Лариса Миллер

Никуда не охота вторгаться, ломиться,
Лишь охота к родному плечу привалиться,
Лишь к родному плечу привалиться хочу,
Чтоб земная юдоль стала мне по плечу,
Чтобы море отчаянья, боли и тлена,
И печалей мирских стало мне по колено.

Давайте поздравим друг друга с обновой.
День новый пришёл. Ослепительно новый.
Он долго сквозь тьму добытийную шёл
И где-то под утро нас всё же нашёл.
И вот он пришёл и стоит, озираясь,
Понять наши мысли и цели стараясь.

Рано жаловаться, рано.
Это всё не боль, не рана,
Это детская бобошка.
Потерпи ещё немножко.
Это мелкая болячка,
И судьбы твоей потачка.
Коль судьба и правда ранит,
То ни слёз, ни слов не станет.

Я дыханье твоё берегу,
Берегу твои выдохи, вдохи.
Чем ещё я заняться могу
Посреди этой гиблой эпохи,
Если даже любовь - не броня,
Если кровля - уже не защита,
И летят все превратности дня
Сквозь неё, как сквозь мелкое сито?

Земля – насиженное место.
Кто знает, что предложат вместо
И что такое – мир иной.
Здесь хоть за тоненькой стеной
Соседи из того же теста.
Здесь всё: и морось, и снежок,
И острой боли очажок,
Здесь знаю я по крайней мере,
О чём скрипят полы и двери
И до чего один шажок.

А жизнь измеряют в каких единицах?
Вот я, например, измеряла бы в птицах
И в бабочках пёстрых, и в ярких цветах,
А вовсе не в сутках, не в днях, не в летах.
По мне, чем сирени избыточней пенность,
Тем выше земного мгновения ценность,
А ежели дни из лучей сплетены,
То им вообще уже нету цены.

А если света нет как нет,
Пусть будет обещанье света,
Тепла и праздника, и лета,
Ведь обещанье - тоже свет.
И если свет не могут дать,
Пускай дадут хотя бы слово,
Что будет свет на свете снова.
Ведь и надежда - благодать...

Ни мыслишки в голове, 
Думать так не хочется. 
Я лежу в густой траве, 
А она щекочется. 
Я гляжу на облака, 
А они не движутся. 
Разжимается рука 
И роняет книжицу. 
Не пойму чего хочу. 
Тихо за околицей. 
Я лежу себе, молчу, 
А кузнечик молится. 
Мне с земли подняться лень, 
А земля вращается. 
За поля уходит день 
И не возвращается.

Меня здесь просто не заметили
И на вопрос мой не ответили,
И никуда не пригласили,
И даже имя не спросили.
Всё потому так получается,
Что облик мой не отличается
От лёгкой тени близлежащей
И от осины той дрожащей,
От блика зыбкого, небесного,
От окружения окрестного,
И на листе моём пометки -
Не новый стих, а тень от ветки.
Коль попаду я в поле зрения,
То, как такой же плод творения,
Как тополиные серёжки
На вешней солнечной дорожке...

Как глупо взять да и скончаться,
Куда приятнее начаться,
Как день, как лето, как роман,
Иль дружно, весело включаться,
Как фары в морось и туман,
Иль зацвести, как куст сирени,
Иль даже, как лучи и тени,
Исчезнуть, чтобы через миг
Вновь заиграть на той же сцене,
Немного изменив свой лик.

Перестала понимать даты.
Просто знаю, что всё было когда-то.
Перестала понимать числа.
Никакого в них не вижу я смысла.
Перестала доверять сроку,
Никакого в нём ни смысла, ни проку.
Белый день мой - он совсем не размечен,
Потому что безграничен и вечен.
Если есть на нём какая помета,
То, наверное, зима, лето.

Из обжитого "тут" в неуютное "там"
За живущими прежде я шла по пятам.
И сегодня шагаю я тем же маршрутом,
Но не с лёгкой душой, а в отчаянье лютом,
Так как знаю, куда приведёт этот путь.
И хотя я с него не способна свернуть,
Всё же чудится мне: мир так дивно устроен,
Что вот-вот я услышу: "Маршрут перестроен".

Почитаю, отложу,
После снова почитаю.
В тихом доме обитаю,
Чем безмерно дорожу.

В доме тишь, а за окном
Снег задумчивый летает.
Вечность дни мои листает,
Как рука старинный том.

А я к тебе с просьбой: возьми меня в руки,
Сними с меня боль и утишь мои муки.
Так руки твои, мой родной, горячи,
Лечи мою душу и тело лечи.
Я помощи больше не жду ниоткуда.
Ведь то, что мы рядом, - из области чуда,
Откуда и дивные краски небес,
И листья, летящие наперерез.

Ну а скоро осенняя темень накатит.
Право слово, с меня этой темени хватит.
Но в ответ говорят: "Не тебе здесь решать,
Что дарить и чего тебя надо лишать.
Твоё дело - со вздохом - мол, ну и погодка -
Принимать то, что есть, и смиренно и кротко.
Твоё дело - во всём небесам доверять,
По погоде одеться и в темень нырять".

Живу я, хоть и на краю,
Но всё же света,
О чём без устали пою
С начала лета.
И песня та, что весела
Была вначале,
Теперь, - обычные дела, -
Полна печали.
Причину надо ль объяснять,
Давать подробный
Отчёт об этом? Лучше снять
Вопрос подобный
С повестки нынешнего дня
Да и любого...

Если счастья и нет, то уж точно есть память о счастье,
Как есть память о днях и погожих, и ясных в ненастье,
Как есть память зимой о нарядном стремительном лете,
Как объятые тьмой долго помнят о яростном свете,
Как усохшая твердь помнит спелый, налившийся колос,
Как о радости петь помнит тенор, утративший голос.

Да можно ли поддерживать с тобой,
О жизнь, контакты чисто деловые,
В цветы твои влюбившись полевые
И в полог твой небесно-голубой,
Услышав, как шаманит соловей?
Да можно ль приходить к тебе по делу,
Когда мурашки бегают по телу
От непостижимой музыки твоей?

А это, знаешь, целая наука: 
Так говорить, смеяться и дышать, 
Чтоб никому при этом не мешать...

Пути могут прокладываться очень мучительно. Почти всегда начинаются они с неотступного вопроса, без ответа на который жизнь кажется невозможной. Но в конце пути приходит все-таки не ответ на вопрос, а нечто иное. Спрашивающий внезапно понимает, что ему надо не спрашивать, а отвечать. Вопрос, таким образом, меняет направление. Обращается уже не вовне, а внутрь. Вопрошающий осознает себя ответчиком...

Поняв, что всем не до тебя,
Живи, других не теребя.
На весточку не жди ответа.
Твой адресат — он сам два лета,
А может, три (потерян счёт) —
Ответа от кого-то ждёт.

А можно обходиться малым:
Одним мостом, одним каналом,
Одной рекой, одним окном.
Увидеть можно и в одном
Окне весь мир, хотя дорожка
Всего одна видна в окошко,
Но и на ней, но и на ней
Танцует множество теней,
Теней, лучей, небесных пятен,
Внушая : мир невероятен.

И каждый росток утверждает: «Я сам» —
И тянется вверх – к небесам, к небесам.
И каждый цветочек, приземистый даже,
Стремится туда же, туда же, туда же.
И дерево к небу стремится, шурша
Листвой. И туда же стремится душа.