Поэт, эссеист, публицист, автор сказок для детей и взрослых
Художник Сергей Кулина
У всякого человека по большому счёту есть только одна валюта — судьба, и ею он расплачивается и за свою любовь, и за свою нелюбовь.
Самое страшное, когда человек становится лишним предметом (мало того, что предметом, так ещё и лишним), когда не находит себе места в самом буквальном смысле слова. Порой достаточно пяди земли в чужом сердце, чтобы человек устоял, не погиб, даже если в материальном мире места для него больше нет. Но если нет и сердца, готового стать пристанищем для души, тогда она считай погибла. Именно это случилось с Цветаевой.
Современные технологии, искривляющие личность, основываются как раз на том, что в Луч меня рождает другой. Только они используют эту возможность не в созидательных, а в разрушительных целях. Другие становятся причиной искривления мышления и сознания в целом (создаётся ложное целое, ложный и лгущий Другой).
В смирение не надо рядиться, потому что в смирение человека одевает Бог. Кто обрёл истину, в том будет и нужная форма — смирение. Смирение — одежда истины. А кто самочинно рядится в одежды смирения, чтобы казаться смиренным, тот и выглядит неприглядно, и затрудняет себе восхождение к Богу.
Творец творит, преодолевая. От чего-то убегает и за чем-то гонится... И таланты человеку даются, вероятно, для преодоления себя и других с учётом вполне определенной данности. Талант — это всегда дар для сражения за что-то против-чего-то. В этом мире без сражения не обойтись, прекрасное самим своим существованием — сражается.
Любить Бога и уважать свободу другого суть одно.
Идеологические штампы — это мусор, засоряющий мозги. Итог — люди перестают воспринимать нормальный текст, чувствительность остается только к идеологическим агиткам.
Поэзия - это Мир в мире, Дом в доме и сердце в Сердце. А вера открывает Сердце в сердце...
Люди, как и цветы, дружат друг с другом цветением.
Другой человек для нас — это окошко к Богу, выход из собственной стеклянной замкнутости. Прежде, чем найти окно к Богу, каждый из нас должен открыться человеку, точнее — богом в себе открыться богу в другом человеке. Богом в себе мы должны опознать бога в другом. Быть узнанным в Боге — это и значит быть любимым. Так действует Христос в нас — делая нас богами друг для друга.
У всякого человека по большому счёту есть только одна валюта — судьба, и ею он расплачивается и за свою любовь, и за свою нелюбовь.
Самое страшное, когда человек становится лишним предметом (мало того, что предметом, так ещё и лишним), когда не находит себе места в самом буквальном смысле слова. Порой достаточно пяди земли в чужом сердце, чтобы человек устоял, не погиб, даже если в материальном мире места для него больше нет. Но если нет и сердца, готового стать пристанищем для души, тогда она считай погибла. Именно это случилось с Цветаевой.
Современные технологии, искривляющие личность, основываются как раз на том, что в Луч меня рождает другой. Только они используют эту возможность не в созидательных, а в разрушительных целях. Другие становятся причиной искривления мышления и сознания в целом (создаётся ложное целое, ложный и лгущий Другой).
В смирение не надо рядиться, потому что в смирение человека одевает Бог. Кто обрёл истину, в том будет и нужная форма — смирение. Смирение — одежда истины. А кто самочинно рядится в одежды смирения, чтобы казаться смиренным, тот и выглядит неприглядно, и затрудняет себе восхождение к Богу.
Творец творит, преодолевая. От чего-то убегает и за чем-то гонится... И таланты человеку даются, вероятно, для преодоления себя и других с учётом вполне определенной данности. Талант — это всегда дар для сражения за что-то против-чего-то. В этом мире без сражения не обойтись, прекрасное самим своим существованием — сражается.
Любить Бога и уважать свободу другого суть одно.
Идеологические штампы — это мусор, засоряющий мозги. Итог — люди перестают воспринимать нормальный текст, чувствительность остается только к идеологическим агиткам.
Поэзия - это Мир в мире, Дом в доме и сердце в Сердце. А вера открывает Сердце в сердце...
Люди, как и цветы, дружат друг с другом цветением.
Другой человек для нас — это окошко к Богу, выход из собственной стеклянной замкнутости. Прежде, чем найти окно к Богу, каждый из нас должен открыться человеку, точнее — богом в себе открыться богу в другом человеке. Богом в себе мы должны опознать бога в другом. Быть узнанным в Боге — это и значит быть любимым. Так действует Христос в нас — делая нас богами друг для друга.
Давайте поздравим друг друга с обновой.
День новый пришёл. Ослепительно новый.
Он долго сквозь тьму добытийную шёл
И где-то под утро нас всё же нашёл.
И вот он пришёл и стоит, озираясь,
Понять наши мысли и цели стараясь.
Рано жаловаться, рано.
Это всё не боль, не рана,
Это детская бобошка.
Потерпи ещё немножко.
Это мелкая болячка,
И судьбы твоей потачка.
Коль судьба и правда ранит,
То ни слёз, ни слов не станет.
Я дыханье твоё берегу,
Берегу твои выдохи, вдохи.
Чем ещё я заняться могу
Посреди этой гиблой эпохи,
Если даже любовь - не броня,
Если кровля - уже не защита,
И летят все превратности дня
Сквозь неё, как сквозь мелкое сито?
Земля – насиженное место.
Кто знает, что предложат вместо
И что такое – мир иной.
Здесь хоть за тоненькой стеной
Соседи из того же теста.
Здесь всё: и морось, и снежок,
И острой боли очажок,
Здесь знаю я по крайней мере,
О чём скрипят полы и двери
И до чего один шажок.
А жизнь измеряют в каких единицах?
Вот я, например, измеряла бы в птицах
И в бабочках пёстрых, и в ярких цветах,
А вовсе не в сутках, не в днях, не в летах.
По мне, чем сирени избыточней пенность,
Тем выше земного мгновения ценность,
А ежели дни из лучей сплетены,
То им вообще уже нету цены.
А если света нет как нет,
Пусть будет обещанье света,
Тепла и праздника, и лета,
Ведь обещанье - тоже свет.
И если свет не могут дать,
Пускай дадут хотя бы слово,
Что будет свет на свете снова.
Ведь и надежда - благодать...
Ни мыслишки в голове,
Думать так не хочется.
Я лежу в густой траве,
А она щекочется.
Я гляжу на облака,
А они не движутся.
Разжимается рука
И роняет книжицу.
Не пойму чего хочу.
Тихо за околицей.
Я лежу себе, молчу,
А кузнечик молится.
Мне с земли подняться лень,
А земля вращается.
За поля уходит день
И не возвращается.
Меня здесь просто не заметили
И на вопрос мой не ответили,
И никуда не пригласили,
И даже имя не спросили.
Всё потому так получается,
Что облик мой не отличается
От лёгкой тени близлежащей
И от осины той дрожащей,
От блика зыбкого, небесного,
От окружения окрестного,
И на листе моём пометки -
Не новый стих, а тень от ветки.
Коль попаду я в поле зрения,
То, как такой же плод творения,
Как тополиные серёжки
На вешней солнечной дорожке...
Как глупо взять да и скончаться,
Куда приятнее начаться,
Как день, как лето, как роман,
Иль дружно, весело включаться,
Как фары в морось и туман,
Иль зацвести, как куст сирени,
Иль даже, как лучи и тени,
Исчезнуть, чтобы через миг
Вновь заиграть на той же сцене,
Немного изменив свой лик.
Перестала понимать даты.
Просто знаю, что всё было когда-то.
Перестала понимать числа.
Никакого в них не вижу я смысла.
Перестала доверять сроку,
Никакого в нём ни смысла, ни проку.
Белый день мой - он совсем не размечен,
Потому что безграничен и вечен.
Если есть на нём какая помета,
То, наверное, зима, лето.
Из обжитого "тут" в неуютное "там"
За живущими прежде я шла по пятам.
И сегодня шагаю я тем же маршрутом,
Но не с лёгкой душой, а в отчаянье лютом,
Так как знаю, куда приведёт этот путь.
И хотя я с него не способна свернуть,
Всё же чудится мне: мир так дивно устроен,
Что вот-вот я услышу: "Маршрут перестроен".
А я к тебе с просьбой: возьми меня в руки,
Сними с меня боль и утишь мои муки.
Так руки твои, мой родной, горячи,
Лечи мою душу и тело лечи.
Я помощи больше не жду ниоткуда.
Ведь то, что мы рядом, - из области чуда,
Откуда и дивные краски небес,
И листья, летящие наперерез.
Ну а скоро осенняя темень накатит.
Право слово, с меня этой темени хватит.
Но в ответ говорят: "Не тебе здесь решать,
Что дарить и чего тебя надо лишать.
Твоё дело - со вздохом - мол, ну и погодка -
Принимать то, что есть, и смиренно и кротко.
Твоё дело - во всём небесам доверять,
По погоде одеться и в темень нырять".
Живу я, хоть и на краю,
Но всё же света,
О чём без устали пою
С начала лета.
И песня та, что весела
Была вначале,
Теперь, - обычные дела, -
Полна печали.
Причину надо ль объяснять,
Давать подробный
Отчёт об этом? Лучше снять
Вопрос подобный
С повестки нынешнего дня
Да и любого...
Если счастья и нет, то уж точно есть память о счастье,
Как есть память о днях и погожих, и ясных в ненастье,
Как есть память зимой о нарядном стремительном лете,
Как объятые тьмой долго помнят о яростном свете,
Как усохшая твердь помнит спелый, налившийся колос,
Как о радости петь помнит тенор, утративший голос.
Да можно ли поддерживать с тобой,
О жизнь, контакты чисто деловые,
В цветы твои влюбившись полевые
И в полог твой небесно-голубой,
Услышав, как шаманит соловей?
Да можно ль приходить к тебе по делу,
Когда мурашки бегают по телу
От непостижимой музыки твоей?
Пути могут прокладываться очень мучительно. Почти всегда начинаются они с неотступного вопроса, без ответа на который жизнь кажется невозможной. Но в конце пути приходит все-таки не ответ на вопрос, а нечто иное. Спрашивающий внезапно понимает, что ему надо не спрашивать, а отвечать. Вопрос, таким образом, меняет направление. Обращается уже не вовне, а внутрь. Вопрошающий осознает себя ответчиком...
Поняв, что всем не до тебя,
Живи, других не теребя.
На весточку не жди ответа.
Твой адресат — он сам два лета,
А может, три (потерян счёт) —
Ответа от кого-то ждёт.
А можно обходиться малым:
Одним мостом, одним каналом,
Одной рекой, одним окном.
Увидеть можно и в одном
Окне весь мир, хотя дорожка
Всего одна видна в окошко,
Но и на ней, но и на ней
Танцует множество теней,
Теней, лучей, небесных пятен,
Внушая : мир невероятен.
И каждый росток утверждает: «Я сам» —
И тянется вверх – к небесам, к небесам.
И каждый цветочек, приземистый даже,
Стремится туда же, туда же, туда же.
И дерево к небу стремится, шурша
Листвой. И туда же стремится душа.