Лермонтов оказался для Рильке насущно необходим

«ГЕНИАЛЬНОЕ ЧТЕНИЕ В СЕРДЦЕ»
Ко дню рождения Райнера Марии РИЛЬКЕ (RILKE). 4 декабря 1875 — 29 декабря 1926) 

РИЛЬКЕ дважды (1899 и 1900) посетил Россию. Впоследствии признавался, что, «познакомившись с русским языком <…>, испытал на себе влияние Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Фета и многих других» 
Из всех русских поэтов ЛЕРМОНТОВ БЫЛ НАИБОЛЕЕ БЛИЗОК РИЛЬКЕ (возможно, под влиянием ЛУ САЛОМЕ, уроженки Петербурга, с которой он совершил оба путешествия в Россию). В письмах к русским знакомым он восхищался «ДЕМОНОМ». Возвратившись из России, пишет матери о том, что он наслаждается русским языком и начал читать в оригинале Лермонтова. 

Сохранились подстрочные переводы ДВУХ лермонтовских МОЛИТВ: «Я, Матерь Божия, ныне с молитвою» и «В минуту жизни трудную», относящиеся к 1900–1901 гг. Выполненный Рильке в 1919 г. перевод стихотворения «ВЫХОЖУ ОДИН Я НА ДОРОГУ», по единодушному признанию критиков и читателей, считается конгениальным, поскольку передает все тончайшие лирические грани оригинала Лермонтова. 

Обращению Рильке к этому лермонтовскому шедевру предшествует обретение им в России «ДУХОВНОЙ РОДИНЫ». В 1926 г., незадолго до своей кончины, Рильке признается, что все связанное со «старой Россией» осталась для него «РОДНЫМ, ДОРОГИМ, СВЯТЫМ и навечно легло в основание моей жизни!». Для Рильке было характерно близкое славянофильству романтизированное представление о средневековой России как единственной стране, которая «богата и полна Богом!»: 

«Лишь проникая в суть русских явлений, можно приблизиться к самым глубинам человеческого бытия и таким образом – к самому Богу. <...> 
Чем я обязан России? Она сделала из меня того, кем я стал; из нее я внутренне вышел; все мои глубинные истоки – там!» Страсть к русской культуре и русскому языку привела Рильке даже к попыткам (небезуспешным) сочинить 8 стихотворений на русском языке, которым он придавал значение личных опытов, поэтому они были опубликованы только после смерти поэта. 

Поэзия Лермонтова для Рильке – одна из «русских вещей», открытых им в России. Читать в оригинале Пушкина и Лермонтова Рильке начинает, вернувшись из первого путешествия в Россию в 1899 г. Понимание хотя бы одной их строчки для него – «маленький сокровенный праздник». Цитируя четыре строчки из клятвы Демона, Рильке признается, что увлекся этой «поэмой» 

Рильке О «ДЕМОНЕ»: 

«Два могучих чувства свободы и высоты, чувство крыльев, возникающее от близости облаков и ветра, и великая, до боли блаженная тоска, исходящая от бездны, – от того, что так манит снизу, из глубины глубин и немыслимого сумрака смерти. Под воздействием этих двух мятущихся противоположных сил теряешь и собственную тяжесть, а с нею – все земное, что приковывает тебя к земле, так что больше уже не чувствуешь различия между полетом и падением, между движением вверх и движением вниз, между смертью и тем безмерным ростом и развитием наших чувств, что предстают в наших снах как царственно просветленная жизнь. Эти два ощущения (вы видите, что почти родственны основным понятиям нашего бытия) до предела заполняют собою эти ОСЛЕПИТЕЛЬНЫЕ СТИХИ, спокойно и просто, без какой бы то ни было нарочитости или назидательности, морали или тенденции. Лишь спокойная необходимость, присущая всему великому, заключена в них». В «Демоне» Рильке находит выражение величия и смирения, «МОГУЩЕСТВА И КРОТОСТИ ОДНОВРЕМЕННО». 

Готовясь ко второй поездке в Россию в 1900 г., Рильке «страстно тоскует» о «русском» чтении и просит Андреас-Саломе прислать том Лермонтова. И уже спустя полгода Рильке испытывает восторг и наслаждение от чтения В ПОДЛИННИКЕ стихов Лермонтова и прозы Толстого. Пушкин и Лермонтов «чаруют» Рильке «своим волшебным звучанием!» В письме к Л. Пастернаку от 5 февраля 1900 г. он пишет: «С августа прошлого г. я почти исключительно занят тем, что изучаю русское искусство, русскую историю и культуру и — боюсь пропустить — ваш прекрасный несравненный язык; и хотя я еще не могу на нем разговаривать, но уже без усилий читаю Ваших великих (и каких великих!) поэтов. Я также понимаю большую часть того, что говорят. А что за удовольствие читать в подлиннике стихи ЛЕРМОНТОВА или прозу ТОЛСТОГО!» 

Возможно, именно в это время Рильке делает подстрочный перевод ДВУХ «МОЛИТВ» Лермонтова, черновики которых хранятся в архиве Рильке (Gernsbach). Затем в обращении к Лермонтову у Рильке наступает пауза в 19 лет. Лишь в январе 1919 г. Рильке вдохновенно переводит («за один присест») «ВЫХОЖУ ОДИН Я НА ДОРОГУ…», хотя посылая на другой день перевод Л. Андреас Саломе, он сообщает, что давно уже вписал в блокнот русский текст лермонтовского стихотворения. 

Знаменательно, что Рильке обращается к «Выхожу один я на дорогу» в период своего творческого кризиса, вызванного «долгими страшными и почти убийственными годами» Первой мировой войны. В конце 1918 г. Рильке осознал, что желанное «братство» не может быть достигнуто в ходе революции. «Побуждение мне понятно, кому ж оно чуждо, кто не желал бы такого переустройства, – немедленнейшего и всеобщего обращения к человечности? Но этого не удалось достичь ни в России, ни еще где-либо, да этого и невозможно было достичь, поскольку за всем этим НЕ стоит Бог как движущая сила». В письме к К. фон дер Хейдту от 29 марта 1919 г. Рильке пишет, что «несправедливости его детства» могли бы сделать и его «революционером», если бы не Бог, «столь рано ставший центром тяжести». 

Поэтому, безусловно, перевод Рильке «Выхожу один я на дорогу…» – не только итог и образ его духовной встречи с Россией, но и ДУХОВНЫЙ ОРИЕНТИР, момент самоопределения, способствующий выходу из духовного кризиса: спустя три года, в феврале 1922 года, на одном дыхании вдохновения Рильке создаст свои вершинные произведения – «Дуинские элегии» и «Сонеты к Орфею», в которых «после “безбожного” мира элегий <...> снова вернулся Бог – вершинная точка мироздания, как и в пространстве “Часослова”». 

А.В. Карельский называет рильковский перевод «онтологическим» стихотворением, в первых четырех строках которого дается «чертеж поэтической вселенной Рильке, описывается именно исходная позиция поэта, его космос и его кредо»: «Поэтическая вселенная Рильке – не просто метафора. Он поистине умел говорить со звездами на их языке, этот поэт, – но хотел и другого, жаждал деятельной, действенной любви, тянулся к земным людям, к простым словам, а путь избрал через звезды и эоны – нелегкий, неблизкий обход. Можно сказать – в этом вечном, так до конца и не отпустившем напряжении была судьба Рильке-поэта». 

Анализируя перевод Рильке, Е.Г. Эткинд отметил, что он представляет собой «ВЫСШЕЕ ДОСТИЖЕНИЕ В ПЕРЕВОДЕ ЛИРИКИ»: австрийский лирик «в целом сохранил удивительную близость – внутреннюю и внешнюю – к подлиннику», «создал один из лучших на немецком языке переводов русской поэзии». 

Стихотворению, которое называется у Лермонтова по первой строчке, Рильке дает заглавие «Strophen» (СТРОФЫ), подчеркивая саму первичную упорядоченность чистой лирики, которая была акцентирована Лермонтовым числовым обозначением пяти строф. 

Rainer Maria Rilke «STROPHEN» 

Einsam tret ich auf den Weg, den leeren, 
Der durch Nebel leise schimmernd bricht; 
Seh die Leere still mit Gott verkehren 
Und wie jeder Stern mit Sternen spricht. 

Feierliches Wunder: hingeruhte 
Erde in der Himmel Herrlichkeit… 
Ach, warum ist mir so schwer zumute? 
Was erwart ich denn? Was tut mir leid? 

Nichts hab ich vom Leben zu verlangen 
Und Vergangenes bereu ich nicht: 
Freiheit soll und Friede mich umfangen 
Im Vergessen, das der Schlaf verspricht. 

Aber nicht der kalte Schlaf im Grabe. 
Schlafen möcht ich so jahrhundertlang, 
Dass ich alle Kräfte in mir habe 
Und in ruhiger Brust des Atems Gang. 

Dass mir Tag und Nacht die süße, kühne 
Stimme sänge, die aus Liebe steigt, 
Und ich wüsste, wie die immergrüne 
Eiche flüstert, düster hergeneigt. 
____________________ 
Übersetzt 1919 von Rainer Maria Rilke (1875-1926) 

Рильке полностью сохраняет и передает простую, классическую строфику стихотворения: пять четверостиший с перекрестной рифмовкой32 (abab; жмжм; точная рифма), композицию, ритмику (5-стопный хорей), музыкальнейшую звукопись стихотворения. 
Рильке удалось передать даже интонацию стихотворения (с этой целью, в частности, он выделяет курсивом sо (14-я строка)). 

С.Я. Маршак точно заметил, что «ровное, безмятежное дыхание» в предпоследней строфе лермонтовского стихотворения гениально выражается в ритмике дыхания стихотворения в целом, дышит не только одна эта строфа, но и все стихотворение». Образ ровного дыхания важен и в рильковском восприятии России: присутствие Бога в России, ее существование, как в первый день Творения, Рильке видит и в том, что, «в отличие от лихорадочного развития соседних культур, ей удается сохранить более ровное дыхание, и в неспешном, все более замедленном ритме совершается ее развитие». Углубляя и развертывая этот потенциальный смысл стихотворения, Рильке в завершающей, кульминационной строфе («Про любовь мне сладкий голос пел, / Надо мной чтоб, вечно зеленея, / Темный дуб склонялся и шумел») создает единый, слиянный образ любви, голоса и древа: «Stimme sänge, die aus Liebe steigt – голос пел бы, что из любви поднимается (растет)». И дуб не просто шумит, а одушевленно шепчет, шелестит (flüstert). 

Проникнувшись духом лермонтовского оригинала, Рильке удалось с величайшей точностью (насколько это возможно в немецком языке), КОНГЕНИАЛЬНО ПЕРЕДАТЬ «Выхожу один я на дорогу» в СЛИЯНИИ его ФОРМЫ и СМЫСЛА. Этот проникновенный перевод стал возможен благодаря общему для Лермонтова и Рильке романтическому мировосприятию, выразившемуся в такой ключевой категории немецкого романтизма, как тоска – «Sehnsucht nach dem Unendlichen» (нем. Тоска по Бесконечному) Ф. Шлегеля, томление по бесконечности и полноте бытия, которое в своей религиозной глубине – ТОМЛЕНИЕ ДУШИ ПО БОГУ. 

«Строфы» Рильке – образец диалога в «большом времени», они стали отзвуком, эхом, возникшим в богатом акустикой храме рильковской души. Рильке конгениально углубляет, развертывает смыслы (романтические и библейские) лермонтовского стихотворения, которые, подобно слоям перламутра, обогащаются, наращиваются в этой лирической жемчужине. 

Рильковский перевод являет собой «ГЕНИАЛЬНОЕ ЧТЕНИЕ В СЕРДЦЕ», «идеальную встречу» в духовно-кризисной ситуации, когда Лермонтов оказался для Рильке насущно необходим. РИЛЬКОВСКОЕ ПЕРЕЖИВАНИЕ «Выхожу один я на дорогу» открывает в этом стихотворении метафизическое томление по бесконечности и полноте бытия, созерцание «чистого бытия» («reiner Raum» восьмой элегии), где «пустыня тихо общается с Богом» (die Leere still mit Gott verkehren) и «каждая звезда со звездами говорит» (jeder Stern mit Sternen spricht)… 

ИСТОЧНИКИ: 
1. Рильке и Россия: Письма. Дневники. Воспоминания. Стихи / подгот. К.М. Азадовский. СПб., 2003. 
2. Рильке Р.М., Пастернак Б., Цветаева М. Письма 1926 г. М.: Книга, 1990 
3. Медведев А. А. «И эон с эоном говорит»: диалог Р.-М. Рильке и Лермонтова в «большом времени» // Литературоведческий журнал. 2014. №35.

МОСКОВСКОЕ ЛЕРМОНТОВСКОЕ ОБЩЕСТВО