Лариса Миллер

Из непроглядной вязкой тьмы,
В которой ночевали мы,
Я кое-как себя достала
И поняла, что я устала,
И поняла, что мне невмочь,
Невмоготу из ночи в ночь,
На свет из мрака выбираться
И что пора мне убираться.
Но кто-то шепчет: «Отдохнём.
С весной тебя, с продлённым днём
И с тем, что тьма не беспредельна
И жизнь земная не смертельна».

Пойте, птицы, пойте, пойте,
Нам из ада рай устройте,
Превратите гиблый край
Хоть на время в некий рай.
Жизнь не просто приключенье -
Это Божье порученье.
В птичью маленькую плоть
Целый мир вдохнул Господь,
Мириады звонких песен
Под названьем «Мир чудесен».

Коль хочешь жить, то, жизнь любя,
Беги, мой милый, от себя,
Беги, мой милый, прочь бросайся,
Покинь себя, беги, спасайся.
Покинь себя, чтоб жить вовне,
Вне всяких "я", "моё" и "мне",
И вне своей болящей плоти,
Всегда мешающей в полёте.
Не брат себе ты и не друг,
Ты сам себе напасть, недуг,
Беда, смертельная угроза,
Опасная для жизни доза
Любви и муки, и тоски,
Всю душу рвущих на куски.

Ну кто не плакал по ночам?
Все плачут - взрослые и дети,
Всем трудно жить на белом свете:
И слабакам, и силачам,
И тем, кто мал, и кто велик,
И старику, и балеринке,
И даже тоненькой былинке,
Что будет смята через миг.

Говорят, что смотреть надо правде в глаза.
Но, поскольку, смотреть ей в глаза неприятно,
То зачем же так мучить себя - непонятно.
Лучше ввысь поглядеть. Там небес бирюза.
Если лезть на рожон, приставая к судьбе,
То она объяснит без лукавства и фальши,
Что покамест цветочки, а ягодки дальше.
Ну и пусть она держит сие при себе.

Весь мир состоит из малюсеньких «я».
Несметные «я» населяют планету.
Хоть целую вечность таскайся по свету,
Услышишь повсюду лишь «мой» и «моя».
Но коль повезёт, то из той пустоты,
Откуда вообще всё живое берётся,
Возникнет и грустному «я» улыбнётся
Такое родное и тёплое «ты».

Нас надо всё-таки готовить
К существованию, а то ведь
Мы растеряемся, когда
На нас обрушится беда.
Наверно, надо, чтобы кто-то
Нам показал ещё до взлёта,
Как надевать нам спасжилет
Во избежанье разных бед,
И как в дороге этой тряской
Защитной пользоваться маской,
Как через трубочку дышать,
Коль станут воздуха лишать.

А смертные вечно куда-то деваются,
А те, что остались, за них отдуваются,
Решают задачки, что не решены
И музыку черпают из тишины,
Тропинку торят, что ушедшими брошена,
И косят траву, что покуда не скошена,
По белому свету снуют и снуют,
Стремясь сохранить хоть какой-то уют.

О Господи, зачем ты нас завёл?
Ну для какой такой высокой цели?
Ты видишь, сколько с нами канители?
Твой мир без нас куда бы краше цвёл.
Ну кто ещё Тебя так "достаёт",
И теребит Тебя и окликает?
Кошачье племя, знай себе, лакает,
А птичье племя, знай себе, клюёт,
А тучи в небе, знай себе, плывут,
А дождик летний, знай себе, лепечет.
А люди мир Твой, знай себе, калечат,
Потом Тебя спасать его зовут.

Нужны лишь ручка и бумага,
Чтоб обратить печаль во благо,
Чтоб превратить сию юдоль
В прозрачный звук, в диез, бемоль.
Нужна лишь белая страница,
Чтоб зло заставить потесниться.
Нужны бумага и стило,
И чтоб немного рассвело,
Позволив разглядеть во мраке
Все эти буковки и знаки.

А где же мелос? Мелос где?
Где Шуберт - тот, что на воде?
Где Моцарт - тот, что в птичьем гаме?
Какая приключилась с нами,
Вернее, с мелосом, беда?
Быть может, утекла вода,
Та, что пригодна для форели?
Стал суше лес и глуше трели?
Или в созвучии “земля”
Совсем запала нота “ля”,
Запала и звучит так глухо,
Что не улавливает ухо?
А, может, больше нет небес
Божественных, поскольку бес
Попутал всю планету нашу
И заварил такую кашу,
Что тошно нам и небесам,
И верхним нотам и басам.

Не рву власы и не рыдаю,
Я чувством меры обладаю.
Стараюсь книжкой не шуршать,
Чтоб тишину не нарушать.
В заботах о сердечных ранках
Стараюсь оставаться в рамках.
Но стих такой хочу родить,
Что может в душу угодить.
И, чтоб попал он в чью-то душу,
Все рамки жёсткие разрушу.

***
Я туда не хочу. Там ни света, ни лета.
Ну а здесь, если мучаюсь, то до рассвета.
А потом, как всегда, наступает рассвет,
Уверяя меня, что опасности нет,
Утешая советом: «Вставай, одевайся»,
Подбодряя дежурным: «Держись, не сдавайся».
Я на все уговоры легко поддаюсь,
И в который уж раз на земле остаюсь,
То себя за доверчивость эту ругая,
То счастливые песни всё утро слагая.

***
Под баю-бай и гули-гули
Меня невесть во что втянули,
Меня во что-то вовлекли,
Меня на что-то обрекли.
И с той поры живу и маюсь:
За что, во что понять пытаюсь.

Первее первого, первее
Адама, первенец, птенец,
Прими, не мучась, не робея
Небесной радуги венец.
Живи, дыши. Твоё рожденье,
Как наважденье, как обвал.
Тебе – снегов нагроможденье,
Тебе – листвы осенней бал,
И птичьи песни заревые,
И соло ливня на трубе,
И все приёмы болевые,
Что испытают на тебе.

Не знаю, что вам посоветовать,
Друзья мои, и чем помочь.
Я лишь могу помочь вам сетовать,
Могу поплакаться помочь.
Могу составить вам компанию,
Чтоб вместе с вами попенять -
Кому? Наверно, мирозданию
На то, что боли не унять,
На то, что бедами усеяно
Земное дно, и спасу нет,
И мироздание рассеянно
На темноту меняет свет.

Оказалось, что я ни к чему не готова:
Ни к потере друзей, ни к отсутствию крова,
Не готова мириться с дежурным концом,
Никому не готова служить образцом.
Я сегодня под утро от боли кричала.
Умоляю, давайте вернёмся в начало.
Там ведь каждый беспечен и светел, и юн,
И в душе у него столько радостных струн.
Умоляю, давайте к началу вернёмся
И счастливым, безудержным смехом зальёмся.

Сияют окна в темноте,
И это значит – всё в порядке,
И мировые неполадки
Еще не страшные, не те,
Что могут взять и отменить
И свет в окне, и в доме кошку,
И звёзд весёлую окрошку,
И жизни тоненькую нить.

А мы в родном двадцатом веке
В начальных классах, точно зэки,
Держали руки за спиной,
Как будто мучались виной.
Какой виной – не знали сами.
Но тёти злыми голосами
Велели нам сидеть, молчать,
Лишь на вопросы отвечать.
Ответил – дальше по науке:
Рот на замок, за спину руки.

Я особенно смертна, когда просыпаюсь,
Потому что, проснувшись, невольно касаюсь
Нити жизни, которая мелко дрожит,
Так дрожит, будто только что страх пережит,
Страх не знаю чего - одиночества, смерти,
Пустоты ли, тщеты ли земной круговерти,
Темноты, белизны наступившего дня,
Что вот-вот ослепит ярким светом меня.

Мир, лежащий во зле,
Нынче трепетней свечки…
Кто живёт на земле,
Тот танцует от печки,
Повторяя азы,
Постигая начатки…
День прозрачней слезы
И туманней загадки.
Дух осенний горчит.
Лишь одно знаю твёрдо:
Человек не звучит
Победительно гордо:
То на помощь зовёт,
То он в золоте тонет,
То надеждой живёт,
То надежду хоронит.

А чтоб на свете как-то жить,
Нам надо с вечными дружить,
Поскольку смертные подводят -
Они берут да и уходят,
Оставив нас удар держать,
Стишки утешные рожать.

Не сыскать ни тех, ни этих –
Затерялись где-то в нетях
Среди белых пропастей.
Никаких от них вестей.
Нет как нет. И взятки гладки.
Густо падают осадки –
Рой летящих дней и лет –
Заметая всякий след.
Чем бы время ни венчало,
Вечность смотрит одичало
Выше шпиля и венца,
Дальше края и конца.

Боже мой, не дай пропасть.
Я, хоть малая, но часть.
Часть Тебя. Спаси, помилуй,
Надели нездешней силой,
Дай мне выбраться на свет.
Тьма кругом. Дороги нет.
Умоляю, посоветуй
Что мне делать с жизнью этой.

Сероватое небо такое,
А под ним никакого покоя,
А на небе два синих мазка,
А под небом такая тоска,
А под небом такая морока,
А до неба – далёко, далёко,
И оно всё ясней и ясней…
А тоска… что поделаешь с ней?

До чего мы продвинуты! Как мы умны!
До чего люди прежние были темны.
Сколько дров наломали несчастные предки.
До чего среди них мудрецы были редки.
Мы-то знаем сегодня как надо бы им
Поступить с негодящим режимом своим.
Знаем где они дрогнули, что упустили.
Мы бы этого точно уж не допустили.
До чего же мы в прошлых эпохах сечём.
Только вот почему подпираем плечом
Нашей собственной кровли опорные балки.
Да и стены в щелях. Да и вид у нас жалкий.