Поэт, эссеист, публицист, автор сказок для детей и взрослых
Новый вид христианской любви к врагу изобретён сегодня. Мы теперь так любим врагов, что предаём из любви к врагу святыни и святых.
Если человек взыщет Бога, Бог его непременно найдёт.
Христианство — это свобода. А почему не любовь? Потому что любовь — это уже второй шаг, после свободы? Нет, потому что любовь — это Христос, а не христианство.
Убить человека — это вынуть из него поэзию, и тогда он выпадет из Поэзии, тогда человек-песня, человек-поэзия превратится в антипоэзию, антипесню (сначала в смысле «вместо», и почти сразу после этого в смысле «против»). Вынуть из человека поэзию — это вынуть сердце, и тогда человек выпадет из Сердца. Человек, из которого вынули сердце, уже не человек, а биологический автомат, робот, а роботу нужны инструкции, а не поэзия.
Лучшие гибнут первыми, как правило, потому что не себя хранят, а что-то другое — большее. Большее, которое мало кого обременяет.
Какова реальность, в которой мы живём? Реальностей много, побеждает в итоге та, носители которой наиболее активны.
Лучше плохо делать, чем хорошо не делать. Усилие, рывок, стремление — тоже вклад.
Мы становимся тем, что делаем. Мир становится тем, что мы делаем.
Страх Божий — это страх оскорбить прекрасное, а не сильное.
Кислород (поэзия, истина, Бог) — это внеярлыковая зона. Нельзя одновременно кровить сердцем и клеить ярлык, а за ближнего надо кровить сердцем.
Слова — это дырки в решете посюсторонности, сквозные пути туда, куда пути нет.
Бог выходит навстречу первым и приходит к человеку раньше, чем человек приходит к себе. Бог ближе к нам, чем мы сами к себе.
Виноват ли грешник, что грешит? И да, и нет. Но вина его не в психологических установках, прежде всего, а в той почве, из которой они произрастают. Где растёт человек, такие установки в нём и водятся - как рыба в водоёме. Чтобы быть Христовыми, надо расти на Христе - быть Его ветвью. Эти слова надо понимать буквально, а не как речевой оборот или красивый образ.
Если кто-то меня поёт, тогда я — песня;
если кто-то ко мне идёт, тогда мы — вместе.
Если в пении небеса души хранимы Небом,
станет зовом дорог немых небесный пепел.
Все огни озаряют стражей — сияют лики,
освещаются тьмой пожарищ судьбы великих.
Будет ропот, и вой — не песня: беда стучится,
превращая в морды зверя слепые лица.
Где-то стелется туман, плачут вороны —
разлетается рассвет во все стороны.
Соберём ли? Не скажу — темень адская,
пальцы пальцами держу: память братская.
Настарались неспроста — долго портили
всё, что жизнью проросло: фигой скорчились.
И кому? Самим себе! Жалость жалкая
быть не деревом живым — просто палкой.
Райская птичка пела на ветке,
когда увидала Христовы руки,
открывшиеся навстречу муке,
и замолчала в недоумении.
Как же возможно в разлуке с небом
петь? Даже плакать ужасно трудно —
слишком мертво, слишком иудно.
Райская птичка пела на ветке,
когда увидала Христовы муки —
Кресту поклонялись райские звуки
и стоны природы, стоны Зова:
каждая песнь прижималась к Слову...
Лютый дракон, ищи своего Георгия!
Он побеждает всегда, хоть и не сразу.
Если падёт один, придёт другой —
у нас хватит святых на всех твоих драконов.
Торжество твоё — временно, можешь в него не верить,
как не веришь в любовь. Георгий придёт, я знаю.
Имя его — птица, что летит над преградами,
сила его — священная кровь рассветов.
На закате дня желательно помнить о солнце,
которое утром придёт, как будто навечно,
но не память моя возводит на небо звёзды
и не совесть твоя, сгоревшая прежде ада...
...Итак, в нас один неразделившийся Христос: телесный, душевный, духовный.... и социальный. Христос в нас — это ещё и социальный Христос. И сейчас происходит именно над социальным Христом надругательство, которого мы словно не замечаем.Судьба исторического Христа — Икона судьбы Христа социального, привычно именуемого в нашей традиции Всечеловеком. Всечеловек — это Христос в нас (в нас, а не во мне!)...
— О каком ребенке идет речь? — спросила приятельница.
— Возможно, это Христос в нас, — ответила я.
Образ Христа у Царских врат, сердечный Христос самого Блока — они, вероятно, встретились в Блоке во время пения девушки. И случилось восхождение Блока, переживание трагедии (Цусимское сражение2, гибель моряков) как личного горя во Христе...
Умеете ли вы быть человеком? Сразу хочется сказать «нет!» — учусь, пытаюсь, стремлюсь быть, но не умею, конечно. Ставшее уже классическим «Человеком нельзя быть, им можно только делаться» Ухтомского — тому подтверждение. Да и каждому разумному, вменяемому человеку ясно, что если Сам Бог стал во Христе человеком, то человек длится вечно и бесконечно. Человек вечен и бесконечен, потому что Христос стал одним из нас. Но зададимся более конкретным вопросом: в чём заключается умение быть человеком?...
...Человек не нужен никому:
ни себе, ни другу, ни врагу...
Невозможна Божия отрада —
человека никому не надо:
ни себе, ни другу, ни врагу —
невозможен он в людском кругу.
Пища богов — стихи, поэзия. Нектар — это и есть поэзия. Слова внутри полны этим божественным нектаром, который собирают поэты, словно пчёлы, для своих творений. Чтобы прочесть стихотворение, надо впитывать в себя нектар Слова, а не считывать внешние слова. Внешнее — лишь упаковка...
Собери в ладошку слёзы и грёзы,
словно бусину к бусине — будут бусы.
Нарядись виноградом — Божии лозы
предлагают ткани на разные вкусы.
Опрометчиво думать, что всё уж спето,
раз вино поспело и тучи-думы
затянули туже одежды лета,
услыхав осенний напев угрюмый.
Собери в дорогу неволю будней,
пусть они устанут и будут сыты.
Судьбам повзрослевшим полёт нетруден,
даже если пледом полнеба скрыто.
Я гляжу на тебя розами:
так цвести как ты — наслаждение.
Я гляжу на тебя грозами:
всем продрогшим ты — утешение.
Погляжу на тебя ветрами
да тоски немой километрами,
чтоб услышать голос твой: «Элохим»
и остаться эхом надолго с ним.
Вторит голос мой небесам твоим,
наслаждаясь именем «Элохим».
В этом мире не бывает толпы, идущей в рай, даже если эта толпа марширует с иконами и крестами. Каждый, кто ищет такую топу, заблуждается и оказывается в плену своих иллюзий. В конечном итоге дьявол соберёт все возможные толпы под свои знамёна, в том числе марширующих с иконами и крестами - они-то и будут, вероятно, убивать святых, думая что тем служат Богу. Потому христианам важно не превращаться в толпу с какими-то СВОИМИ интересами, несмотря на то, что именно в это состояние всех гонят политтехнологи. Христианин - это не человек своей толпы, своей тусовки, а Христов человек.
Человек смертен потому, что не выбирает бессмертие, т.е. Бога. А что значит выбрать Бога не на словах, а на деле? Как минимум, надо перестать желать урвать что-то только для себя. Все мы делаем это - заботимся о себе, о своей безопасности, и потому хотим хорошее и лучшее присвоить себе, и желательно так, чтобы ТОЛЬКО себе - это повышает статусность. Богу это несвойственно. Бог - богат и щедро делится всем, что имеет, Он может потому и богат, что не присваивает ТОЛЬКО себе ничего. Другое дело, что взять у Бога божье можно только богоподобием своим - т.е. не всем дано взять то, что даёт Бог (но всем дана возможность стать такими)...
Нет никаких приличий, знаешь, нет!
Приличия — для тех, кто неприличен,
кто заменил приличием обет
быть любящим, живым — и тем обычен.
Все нормы — в клочья,
если льётся жизнь,
как кровь из ран
и как слова из Бога.
Душа — разборчивая недотрога —
бежит условностей, взмывая ввысь,
законы Неба если в ней зажглись.
У мёртвых не просят какой-нибудь жизни, какой-нибудь веры,
у мёртвых не сыщется то, что заведомо здешнее.
У них только мысль, что умеет сквозить сквозь барьеры,
и то, что светилось — что было хоть капельку вешнее.
С.М.
Ваша стена развернулась во мне как преграда —
зря. Я всегда залетевшему лучику рада.
Есть ведь лучи и по разные стороны солнца —
незачем им затуманивать Божье оконце.
Ложный призыв, принуждающий быть через силу? —
нет в нём путей. Но я тропочку нам воскресила...