Поэт, эссеист, публицист, автор сказок для детей и взрослых
Есть мысли, и есть Мысль. Мысль есть то, что поют в сердце, а вовсе не то, что думают в голове.
Мысль поёт нас, а мы поём её.
Если встанет выбор: спасать себя ценой утраты поэзии в себе или, наоборот, спасать поэзию в себе ценой собственной гибели — что правильнее выбрать? Что лучше?
Ответ не так прост. На самом деле я — это и есть поэзия, всё остальное во мне — биоробот, набор инструментов и социальная машина. Изъятие поэтического из человека — это разновидность казни.
Всякий христианин знает, что жизнь свою надо посвятить служению Богу, а не самоугождению или человекоугодию. Но что это значит? В головах часто царит неверное представление, потому что забывается о заповеди любви к ближнему. Истинное служение Богу — это служение Богу в ближнем. Иначе получается некая абстракция, а не служение Богу. Именно служение Богу в ближнем есть истинное служение и Богу: и в нём, и во мне, и Богу вообще — потому что всё это один Бог.
Мы друг другу гении, ангелы-вдохновители, а значит и демиурги. Нельзя стать самим собой (настоящим) для себя, можно только для другого. Явить себя настоящего можно только другому. И таким образом стать настоящим — перед лицом другого (ближнего или дальнего).
Стоит абсолютизировать любую относительную истину, как она тут же превращается в ложную идею.
Предназначение записано внутри каждого человека песней его сердца.
Истина - это и есть искомая всеми радость. Блаженство! Из равнодушия к истине ничего по-настоящему радостного не вырастает.
Молчание — это полнота Слова (всех слов), как белый свет — полнота Цвета-Света (всех цветов).
Христианин призван не к узости, а к великодушию, к широте сердца и ума. Узок путь его, а не душа.
Живое сердце — это сердце, способное стать домом ближнему. Когда внутренняя клеть расширяется для принятия другого: Бога и/или ближнего, тогда внутри человеческого сердца и созидается гостеприимный дом каждому, кто в том нуждается. Вмещать Бога и вмещать ближнего — одно.
До чего мы продвинуты! Как мы умны!
До чего люди прежние были темны.
Сколько дров наломали несчастные предки.
До чего среди них мудрецы были редки.
Мы-то знаем сегодня как надо бы им
Поступить с негодящим режимом своим.
Знаем где они дрогнули, что упустили.
Мы бы этого точно уж не допустили.
До чего же мы в прошлых эпохах сечём.
Только вот почему подпираем плечом
Нашей собственной кровли опорные балки.
Да и стены в щелях. Да и вид у нас жалкий.
Что, Господи, делать и кто виноват?
Ты видишь, земля превращается в ад.
Как петь этой жизни «Осанна, осанна»,
Когда так безжалостен Domini Anno
Безжалостен, темен, коварен и дик?
И так необуздан Твой будущий миг,
Что кажется будто бы мир наш безбожен.
Но только поверю, что он безнадежен,
Как тихие спустятся с неба лучи,
Неся мне от рая земного ключи.
В этом мире непролитых слёз,
Где годами живут чуть не плача,
У меня непростая задача
Умилиться сиянью берёз
И тому, как умеет дрожать
Вешний воздух прозрачный и зыбкий,
И подобье блаженной улыбки
Хоть на время суметь удержать.
И всё-таки, всё-таки есть оправданье
Тому, что я долго торчу в мирозданье.
Ведь я же не просто живу и дышу,
Я с ближним своим поделиться спешу
Пареньем, волненьем, по мукам хожденьем,
Находкой, догадкой, своим заблужденьем.
Ведь я же не просто бездумно бреду,
Я рьяно дневник наблюдений веду.
А вдруг что-нибудь из него пригодится
Тому, кто сегодня собрался родиться.
А вдруг пригодится разумный совет
Как лучше добыть ускользающий свет
И как не позволить ему испариться,
Когда несусветное нечто творится.
Едва терпеть научишься,
Как тут же улетучишься.
Не тщись, земная тварь,
Счастливым не получишься,
Когда такая хмарь,
Так ветер больно режется
И не даёт понежиться,
В плечо и грудь бия…
И в чём душа-то держится
Бессмертная твоя?
Совершая путь извечный,
Каждый едет в пункт конечный,
Где обязан выходить,
Где любой сверчок запечный
Должен в бездну угодить.
А в неё так лень кидаться,
Так хотелось бы скитаться
Средь давно обжитых мест,
По кругам своим кататься,
Уплативши за проезд
Хоть натурой, хоть банкнотом...
Поворот за поворотом –
И везде узор иной:
То листва с её полётом,
То сирень живой стеной.
Сейчас, сейчас, сию минуту…
Забуду страх, забуду смуту
И, сбросив ношу, воспарю.
Я нетерпением горю.
Сейчас, сейчас. Мне только надо
Хоть как-то выбраться из ада.
О да, я лёгкая добыча, -
Лесная, солнечная, птичья, -
Навстречу всем лучам кидаюсь
И тут же в сети попадаюсь.
О да, я жертва светотени,
Словесных призрачных плетений
И неподкупной жёсткой яви,
Что всё вокруг разрушить вправе.
Сверху светлая черта,
Снизу тёмная черта.
И не вырваться наружу. Жизнь меж ними заперта.
И бурлит она, бурлит,
От неё душа болит,
И ничто на белом свете эту боль не утолит.
Между облаком и ямой,
Меж березой и осиной,
Между жизнью лучшей самой
И совсем невыносимой,
Под высоким небосводом
Непрестанные качели
Между босховским уродом
И весною Боттичелли.
А посреди земного ада
Звучала звонкая рулада,
Пылали маки в том аду,
Цвела кувшинка на пруду.
Кувшинка на пруду белела,
А сердце все равно болело,
Господь о помощи просил,
И жить едва хватало сил.
Чем дальше в лес, тем больше дров,
Тем больше слёз, тем меньше слов,
Скуднее мой запас словарный,
И пары нет для рифмы парной.
И мнится: рифму обрести,
Как жизнь кому-нибудь спасти.
Пока я стихами с судьбой говорила,
Судьба моя щедро листвою сорила,
Бросала мне под ноги лист золотой…
О счастье, весь день заниматься тщетой:
Бросать шелестящее слово на ветер
И ждать, чтобы кто-то поймал и ответил.
***
Ну да, живые умирают,
Но жизнь идёт, и кровь играет,
И вовсе нет паралича
У тени или у луча...
Меня слова в обиду не дадут.
Ну как им за меня не заступиться?
Ведь я же научила их светиться,
Сиять и загораться там и тут.
Ведь я их научила заглянуть
В чужую душу, вставши спозаранку,
И, увидав болезненную ранку,
На эту ранку бережно подуть.
И я одна из тех, кто был в коросте
И в язвах, и кому ломали кости,
Терзали душу. Я была из тех,
Кто полагал, что он несчастней всех,
Кто вопрошал: «О, Господи, за что же?
И для чего? И как мне жить без кожи?».
Господь мне не ответил. Я сама
Всё поняла и не сошла с ума.
Я поняла: всё это надо, надо,
Чтоб знать, где рай, а где подобье ада,
Чтоб осознать, что жизнь без адских мук
И пыточных орудий – росный луг,
Немыслимое счастье и награда.
В пору долгих и тёмных ночей,
Когда нет ничего, никого, —
Мне бы лампу в пятнадцать свечей,
Чтобы видеть тебя одного.
И тогда всё опять на местах,
Всё имеет и смысл, и суть,
И ничтожны тревога и страх,
И надёжен к дальнейшему путь,
И не так уж черна темнота,
И, как божия птичка в раю,
Позабыв про труды и лета,
Безмятежные песни пою.
В эпицентре тоски и страданья,
Где затихни – услышишь рыданье,
В двух шагах от кровавой резни,
Неустанной и злобной грызни,
Возле пропасти, возле пожара,
На шершавой поверхности шара, —
Ставим стены, ребёнка растим
И страницами книг шелестим.
Всё ищешь опору? Боишься пропасть?
Всё ищешь к чему притулиться? Припасть?
Напрасно. Напрасно. Незыблемых нет.
Всё зыблемо: почва и кровля, и свет.
Но знаешь в чём всё-таки здесь благодать?
Что хрупким друг к другу дано припадать.
И знаешь что надо, чтоб мир этот жил?
Чтоб хрупкому хрупкий опорой служил.
Как могу я других утешать,
Если я и сама безутешна,
Если я и сама безуспешно
Тщусь больные вопросы решать?
И зачем, коль сама не мудра,
Я учу простодушного лоха,
Как дожить до последнего вздоха
На земле, что на беды щедра.
Спасибо тебе, что со мной разделил
Занудливый дождик, что сутками лил,
И сад погрустневший, что тихо отцвёл,
И путь, что в сегодняшний день нас привёл,
И вечер, что так незаметно настал,
Пришёл к нам и нас с тобой дома застал.
Если музыка есть, значит, тьма не кромешна.
Значит, с теменью можно справляться успешно.
И поют, и поют быстротечные нотки:
Мол, потери, потери, находки, находки.
О, как душу томят неумолчные звуки…
Разве можно, о Господи, взять себя в руки,
Если рвёт эта музыка душу на части,
На лету превращаясь в безумное счастье?
Ближе к делу, - твержу, - ближе к гиблому делу,
Ближе к хрупкой душе и к болящему телу,
Прямо в самую суть, прямо в нерв болевой…
О как трудно и страшно быть тварью живой
В том пространстве, где некогда мы оказались
И впервые на имя своё отозвались.
Года улетают, маня,
Суля неземное свидание.
О, время, включи и меня
В немеренный лист ожидания.
Хоть цель - откровенный мираж,
А зримое мнится и кажется,
Зато как хорош антураж,
Где луч то уйдёт, то покажется.
И вместо движенья вперёд -
Топтанье в исхоженной рощице,
Где тишь за живое берёт,
Где плачется сладко и ропщется.