Для кого пишет православный литератор?

Вопрос не так прост как кажется. Отчасти он даже коварен, ибо может быть понят, как вопрос о читателях, об аудитории, на которую рассчитывает автор. На самом же деле мы хотим узнать о мотивах, о движущей силе, толкающей автора на трудное и, в то же время, приятное делание — писательство.

В принципе, о творческом процессе сказано и написано уже достаточно много, чтобы не задаваться такими вопросами. Однако, мы говорим о православных авторах, а здесь не так все однозначно. Слишком многие убеждены сегодня, что пишут для Бога и ближних, ради служения. И, надо признать, даже православные графоманы совершенно убеждены, что вещают от Лица Всевышнего и ради просвещения ближних.

А спросите светского деятеля искусств, художника или писателя — не важно, для кого он работает, и он, скорее всего, ответит: для себя. Более того, исполнять какой-либо социальный заказ, мотивированный идеологическими соображениями, обычно считается пошлостью и несчастьем.

Другое дело — острое чутье художника, позволяющее ему быть своевременным, актуальным, но оно рождается из творческой подлинности творящего. Наверное, можно даже получить заказ и найти в нем своё, вдохновиться им настолько, что в результате получится хоть и заказной, но, все же, шедевр. Мастеру многое по силам. Но это будет, скорее, исключение из правил, чем правило.

Итак, для кого же пишет православный писатель? Смею утверждать, что для себя, если он только подлинный художник, а не конъюнктурщик. Чтобы быть верно понятой, предлагаю отделить в творческом процессе объективное от субъективного. Потому что правильный ответ на наш вопрос лежит в зоне субъективного.

Объективно, так уж устроен Богом этот мир, плодами творчества насыщают свои души и наши ближние, и мы сами. А если взглянуть с высот богословских, то, действительно, можно сказать, что подлинный художник своим творчеством служит ещё и Богу. Лучше всего отослать читателя к моему эссе «Триединое Христа ради», где эта тема хорошо раскрыта. Настоящий православный автор, литератор-христианин, безусловно, служит Христу в себе, в ближних и Христу Спасителю — Сыну Божьему. Единство этих трёх составляющих есть свидетельство его подлинности. Однако, все это — немного о другом.

Субъективно, я в этом убеждена, каждый художник творит для себя. Беспокойный дар творческий лишает творца покоя, и только реализуя в себе и через себя своё предназначение он на некоторое время успокаивается. Подлинного художника толкает на творчество трагизм и/или комизм жизни. Говоря словами М. Мамардашвилли, «невозможность возможной гармонии», которую дано видеть творчески одарённым людям, и есть тот искомый нами двигатель. Отсюда растёт и знаменитое «Страдать надо, страдать!» Ф. М. Достоевского.

Подлинный художник далёк от прислуживания той или иной идеологии, далёк от прихотей и потребностей окружающих его людей. «Ему не позволяет этого именно служение, именно его художественная совесть» (И. Ильин).

Но творчество ни в коей мере нельзя считать произволом автора. Оно — мистерия, предстояние, это диалог с Вечностью и вечным. Оно — способ познания себя и мира, познания истины и истинного. Именно поэтому результатом подлинного творчества всегда бывает радость — радость со-бытия и узнавания. «Искусство есть служение и радость. Служение художника, который его творит и создаёт для того, чтобы вовлечь и нас в сослужение с собою» (И. Ильин).

«Не спрашивайте, чему предстоит и чему служит художник… — восклицает И. Ильин. — Великие русские поэты уже сказали об этом, но им мало кто поверил: все думали — „аллегория“, „метафора“, „поэтическое преувеличение“… Они выговаривали — и Жуковский, и Пушкин, и Лермонтов, и Баратынский, и Языков, и Тютчев, и другие, — и выговорили, что художник имеет пророческое призвание; не потому, что он „предсказывает будущее“ или „обличает порочность людей“ (хотя возможно и это), а потому, что через него прорекает себя Богом созданная сущность мира и человека. Ей он и предстоит, как живой тайне Божией; ей он и служит, становясь её „живым органом“ (Тютчев): ее вздох — есть вдохновение; се пение о самой себе — и внемлет художник: и музыкант, и поэт, и живописец, и скульптор…

Есть у художника глубина души, где зарождаются и вынашиваются эти таинственные содержания:

Есть целый мир в душе твоей
Таинственно волшебных дум… (Ф. Тютчев)

Эта глубина обычно покрыта непрозрачною мглою, не только для других, но и для него самого».

«Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда….
На радость вам и мне» (А. Ахматова)

Да, творчество растёт из сора будней, но художник всегда выше себя самого, как человека. Его взор обращён к высокому и прекрасному. Он глядится в своё творчество как в зеркало, и познает себя лучшего, себя подлинного.

Когда в стихах, в отображеньи малом,
Мне подлинный мой образ обнажён, —
Все кажется, что я стою, склонен,
В вечерний час над водяным зерцалом,
И чтоб мою к себе приблизить высь,
Гляжу я в глубь, где звезды занялись.
Упав туда, спокойно угасает
Нечистый взор моих земных очей,
Но пламенно оттуда проступает
Венок из звёзд над головой моей.
(В. Ходасевич)

Мы глядимся вместе с художником в то волшебное зеркальце, которое он держит в своих руках как дар Творца. Посредством его творений мы имеем шанс увидеть свою суть, отражённую в его зеркальце. Мы жаждем постичь его, чтобы постичь себя.

16/09/2010