Глава 1
Земля была безвидна и пуста...
Состав резко затормозил, и она проснулась. Нехотя разлепила глаза.
Странно, ей снилось море. Невозмутимое и величественное. Бескрайнее. Умиротворенное.
Ни разу не виденное ею - Море.
«Что стоим?» - крикнул скрипящий мужской голос.
« Ждем стрелку!» - последовал готовый ответ проводницы.
Кто-то закашлял, кто-то прыснул от смеха, кто-то закурил.
Она смахнула с усталого лица остатки сна и взглянула за окно. Безвидная земля. Пустая. Есть ли где здесь жизнь?
Она выпрямила спину, итак чересчур прямую для её возраста и положения.
Поезд снова тронулся. Сначала медленно, потом, быстрее, всё разгоняясь и разгоняясь, пока стук колес не превратился в единый гул. Верно, именно этот гул навеял ей давеча музыку волн.
Захотелось снова видеть море. Она даже откинула голову к стене и прикрыла веки, но сон не вернулся. Где-то недалеко громко толковали о своем две бабы, и их голоса били по ушам, проникая в голову и мысли. Обычный бабий разговор – такой простой и беззаботный, казался нереальным. Послушав его переливы, она вздохнула, подняла себя с жесткой скамьи, и пошла к провожатой, ненароком зацепляя взором говорящих. Местные, сибирячки, решила она.
- Можно кипятка? – дойдя до служебного купе, попросила, осторожно заглядывая в приоткрытую дверцу. Проводница подняла голову от книги. «Молодая, почти девочка, лет тридцати не больше» -, отметила она про себя. – «Ещё ровный лоб, но глаза уже смотрят вскользь, словно недавно поняли, что не стоит смотреть слишком открыто, можно уколоть душу. Тонкие губы».
- Хотите, я налью Вам заварки? – ответила та немного смущенно.
- Нет, нет. – она покачала головой. – пустого кипятка, пожалуйста.
Горячая вода обжигала горло, оставляя во рту сладкий привкус накипи. Заварка бы горчила.
- Спасибо.
- Да, не за что. – пожала плечами проводница и спрятала невольную жалость, опустив взор. Она ездила этим маршрутом уже достаточно времени, чтобы понимать, эта пожилая пассажирка – скорее всего мать или жена ссыльного.
Глава 2
И тьма над бездною…
Она страшилась встречи. Её душила тревога, что она найдет его сломленным, убитым судьбой и этим беспощадным к ним, старикам, временем. Она боялась, что он спрячет глаза, что, поцеловавшись, как обычно, они не смогут найти слов, чтобы высказать всё, что происходило и происходит, что мертвые звуки ненужных фраз лягут между ними непроницаемой стеной, и она поймет, что все кончилось, что мир разрушен, и они навеки обречены. Ничто и никто их не спасет.
Но больше всего она ужасалась, что в момент полной безысходности, ей придется утешать его, жалкого и потерянного, потому что не утешать не сможет её женское сердце. А утешать будет означать одно – лгать. Она боялась и готовилась к этой фатальной лжи.
«Вам выходить на следующей станции!» - предупредила проводница, подняв брови и понижая до шепота голос.
Она слишком быстро и слишком согласно кивнула. Дорога – этот отрезок времени в небытии – дала ей небольшую передышку. Теперь надо снова ступать на землю и существовать.
Жить она перестала со смерти Алешеньки.
Она проверила свой узел, перевязала на голове платок, застегнула на груди все пуговицы.
«Звать ли его батюшкой или Николаем Михайловичем?» - размышляла она. – «Или Коленькой, будто дома…».
Сердце ёкнуло и забилось в предчувствии. Глупая, чего она боится, он же муж её, любимый, единственный. Он же всегда был её опорой, её заграждением. Был. А теперь?
Вместе они народили девять детей. Воспитали их. Он служил, искренне верил. Она помогала, разделяла, наполняла теплом их дом и быт. Держала за руку. И вот, когда они оба наполнились годами и исполнились сединой, когда тело, намаявшись трудами земными, доставшими от Адама и родовыми муками, наследуемыми от Евы, попросило покоя, а душа – тишины и мира, пришел конец всему.
Белогвардейцы уходя из городка, звали их с собой. «Батюшка! Пойдемте, погибните!». Она с надеждой смотрела на него, ждала ответа. Он остался. Безрассудный и гордый, как юнец в свои-то пятьдесят. Даже не снял подрясника и креста, и так и нёс своё священство – открыто, будто не было нигде революции, и красная армия не провозглашала конец опиуму для народа.
Его уверенность тревожила её, но и давала сил перенести все эти перемены. Если он незыблем и тверд в своем уповании, то Бог – жив. Он – есть. И Он – всегда: вчера, сегодня, завтра – Тот же. Иначе, его твердость – безумие!
Жизнь, хотя и иная, смутная, неровная, болезненная, продолжалась. Дети создавали свои семьи, рожали внуков. А потом… потом застрелился Алеша. Их младшенький. И было-то ему всего шестнадцать лет.
Люди говорили, она слышала, что полюбилась ему девушка, он ей признался, а та бросила: «За поповича – никогда не пойду!». Что там, небось, сразу пожалела сама, что сказала глупость. Молодо – зелено. Слова горячие. А он, родной, всерьез все принял. Где нашел наган? Отчего решился? Знал ведь, что грех это великий. Непоправимый. Тьма над бездною.
И не сделать ничего уже.
Не отпеть даже.
Не помянуть у престола Божия.
Вместе с Алешей она тогда похоронила и себя.
Но он как прежде – жил. До ареста.
Глава 3
И дух Божий носился над водою….
«Гашева? Капитолина Андреевна?» - он смотрел на неё испод очков, не вставая, взглядом холодным и безразличным. Кому-то сын. Кому-то отец. Ей – начальник лагеря. – «Мне прискорбно это говорить, но Ваш супруг, Николай Михайлович, в тяжелом состоянии. Иначе говоря, он при смерти…»
Он сделал паузу, и она почувствовала, как похолодела её спина.
«Если Вы не желаете, чтобы его похоронили в общей могиле, я советую Вам на личные средства купить ему гроб и все принадлежности. А также оплатить место погребения…»
Суть его слов никак не могла проникнуть в её сознание, но она забормотала:
«Да, да… я понимаю… Конечно».
«Вы согласны? – он закрыл толстую папку, лежащую перед ним, заключил. – Вот и славно. Подпишитесь тут. Мерки сами снимите. Бичевку дать?».
Он лежал на скамье, лицом в стене. Его спина, ещё широкая, но под серым стеганым одеялом ссыльного, беспомощная и слишком ранимая, сразу успокоила её. Страх отступил, вытесняемый теплотой, почти материнской, утробной.
Когда конвоир ушел, дав ей необходимые сведения о предстоящем свидании, она, не снимая верхней одежды, тихо села на край скамьи рядом с мужем и долго смотрела на него. Он был в забытии.
Его лицо, исхудалое и изможденное, казалось крайне бледным. Но сквозь эту бледность, во всех чертах, таких родных и близких, она видела и ощущала прежнюю силу мужа. Силу человека, не подвластного обстоятельствам, уводящим его из этой жизни.
Он умирал, но никогда еще она не видела, не ощущала его таким живым и близким.
Когда он, наконец, пошевелился, и открыл глаза, она даже не удивилась, его улыбке.
- Капа! – улыбнулся он.
- Да! – сглотнула она соль со своих губ.
- Бог тебя благословит! – широко и привычно перекрестил он её.
- Да! – она припала к его сухой руке и больше не прятала слез.
Он гладил её вздымающие лопатки, и что-то шептал в утешение, а она никак не могла успокоиться, не понимая, как она могла разувериться в нем, как она могла, как стыдно….
- Ты боялась за меня, да? Глупенькая, ведь никто не может мне ничего сделать… Ведь мы – христовы. Мы не можем быть жертвами, понимаешь? Если ты считаешь себя жертвой, ты сбрасываешь Его иго, считая других виноватыми в твоей судьбе. Но ведь это не так. О каждом из нас есть Промысел Божий. О каждом. И это… это не жертва наша, это – милость, детонька. – шептал он. - Милости хочу, а не жертвы – Бог говорит нам, помнишь. Милости! И это – милость Божия, наши страдания, наш крест. Как поймешь это, так все легко и просто. И не жалко себя. А даже – наоборот… Как хорошо, что ты рядом. Что ты – здесь. Я ведь умираю, я знаю. Купишь мне гроб. Так ведь бывает, раньше было и сейчас, помнишь, я гордый человек, старый, но тут – радость такая, пойми, словно тебя Господь привел, чтоб ты меня проводила, чтоб мы попрощались, потому что знает Он, ты – самый близкий мне человек, а я – тебе. Вот я тебе скажу все, перекрещу, мы поцелуемся, попрощаемся, и уйду я… Но мы ведь встретимся. Там! Обязательно. Я уповаю. И ты… Ты не унывай, это же такой дар. Он не всем дан. Попрощаться. И прости меня – знаю, бывал я виноват перед тобою, перед детьми, всё знаю. Прости, друг. Как хорошо нам сейчас. Вот и отголосок рая. Помнишь, как в Библии, при сотворении мира: Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и дух Божий носился над водою…. Тьма над бездною, а дух Божий носится над всем этим. Животворит. Вот и теперь – тьма. А дух Божий – рядом. Помни, помни. Не унывай. Не долго нам еще маяться на земле. Родная моя, ну не плач. Успокойся.
Но слезы все лились и лились, вынимая из души занозу безверия и боли. Пока, не пересохли их источники. Тогда настал мир и покой.
- Ну, слава Богу! – сказал батюшка.
- Да! – улыбнулась она.
(Рассказ основан на жизнеописании священномученика Николая Гашева).
Оставить комментарий