Лариса Миллер

А смертные вечно куда-то деваются,
А те, что остались, за них отдуваются,
Решают задачки, что не решены
И музыку черпают из тишины,
Тропинку торят, что ушедшими брошена,
И косят траву, что покуда не скошена,
По белому свету снуют и снуют,
Стремясь сохранить хоть какой-то уют.

О Господи, зачем ты нас завёл?
Ну для какой такой высокой цели?
Ты видишь, сколько с нами канители?
Твой мир без нас куда бы краше цвёл.
Ну кто ещё Тебя так "достаёт",
И теребит Тебя и окликает?
Кошачье племя, знай себе, лакает,
А птичье племя, знай себе, клюёт,
А тучи в небе, знай себе, плывут,
А дождик летний, знай себе, лепечет.
А люди мир Твой, знай себе, калечат,
Потом Тебя спасать его зовут.

Нужны лишь ручка и бумага,
Чтоб обратить печаль во благо,
Чтоб превратить сию юдоль
В прозрачный звук, в диез, бемоль.
Нужна лишь белая страница,
Чтоб зло заставить потесниться.
Нужны бумага и стило,
И чтоб немного рассвело,
Позволив разглядеть во мраке
Все эти буковки и знаки.

А где же мелос? Мелос где?
Где Шуберт - тот, что на воде?
Где Моцарт - тот, что в птичьем гаме?
Какая приключилась с нами,
Вернее, с мелосом, беда?
Быть может, утекла вода,
Та, что пригодна для форели?
Стал суше лес и глуше трели?
Или в созвучии “земля”
Совсем запала нота “ля”,
Запала и звучит так глухо,
Что не улавливает ухо?
А, может, больше нет небес
Божественных, поскольку бес
Попутал всю планету нашу
И заварил такую кашу,
Что тошно нам и небесам,
И верхним нотам и басам.

Не рву власы и не рыдаю,
Я чувством меры обладаю.
Стараюсь книжкой не шуршать,
Чтоб тишину не нарушать.
В заботах о сердечных ранках
Стараюсь оставаться в рамках.
Но стих такой хочу родить,
Что может в душу угодить.
И, чтоб попал он в чью-то душу,
Все рамки жёсткие разрушу.

***
Я туда не хочу. Там ни света, ни лета.
Ну а здесь, если мучаюсь, то до рассвета.
А потом, как всегда, наступает рассвет,
Уверяя меня, что опасности нет,
Утешая советом: «Вставай, одевайся»,
Подбодряя дежурным: «Держись, не сдавайся».
Я на все уговоры легко поддаюсь,
И в который уж раз на земле остаюсь,
То себя за доверчивость эту ругая,
То счастливые песни всё утро слагая.

***
Под баю-бай и гули-гули
Меня невесть во что втянули,
Меня во что-то вовлекли,
Меня на что-то обрекли.
И с той поры живу и маюсь:
За что, во что понять пытаюсь.

Первее первого, первее
Адама, первенец, птенец,
Прими, не мучась, не робея
Небесной радуги венец.
Живи, дыши. Твоё рожденье,
Как наважденье, как обвал.
Тебе – снегов нагроможденье,
Тебе – листвы осенней бал,
И птичьи песни заревые,
И соло ливня на трубе,
И все приёмы болевые,
Что испытают на тебе.

Не знаю, что вам посоветовать,
Друзья мои, и чем помочь.
Я лишь могу помочь вам сетовать,
Могу поплакаться помочь.
Могу составить вам компанию,
Чтоб вместе с вами попенять -
Кому? Наверно, мирозданию
На то, что боли не унять,
На то, что бедами усеяно
Земное дно, и спасу нет,
И мироздание рассеянно
На темноту меняет свет.

Оказалось, что я ни к чему не готова:
Ни к потере друзей, ни к отсутствию крова,
Не готова мириться с дежурным концом,
Никому не готова служить образцом.
Я сегодня под утро от боли кричала.
Умоляю, давайте вернёмся в начало.
Там ведь каждый беспечен и светел, и юн,
И в душе у него столько радостных струн.
Умоляю, давайте к началу вернёмся
И счастливым, безудержным смехом зальёмся.

Сияют окна в темноте,
И это значит – всё в порядке,
И мировые неполадки
Еще не страшные, не те,
Что могут взять и отменить
И свет в окне, и в доме кошку,
И звёзд весёлую окрошку,
И жизни тоненькую нить.

А мы в родном двадцатом веке
В начальных классах, точно зэки,
Держали руки за спиной,
Как будто мучались виной.
Какой виной – не знали сами.
Но тёти злыми голосами
Велели нам сидеть, молчать,
Лишь на вопросы отвечать.
Ответил – дальше по науке:
Рот на замок, за спину руки.

Я особенно смертна, когда просыпаюсь,
Потому что, проснувшись, невольно касаюсь
Нити жизни, которая мелко дрожит,
Так дрожит, будто только что страх пережит,
Страх не знаю чего - одиночества, смерти,
Пустоты ли, тщеты ли земной круговерти,
Темноты, белизны наступившего дня,
Что вот-вот ослепит ярким светом меня.

Мир, лежащий во зле,
Нынче трепетней свечки…
Кто живёт на земле,
Тот танцует от печки,
Повторяя азы,
Постигая начатки…
День прозрачней слезы
И туманней загадки.
Дух осенний горчит.
Лишь одно знаю твёрдо:
Человек не звучит
Победительно гордо:
То на помощь зовёт,
То он в золоте тонет,
То надеждой живёт,
То надежду хоронит.

А чтоб на свете как-то жить,
Нам надо с вечными дружить,
Поскольку смертные подводят -
Они берут да и уходят,
Оставив нас удар держать,
Стишки утешные рожать.

Не сыскать ни тех, ни этих –
Затерялись где-то в нетях
Среди белых пропастей.
Никаких от них вестей.
Нет как нет. И взятки гладки.
Густо падают осадки –
Рой летящих дней и лет –
Заметая всякий след.
Чем бы время ни венчало,
Вечность смотрит одичало
Выше шпиля и венца,
Дальше края и конца.

Боже мой, не дай пропасть.
Я, хоть малая, но часть.
Часть Тебя. Спаси, помилуй,
Надели нездешней силой,
Дай мне выбраться на свет.
Тьма кругом. Дороги нет.
Умоляю, посоветуй
Что мне делать с жизнью этой.

Сероватое небо такое,
А под ним никакого покоя,
А на небе два синих мазка,
А под небом такая тоска,
А под небом такая морока,
А до неба – далёко, далёко,
И оно всё ясней и ясней…
А тоска… что поделаешь с ней?

До чего мы продвинуты! Как мы умны!
До чего люди прежние были темны.
Сколько дров наломали несчастные предки.
До чего среди них мудрецы были редки.
Мы-то знаем сегодня как надо бы им
Поступить с негодящим режимом своим.
Знаем где они дрогнули, что упустили.
Мы бы этого точно уж не допустили.
До чего же мы в прошлых эпохах сечём.
Только вот почему подпираем плечом
Нашей собственной кровли опорные балки.
Да и стены в щелях. Да и вид у нас жалкий.

Что, Господи, делать и кто виноват?
Ты видишь, земля превращается в ад.
Как петь этой жизни «Осанна, осанна»,
Когда так безжалостен Domini Anno
Безжалостен, темен, коварен и дик?
И так необуздан Твой будущий миг,
Что кажется будто бы мир наш безбожен.
Но только поверю, что он безнадежен,
Как тихие спустятся с неба лучи,
Неся мне от рая земного ключи.

В этом мире непролитых слёз,
Где годами живут чуть не плача,
У меня непростая задача
Умилиться сиянью берёз
И тому, как умеет дрожать
Вешний воздух прозрачный и зыбкий,
И подобье блаженной улыбки
Хоть на время суметь удержать.

И всё-таки, всё-таки есть оправданье
Тому, что я долго торчу в мирозданье.
Ведь я же не просто живу и дышу,
Я с ближним своим поделиться спешу
Пареньем, волненьем, по мукам хожденьем,
Находкой, догадкой, своим заблужденьем.
Ведь я же не просто бездумно бреду,
Я рьяно дневник наблюдений веду.
А вдруг что-нибудь из него пригодится
Тому, кто сегодня собрался родиться.
А вдруг пригодится разумный совет
Как лучше добыть ускользающий свет
И как не позволить ему испариться,
Когда несусветное нечто творится.

Едва терпеть научишься,
Как тут же улетучишься.
Не тщись, земная тварь,
Счастливым не получишься,
Когда такая хмарь,
Так ветер больно режется
И не даёт понежиться,
В плечо и грудь бия…
И в чём душа-то держится
Бессмертная твоя?

Совершая путь извечный,
Каждый едет в пункт конечный,
Где обязан выходить,
Где любой сверчок запечный
Должен в бездну угодить.
А в неё так лень кидаться,
Так хотелось бы скитаться
Средь давно обжитых мест,
По кругам своим кататься,
Уплативши за проезд
Хоть натурой, хоть банкнотом...
Поворот за поворотом –
И везде узор иной:
То листва с её полётом,
То сирень живой стеной.

Сейчас, сейчас, сию минуту…
Забуду страх, забуду смуту
И, сбросив ношу, воспарю.
Я нетерпением горю.
Сейчас, сейчас. Мне только надо
Хоть как-то выбраться из ада.

О да, я лёгкая добыча, -
Лесная, солнечная, птичья, -
Навстречу всем лучам кидаюсь
И тут же в сети попадаюсь.
О да, я жертва светотени,
Словесных призрачных плетений
И неподкупной жёсткой яви,
Что всё вокруг разрушить вправе.