сексуальное влечение жаждет удовлетворения, в то время как любовь - это желание Другого (мы желаем, чтобы нас желали). Идеальный возлюбленный - тот, кто всегда желает меня как объект своей любви. В то же время желание Другого производит меня как некоторую субъективность - этот процесс называется актом конституирования субъекта. Иначе говоря, желание – не есть простая функция организма, желание появляется только в Языке, более того оно и «работает» в точности как метонимия в языке, оно метафорично и легко соскальзывает с одного объекта на другой. При этом все же желания наши не хаотичны, а подчинены особой логике, которую выражает в себе объект малое а или объект-причина желания. Эта разница между причиной и объектом желания весьма важна (ибо их слияние представляет собой крайний фетишизм) – само собой Лакан настаивает на том, что любой объект становится желанным не в силу своих реальный свойств, но лишь будучи помещенным в поле фанатазии. Объект малое а (objet a) - это то, что придает динамическую последовательность нашим желаниям, некая черта задействующая фантазм (типичный пример причины и объекта – это деталь и девушка, где такой важной деталью может в зависимости от фантазма оказаться локон, родинка, косоглазие, все что угодно; более сложный пример – некрасивая подружка, оттеняющая красивую, является также по сути причиной желания, хотя объектом остается – красивая).

Желание никогда по сути не направлено на достижение своего объекта, это такое дело суть которого в самом деле, движении, но никак не в достижении; желание направлено лишь на то, чтобы воспроизводить себя как желание (именно потому излишнее приближение к объекту заканчивается смертью желания, либо страхом, бегством прочь). Таким образом, желание оказывается максимально диалектичным, оно в любой момент может развернуться на 180 градусов, соскочить на иной объект. Совсем иной механизм представляет собой влечение. Влечение – слепо направлено на свой объект, оно своего рода замыкание, нечто что появляется там где его быть не должно (Лакан прямо говорит, что влечение – «нечто что не имеет ни головы, ни хвоста – эдакий коллаж»), оно всегда двунаправлено, циркулирует меж двух объектов – своего объекта и удовольствия как объекта (на простом примере: оральное влечение – есть замыкание между пищей как объектом и удовольствием от набивания рта как объектом). Влечение являет собой слепое упорство удовольствия Реального.

5. Симптом – фантазм – синтом. В рамках практики психоанализа всегда соотносятся фантазм и симптом, проблема в том, что Лакан в трактовке их соотношения в процессе анализа прошел не малую эволюцию. Традиционно симптом рассматривался (в т.ч. и «ранним» Лаканом) как "способ, посредством которого субъект дает выход своему желанию", как воплощенный компромисс, свидетельствующий, что субъект не настоял на своем желании, и поэтому истина желания стала доступна только через интерпретативное раскрытие симптома. Т.е. симптом также имеет природу метафоры. ["Двойной спусковой механизм метафоры и есть тот механизм, с помощью которого получает определенность симптом (в аналитическом смысле). Между загадочным означающим сексуальной травмы и термином, заменившим ее в цепочке означающих, пробегает искра, фиксирующаяся в симптоме – а он представляет собой метафору, включающую плоть или функцию в качестве означивающего элемента – значение, недоступное для субъекта, обладающего сознанием, у которого симптом этот можно снять"]. В самом простом виде механизм симптома наблюдался еще Фрейдом в конверсионной истерии: например кем-то нанесенная словесная обида (травма) символически рассматривается (вписывание травмы в символический континуум для снятия травматичности) как пощечина (перенос, т.е. конверсия), что в последствии находит выражение например в болезненном нервном тике щеки (собственно симптом). Открытие Фрейда ставшее важнейшим для психоанализа заключалось как раз в том, что расшифрованный как послание Другому симптом сам собой пропадал. Т.о. «стандартная» теория психоанализа стояла на формуле "раскрытие симптомов – идентификация с фантазией". Реконструкция фантазии на месте симптома и последующая идентификация с ней была необходима именно в силу попыток придать некую опору пациенту в жизни (эта опора однако иллюзорна, т.к. фантазия будучи воображаемым сценарием не устраняет, а лишь маскирует неполноту в символическом порядке, нехватку в Другом, некую фундаментальную невозможность, вытекающую из самого акта символизации). Фантазм – как его определяет все та же Калина – есть как бы окошко, открытое в Реальное, это своеобразный компромисс между принципом удовольствия и принципом реальности, посредством которого человек может хоть что-то узнать о своих подлинных желаниях. Фантазм и перверсия сходны друг с другом, только извращение - это вторжение Реального в Символический порядок, а фантазм - экспансия Символического в экзистенцию Реального. В этом корни привлекательности фантазма. Он зачаровывает и обольщает, поскольку (на какое-то время) возвращает взрослого человека в давно утраченный, блаженный рай нарциссического удовольствия.

СИНТОМ
В 70х годах Лакан приходит к совершенно иной концепции анализа, которая выражается уже формулой "пройти сквозь фантазию – отождествиться с симптомом". Это связано с выделением Лаканом нового топоса психики – который получил название le sinthome (синтом). Это точка, которая является основой цельности субъекта, точка, где "ты есть это", точка, указывающая на "нечто в субъекте, что больше, чем сам субъект", точка, не являющаяся ни симптомом (шифрованным посланием, в котором субъект получает от Другого свое собственное послание в измененном виде), ни фантазией (воображаемым сценарием, который, посредством своего гипнотизирующего присутствия, маскирует в Другом его лишенность).

Эта сфера эк-зистирующего sinthome намного глубже, чем симптом или фантазия: sinthome – это психотическое ядро, которое не поддается ни интерпретации (как симптом), ни снятию (как фантазия) – что же с ним тогда делать? Ответ Лакана (и в то же время определение завершающего момента в процессе психоанализа) таков: отождествиться с sinthome. Субъект, отождествившись со своим симптомом, становится недоступен для его происков – и, наверное, нет лучшего завершения для анализа. Т.е. анализ оказывается завершен, когда мы выделяем ядро удовольствия, которое, так сказать, обладает иммунитетом к символическому воздействию, к влиянию дискурса. Кроме того, это можно считать лакановским прочтением лозунга Фрейда: "Wo es war, soll Ich werden": в реальности твоего симптома ты должен разглядеть основу твоего бытия. Ты должен отождествиться с тем местом, где уже был твой симптом, в его "патологической" единственности ты должен увидеть то, что гарантирует твою целостность. Для позднего Лакана анализ закончен, когда мы отходим на какое-то расстояние от фантазии и отождествляемся с патологической единичностью, от которой зависит целостность нашего удовольствия.

6. Норма – это психоз. Психоз – это норма. Если поверхность речи – и есть бессознательное, то в чем отличие нормального человека от так называемого «психически больного»? Конечно же, в том как тот и другой строят свой дискурс: первый строит свой дискурс на расщеплении речи между социальной нормой и желанием, второй – буквально артикулирует желание. Проблема в том, что разница оказывается призрачной, ведь психотик не устраняет это расщепление, но доводит его до предела – максимально дистанцируясь от символического порядка (на том же основании другой исследователь предложил рассматривать многие заболевания, и в первую очередь шизофрению – как вариант языковой игры, иллокутивное замыкание). Именно на этом и строится заявление Лакана: «Психоз – это норма. Норма – это психоз». Т.е. с одной стороны, «больной» - это лишь тот, кто либо прямо (и быть может часто гротескно или утрировано, как например, в заявлении «Я - Бог» или «Я – Наполеон») высказывает те же самые содержания (желания), которые есть и у «здорового», но успешно вытесняются, либо за счет дистанции от обще принятых значений (социо-символический порядок) создает иное, альтернативное отношение к миру (паранойяльное картирование, психотическое отношение к социальным условностям, как именно условностям). А с другой стороны – то, что зовется «нормой» в сути своей часто редкостное психическое «уродство»: норма зиждется на фетишистской вере в Другого и предполагает постоянный компромисс желаний и социальных установлений (самая что ни на есть проституция личным содержанием). Именно норма нуждается в шизофреническом расколе – между личным и социальным, более того именно смещение одного плана в другой и порождает субъекта (потому норма как психоз имеет и положительное, а точнее необходимое значение).

Т.о. Лакановская концепция продолжает и развивает гегелевско-фрейдовский пафос сосуществования человека с негативом. Сама фигура человека разворачивается лишь на пересечении разного типа опытов негативного:

Любовь(позитивное отсутствие негативности: всеобщность близости со знаком плюс) Норма Язык(позитивное присутствие негативности: существование разрыва со знаком плюс)

ЭгоЧЕЛОВЕКСубъект

Агрессивность(негативное отсутствие негативности: существование близости со знаком минус)ПатологияШизофрения(негативное присутствие негативности: всеобщность разрыва со знаком минус)

7. «Пустое означающее». Возвращаясь к тому моменту, что именно обычная наша речь оказывается сферой бессознательного, Другой Сценой (по Фрейду), местом откуда за нас и через нас говорит дискурс, т.е. Другой, С.П. делает особый акцент на том, как собственно устроен язык и наша речь – ведь по сути это устройство и решает нашу судьбу. Ведь именно в языке мы реализуем первоначальный запрос и формулируем его в желании. А наши желания – и есть то, что мы есть. Проблема в том, что как мы уже знаем Желания, сформулированные в сфере символического, оказываются не моими желаниями, а желаниями Другого. Само появление знака Лакан объясняет как констатацию нехватки желаемой вещи (ибо знак появляется при актуальности отсутствия чего-либо, при наличии – знак ни к чему). Более того развивая лингвистические идеи Соссюра и Якобсона, Лакан приходит к положению о том, что означающее не просто имеет произвольный характер по отношению к своему означаемому, но более того в повседневной речи, в Символическом универсуме вообще теряет с ним связь – означающее начинает отсылать лишь к другим означающим, но никак не к своему изначальному референту. Т.о. человек оказывается игрушкой механизмов метонимии и метафоры, которые позволяют свободно перемещаться/ скользить от одних означающих к другим. И проводя параллели с трактовкой Леви-Стросса лакановское бессознательное по сути своей и оказывается тем «пустым означающим», пустым местом, которое заполняется неким содержанием в силу желания, заданного фантазмом. В одном из своих интервью Лакан поясняет это как два противоположно направленных русла в языке – русло смысла и русло знака, причем он настаивает на важности именно изучения русла знака, т.к. именно в нем заключается разгадка и ключ к наслаждению (что и есть по сути цель психоанализа – вернуть человеку минимум наслаждения).

Итак, мы попытались дать отнюдь не развернутый план концепции С.П. и не краткий пересказ Лакана за 90 минут; нашей целью было лишь в ясной форме (насколько это вообще возможно для этого дискурса, ибо понимание требует адекватности, а не простоты) и не перегружая обоснованием (для понимания которого может даже оказаться недостаточно хорошего знания Гегеля, Маркса и Фрейда) дать некоторые концептуальные стороны, направления и основания теории С.П. Что собственно в той или иной мере нам удалось. В какой мере именно – зависит лишь от вашего Понимания.

Примечания

1. С.Жижек в «13 опытов о Ленине» систематично развертывает эту «сложную взаимосвязь лаканианской триады Реального-Воображаемого-Символического: вся триада отражается в каждом из трех элементов, ее составляющих. Существуют три модальности Реального: «реальное Реальное» (ужасающая Вещь, изначальный объект – от горла Ирмы до Чужого), «символическое Реальное» (реальное как последовательность: означающее, сведенное к бессмысленной формуле вроде квантовых формул физики, которые невозможно вернуть к повседневному опыту нашего жизненного мира или связать с ним) и «воображаемое Реальное» (загадочное je ne sais quoi, непонятное «нечто», благодаря которому в обычном объекте проявляется измерение возвышенного). Реальное, таким образом, на самом деле состоит из всех трех измерений одновременно: глубинного водоворота, разрушающего всякую последовательную структуру; математизированной последовательной структуры реальности; хрупкой чистой видимости. И точно так же существуют три модальности Символического (реальное — означающее, сведенное к бессмысленной формуле; воображаемое — юнгианские «символы»; символическое — речь, многозначный язык) и три модальности Воображаемого (реальное — фантазм, который представляет собой воображаемый сценарий, занимающий место Реального; воображаемое — образ, как таковой, в своем фундаментальном значении приманки; и символическое - опять юнгианские «символы» или архетипы нью-эйдж). Триада Реальное - Символическое - Воображаемое также определяет три формы децентрованности субъекта: Реальную (о которой говорит нейробиология: нейронная сеть как объективная реальность нашего иллюзорного психического переживания своего «я»); Символическую (символический порядок как проговаривающая мое «я» Другая сцена, которая в действительности и служит тайным движителем); Воображаемую (сама фундаментальная фантазия, децентрованный воображаемый сценарий, недоступный моему психическому опыту). Это означает, что Реальное не является твердым ядром реальности, сопротивляющимся виртуализации».

2. Не менее эмблематичное для С.П. выражение Лакана: «реальность – это гримаса Реального», однако это значит как раз то, что Реальное всегда переживается нами как столь же «нереальное», сколь и призрачная иллюзия, которой нет места в нашей (символически сконструированной) реальности. В этом «символическом конструкте (который мы воспринимаем в качестве нашей социальной) реальности» — вся загвоздка: инертный остаток, исключенный из (того, что мы переживаем в качестве) реальности, возвращается в Реальном призрачных видений. Реальное — это даже не дорефлексивная реальность нашей непосредственной погруженности в наш жизненный мир, а именно то, что утрачено, то, - от чего субъект должен отречься, чтобы погрузиться в свой жизненный мир, а следовательно, и то, что всегда возвращается в виде призрачных видений.
Т.о. «Стандартная «лаканианская» идея – это идея о реальности как гримасе Реального: Реальное — недостижимая травматическая сущность- Пустота, слепящее Солнце, на которое невозможно смотреть прямой которое можно увидеть, только глядя вкось, со стороны, при искажении перспективы, — если мы смотрим на него прямо, его свет ослепляет нас... Реальное, таким образом, структурируется/искажается в «гримасу», которую мы называем реальностью, при помощи восстанавливающей символической сети, подобно тому как кантианская Ding-an-sich* структурируется в то, что мы переживаем как объективную реальность посредством трансцендентальной сети. Однако если идти до конца, то придется инвертировать указанную формулу: само Реальное — это лишь гримаса реальности, что-то, что представляет собой не что иное, как искажение перспективы реальности, что-то, что становится видимым только благодаря такому искажению, поскольку оно заключено «всебе» и совершенно лишено субстанции. Реальное - это видимость как видимость, оно не просто проявляется в видимости, оно представляет собой не что иное, как видимость себя самого — оно лишь некая гримаса реальности, некая незаметная, непостижимая, по сути, иллюзорная черта, обусловливающая абсолютно различное в тождественном. Это Реальное находится не по ту сторону явлений, но представляет собой их изнанку, промежуток между двумя несоразмерными явлениями, смещение перспективы».

Иван Кудряшов. Журнал «Ликбез»