Ластовица безмолвная. О прп. Неофите, затворнике Кипрском

Звезда Лефкары

Родина преподобного Неофита, Затворника Кипрского ─ пригород тихого городка Лефкары. Его главная улица к Храму Честного Креста широка, густо усеяна лавчонками. Но стоит свернуть, побродить причудливо петляющими переулками, как вы тут же погрузитесь в ясную тишину. Раскинув руки, можно коснуться ограждающих переулок домов. А за яркими цветочными лозами внезапно наткнуться на старую, запертую на щеколду дверь, за которой — таинственная темнота храма. Здесь, быть может, кто-то когда-то, никем не тревожимый, сидел здесь и молился часами.

Не случайно этот городок-невеличка дал миру трех безмолвников: преподобных Георгия Хозевита[1], Вихиана[2] и Неофита. В иконостасе храма Честного Креста — иконы лучших Лефкарийских сынов.

Этот иконостас, этот храм ─ сердце окрестных гор: здесь сберегается часть Животворящего Древа.

С детства взирал будущий исихаст очами телесными на эту святыню, а впоследствии избрал крестную жизнь и приучился всегда возводить к Распятому очи души, ─ это явствует из его писаний. Крестом осенялась та колыбель земная, что приняла будущего затворника, едва тот появился на свет. Он родился в 1134 году, на исходе владычества Византии на Кипре, в многочадной и небогатой сельской семье, и возрос близ Животворящего Древа, ─ в последующих событиях в полной мере раскроется, сколь важным это оказалось для него самого.

Подходили к концу тучные годы в этих местах. Северные страны менялись: оттуда надвигалось то, что сам преподобный назовет позднее «чадом и ветром». Гонимый им, первый вал уже достиг Земли Обетованной, в 1099 году взят крестоносцами Иерусалим, тектонические плиты народов подвиглись, столкнулись друг с другом.

Кипр близко, но еще крепко стоит, неподвластный буре, словно скала. Те, кто обитают здесь, еще богаты и сыты: «Остров велик вельми и много в нем людей, и обилен же есть всем добром, и епископий в нем двадцать четыре, а митрополия одна. И святых там без числа лежит: святой Епифаний и апостол Варнава, и святой Зинон, и святой Филагрий епископ, которого крестил Павел, апостол Христов[3]. [..] Благодатью Божией хранимы, пребывающей на месте том, мы проходили остров тот добре,[4]» — писал на заре XII века очевидец.

Родители преподобного Неофита, Афанасий и Евдоксия[5] — богобоязненны и бедны. Скудость семьи, где кроме него, родилось еще семеро, закрывали двери к учебе. До восемнадцати лет плодотворнейший писатель столетия грамоты не знал, хоть и желал этого всецело.

С раннего же возраста проявились: сила воли, искренность, целомудрие. Во всю жизнь он был воистину израильтянин, в котором нет лукавства (Ин. 1, 47). Теперь эта душа устремилась к двум богоугодным целям: идти иноческим путем во след Христа и обучиться грамоте, — к ним и начал он путь, шаг за шагом и неотступно.

Когда родителям захотелось женить сына и уже договорились о помолвке, юноша разрубил этот узел единым ударом, тайно, ночью покинув родные пределы и уйдя на север, в Златоустовский монастырь Кутсувенди[6].

Скитания

 «Обитель святого Иоанна Златоуста отстоит от Левкосии на три часа конного хода. Она основана в месте бугристом, но выровненном великим трудом и многими царскими иждивениями, среди горы сухой, высокой и безводной, из твердого и крепкого камня. С севера у нее – вершины, а с запада, востока и юга – препространное поле, которое едва ли окинешь взглядом. Стоит на месте уединенном, безмолвном, веселом, имеет источник воды, день и ночь текущей недалеко от горы внутри монастыря. К тому же и воздух здесь здрав»[7]— писал русский путешественник Василий Григорович-Барский.

Придя сюда, юноша, который не прочел еще ни одной книги, встретил прежде неведомое. «Когда посетило меня божественное свыше просвещение, чтобы вместе с оставлением суетного жития направиться к стезям прямым и к пути пустынной уединенной жизни, покинул я тайно родителей и семерых братьев и сестер и пришел в святую обитель. Там случилось услышать речение: В начале сотворил Бог небо и землю (Быт. 1, 1) и прочее. Возрадовался я тогда, ибо никогда прежде мне не всходили на слух таковые слова, ведь, пусть уже и восемнадцатилетний, я был совершенно неграмотен, так что не знал даже альфы[8]. И так сильно удивили меня эти слова, и душа моя возлюбила их так сильно, что я говорил: хорошо бы читали их, а я слушал бы их ежедневно, хотя бы и не понимал всей глубины реченного …»[9]

На первых порах, как простецу, тогдашний игумен Максим доверил новоначальному возделывание винограда в местечке Ступес. Там прошло пять лет. Труды сопровождались упорными занятиями, изучением грамоты. Как смог святой самостоятельно постичь ее? Этого он не открыл: «Каким же образом и как именно сему малейшему обучился я, не желаю сказать, чтобы как-нибудь не вознамериться нам честолюбия ради исследовать это»[10]. 

Тогда же будущий толкователь псалмов Давидовых выучил наизусть всю псалтырь.

«Благослови, душе моя, Господа, и вся внутренняя моя, то есть сердце мое с душой и все помышления пойте имя святое Его. Благослови, душе моя, Господа и не забывай всех воздаяний Его. Каких же? Премилостивого, целительного, избавительного, подающего венцы, исполняющего благ Его и всех остальных безмерных Его дарований»[11].

Так из среды земных лоз юный подвижник прививался к Вечной Лозе усердием к богослужению, чтением, вдумчивым исследованием Писаний, желанием росы уединения. Это желание сделалось жаждой, когда пять лет спустя настоятель позвал его в монастырь.

Два года прослужил пономарем теперь уже монах Неофит, прежде чем попросил у игумена благословения поселиться в пещерке неподалеку. В этом ему было отказано, по молодости и новоначалию, но позволено совершить паломничество в Землю Обетованную, освященную стопами Спасителя, Его Распятием и Воскресением.

Юноша всем сердцем стремился туда, где «ноги ходили Бога нашего»[12] не только ради поклонения или вслед за земляком, прп. Георгием Хозевитом, который именно там обрел наставника и путь к совершенству. Образовав ум чтением Отеческих писаний, монах Неофит искал, как бежать от рабства страстей, оставить Египет своей воли, и для того нуждался в некоем Моисее[13], которого и жаждал найти.

В те времена, сойдя на берег в Яффе, паломники пешком добирались до самого Святого Града, что лежал «в дебрях, и около него горы каменны, велики и высоки»[14]. Перед путниками постепенно открывались захватывающие дух картины: столп Давидов, Елеон, Святая Святых, пока, наконец, весь город до самого потока Кедрского не раскрывался перед ними, как на ладони.

С какими благоговением и думами странник преклонял колена у Креста и Живоносного гроба, мы можем знать из его наставления братии о том, как подобает вспоминать Страсти Христовы: «Что воздам, Господи, за благоутробие Твое, ибо ради меня, смертного, нищего, странного, страстного и просто преисполненного тысячами зол, претерпел: невидимый существом — явиться, имеющий по божеству богатство — обнищать до плоти, превысший небес — снизойти, и, бестелесный естеством — облечься телом, чей вид и Ангелам неприступен — принять ради нас образ, Питатель человеческого рода — соделаться человеком, и, бессмертный по естеству — быть боримым смертью и проданным при помощи проданных рабов несправедливых, и снести заушения и удары бича, и осмеяния, и оплевания, и, наконец, смерть позорную, — со Своей стороны [сотворив] всякую правду?»[15]

Склонившийся к стопам Спасителя скиталец — образ внутреннего строя преподобного Неофита, ибо он постоянно умалял себя, нисходил в бездну смиренномудрия пред величием искупительной Жертвы. Такое отвержение своей значимости и воли у подножия Креста Христова после пройдет красной нитью сквозь все написанное и прожитое.

Но странствия еще не завершились. «И достиг он, — повествует синаксарь, — самой границы Магдалы, Фавора и Иордана, в норах[16] и пещерах в течение шести месяцев отыскивая следы какого-нибудь подвижника, чтобы отдать себя ему в подчинение»[17].

Палестиной в тот бурный век владели католические монархи, и она уже не могла служить тихой пристанью взыскующим пустынного жития. Скитания в Земле Обетованной в безуспешных поисках старца длились полгода. Неудача вынуждала вернуться на Кипр, в монастырь новоначалия, Кутсувенди.

Здесь святой вновь просил разрешения на отшельничество, ибо «пламенная любовь к безмолвию никогда не оставляла его»[18], и опять получил отказ.

Теперь мысленные взоры его привлекла гора Латрос в Малой Азии, где с VII века иноческая жизнь в шестнадцати киновиях, бесчисленных скитах и уединенных кельях окрестных пещер так цвела, что слава преподобного Павла и других тамошних отцов[19] достигла и Кипра. В таком окружении можно было надеяться отыскать наставника: «к горе Латросу желал отплыть я, думая встретить там какого-нибудь безмолвного мужа и послужить ему»[20]. Упорно, последовательно искал он наставника, и отступать не желал.

Поэтому, всего с двумя монетами, путник направился в пафосский порт, но скоро был схвачен, обвинен в бродяжничестве и брошен в тюрьму. Деньги перекочевали в карманы стражи.

Кто-то из благочестивых христиан заступился за невиновного, но, и освобожденный из-под ареста, скиталец лишился последних средств, и теперь о странствиях нечего было и думать. Тогда, горюя о том, что не достиг цели, он осознал: на удаление из отечества нет изволения Божия. Пришлось искать пристанища в родной стороне. Оно нашлось в окрестностях Пафоса — скала с естественным углублением — именно тут разрослись впоследствии скит и монастырь.

«В лето 6667[21],  ─ записано в полном автобиографических воспоминаний труде[22], ─ индикта седьмого, июня двадцать четвертого, в день Рождества божественного Предтечи, я проник в вышереченную пещеру. Мне было тогда двадцать четыре года»[23].

Ластовица безмолвная

С того времени до сентября преподобный осматривал местность, сколько труднодоступную, столько же ─ тихую и пустынную. Там, где склоны свернулись в гигантскую складку, вдали раскрывающуюся к морю, на одном из крутых отрогов, плотно усаженных деревцами, теперь затерялось новое жилище.

Около года руки подвижника терпеливо расширяли и чистили грот, сооружали с востока укрытие-стену. К празднику Воздвижения Креста работы закончились и появились две комнатушки: храм, где кроме Престола, мог поместиться один человек, и келейка с лежанкой поперек, в 173 сантиметра длиной, столиком и вместительной нишей для книг. 

Тут же и сразу, в стене, отшельник вырубил гроб, так, чтобы виден он был отовсюду: и из храма, и с убогого ложа.

Об окрестностях этой келейки Василий Григорович-Барский напишет века спустя: «С западной стороны источник толст воды хладной, сладкой и здравой. Там же, на отвале горы, с неудобным восходом, будто ласточкино гнездо, обретается пещера святого Неофита, где ныне церковь зело мала … Воздух имеет здравый и воду, и издалече оттуда зрится море, хождением около двух часов»[24].

Малый храм свой новый затворник, ластовица безмолвная, посвятил, конечно, Честному Кресту, «во-первых, потому что закончил ее к этому празднику, во-вторых, для того, чтобы с этих пор кроме Креста не иметь перед глазами ничего иного для ободрения в тяжком противоборстве своем и укрепления в брани против лукавых демонов»[25].

 «Вместо той горы Латрос, ─ читаем в «Завещании», ─ даровал мне Бог подходящий утес и пещерку малую, необитаемую, что служила для отдыха разным птицам, мне же показалась желанной и местоположением уединенной; здесь единаго на уповании и вселил меня (Ср.: Пс. 4, 9) — в ней я и водворился»[26].

И «пусть поразмыслит каждый, — направляет наши умы синаксарь, — сколько скорбей святой претерпел здесь из-за труднодоступности и бесплодия скалы, ожесточения плоти, наготы, голода, долулежания и всякого иного озлобления тела»[27].

В вырубленной келейке, получившей имя Энклистра[28], или Затвор, в уединенном подвиге пролетело пять лет.

Здесь новый пустынник улучил возможность читать и кропотливо исследовать писания Отцов. «Бытие», которое так поразило его в дни новоначалия в обители Златоустовой, теперь выучено наизусть. «Когда снова посетило меня божественное посещение и вывело от мятежа общежительного в гавань безмолвия, по благоволению Божию, тогда речения, которые слышал прежде, стали припоминаться, и я все тщательней искал их в каждой книге, а найдя, с большой любовью[29] заучивал наизусть. … И за величайшее чудо я почитал те изречения Священного Писания»[30].

Чьи же письмена сберегались, будто сокровища, в надкроватной нише? Выдержки из каких строк с любовью содержались в памяти и часто цитировались потом? Вот лишь некоторые из многих: Ветхий и Новый Заветы; слова свт. Григория Богослова; «О божественных именах» св. Дионисия Ареопагита; «Лествица»; послание Исихия пресвитера к Феодулу; «Изъяснение посланий апостола Павла», «О добродетелях» и другие творения прп. Иоанна Дамаскина; «Вопросы и ответы» соотечественника, прп. Анастасия Синаита; слова свт. Иоанна Златоуста; «О Святом Духе» и другие творения свт. Василия Великого; послания блж. Феодорита Кирского; «О двенадцати камнях», «Панарий» еще одного земляка, свт. Епифания; «Житие Симеона, Христа ради юродивого» Леонтия Неапольского; «Церковная история» Евагрия Схоластика и другие. Также всегда в изобилии и с любовью приводились впоследствии выдержки из богослужебных текстов, многие из которых, как осмысленные и пережитые, стали достоянием ума и укоренились в сердце.

Телесных подвигов, позже воспетых в службах, — «молитв, коленопреклонений, еженощных и целонощных стояний, которые терпеливо творил преславный»[31], — сам он никому не открыл, но внутренние делания, — покаяние и бездонное смирение — как в зеркале, отразились в речениях.

Память смертная, страх Божий, которые преподобный завещал ученикам и положил в основание богоугодного подвига, соединялись с глубоким смирением, возводившим к двоякому распятию. И поистине дивные черты смирения явила нам эта полная доблести личность. Одна из таких черт — решительность в отвержении препятствий на пути к Богу — и привела его в возлюбленную пустыню.

Другая — умалять себя, взирая на Крестное древо, и в одном Искупителе иметь все упование, всю надежду.

Горе мне, горе мне. Помоги, Господи!
Упреди, Господи, предвари, Господи,
избавь, Господи, той самой беды.
Прежде часа того пусть придет Твоя милость.
Прежде дня того окажи помощь.
В сей бездне житейской и плотской
помощи мне, как Петру некогда, руку простри.
Я лодия, — будь мне Кормчим.
Я глина, — мне требуется художник.
Стань мне Художником,
мудростью все Сотворивший прекрасным,
в годный Тебе сосуд меня усоверши[32].

Еще одно свойство — желать отсечь мир от себя и себя от мира удалением от людей, как недостойного их. Не эта ли мысль заставляла преподобного с такой ревностью устремляться к уединению? Не потому ли он с таким трудом разыскивал безлюдные непроходимые места? Вот как сам он пишет об этом:

Мне не подобает ни говорить, ни встречать никого,
Не должен ни виден быть сам, ни видеть других,
Ни снедью питаться, подобающей людям.
Но изо дня в день надлежит мне рыдать,
Вкушать прах земной и листья дерев,
Пить слёзы из-за деяний скверных моих,
Которыми более всех превзошел я блудного сына того[33].

Прожив в своем вертепе пять лет, преподобный начал поиски частицы Истинного Креста. Задача по тем временам не трудная, ибо многие киприоты имели такие частицы тогда и имеют сейчас, получив их в наследство от святой царицы Елены, ведь она подарила Кипру значительную часть найденного ею Честного Древа. Кроме Лефкары, их, как драгоценность, сохраняли и в других местах. И каждый знал о преславном чуде на горе Ставровуни, «высокой зело», где «Елена царица поставила крест кипарисен… и вложила в него честный гвоздь Христов». И незадолго до рождения св. Неофита стоял «крест той на воздусе, ничим же не придержим к земли», — как о том свидетельствовал в удивлении русский паломник игумен Даниил[34].

«Всякий просящий приемлет и ищущий обретает, нашел и я то, что искал»,[35] ─ в простоте вспоминал преподобный. Вернувшись обратно с частицей Древа, он вложил ее в деревянный же крест, сохранившийся до сегодняшнего дня[36], и поместил в такой же формы нише восточной стены.

Вскоре по возвращении настигла пустынножителя брань: сильное желание гнало его вновь пуститься в паломничества и странствия, побывать в местах, связанных с поклонением Кресту: Святой Земле или, хотя бы, на родине. Уже склоняясь к соблазну уйти, отшельник услышал голос: «Подожди пятьдесят дней!» и в другой раз: «Подожди шестьдесят дней!»[37].

И он остался в затворе.

Минули годы после изгонявшего из кельи искушения, постепенно в душе воцарился мир, пустынник положил себе не покидать затвора до конца дней.

Но Бог, приняв это намерение, судил иначе.

«От себя не произнес я ничего»

Шесть лет спустя епископом Пафоса стал Василий Киннамос, который знал отшельника, удивлялся его добродетели, жаждал возложить на него бремя священства. Четыре года длились уговоры того, кто всеми силами убегал чести. Поддерживая Владыку, наседала местная власть. Наконец, в 1170 году, преподобного посвятили в священнический сан и убедили взять ученика, что разделил бы его заботы.

И пусть теперь, как и после, святой всячески уклонялся от общения, и, как увидим, временами весьма тяготился им, но вместе с саном он принял радость и драгоценный дар – возможность совершения Божественной Литургии. Отныне ежедневное предстояние страшному жертвеннику и Причащение стали отрадой и многоводной рекой для жаждущей их души.

Отношение нового служителя алтаря к принятию Святых Таин и трепетно, и крайне благоговейно. В слове «О Божественных и страшных Тайнах», открывающемся цитатой святого Апостола Павла, читаем: Да испытывает же себя человек, и таким образом пусть ест от хлеба сего и пьет из чаши сей. Ибо, кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем (1 Кор; 11, 29, 30). Заканчивается оно той же мыслью: «Спасает, очищает, озаряет, освящает и воспламеняет верных и святых Божественное Причащение, недостойным же оно, напротив, – тягость и осуждение, а блаженный Златоуст[38] и грехам прибавление такое деяние называет и справедливо говорит, ибо и огонь не только светит и греет, но и сушит, и пожигает»[39].

Между тем, вслед за первым учеником слетелись другие, влекомые сиянием добрых дел, исходящим от евангельской этой свечи. Сначала монашеская община Энклистры собрала десятерых. Позже приняты еще четверо. И хотя установилось общежитие, мысль о безмолвии и малопопечительности не оставлялась. Немногих принимал подвижник и осторожно, и вот почему: «Опытом я познал, – говорил он, ─ что совместное жительство многих и необученных, и непокорных, и недовольных производит множество шума и смущений», а потому «пусть будет количество в пределах пятнадцати или восемнадцати человек»[40], ─ «лучше стадо из десяти овец, чем из пятидесяти козлищ».

Скит тем временем рос и украшался. Пещерка всех уже не вмещала, и вскоре западный склон покрылся кельями и тропинками меж ними, центром же стала церковь в честь Животворящего Креста.

Пятьдесят лет спустя преподобный описал устройство монастыря: «Вскоре после скита мы соорудили ворота… и затем пекарню, кухню, житницу для урожая, различные кельи, и еще две в саду, и возле фонтана, ─ нижние использовали как конюшню и амбар, а верхние для жилья; затем ─ кладовую и веранду с пятью арками над ними, и в них высекли трапезную; далее притвор и ризницу…»[41].

И братия, и постройки, и дела умножались, но основатель по-прежнему называл скит Энклистрой, затвором, по имени кельи, где как мог, старался уединяться, предоставив дела внешние благочинному и эконому. Ему желалось, как записано и в уставе, чтобы и впредь игумен жил в затворе, а выходил лишь иногда, ради духовного окормления братий.

Неутомимой и ненасытной оставалась жажда безмолвия в этой душе, из глубины которой изливались подобные строки:

Доколе обманываюсь в себе? Когда освобожусь?
Ведь странник слезит обо всем, обо всем чужеземец рыдает,
непрестанно скиталец скорбит, ─ ему утешения нет.
Оттого все оплакиваю в себе, потому обо всем слезы лью,
оттого стенаю всегда в этом мире чужом
и разрешиться желаю к истинной первой Отчизне...[42]

По естественному ходу вещей наставления братии стали складываться в книги. Первое объемное произведение, «Вразумительные толкования Владычних заповедей», вышло из-под пера отшельника спустя несколько лет по рукоположении и основании скита. Оно родилось по просьбе его брата, о. Иоанна[43], эконома обители Златоустовой, в которой и сам святой полагал начало.

Но нашлись роптуны, которые поставили творение в вину творцу и соблазнились: «Зачем он сделал это? Зачем составил толкования, когда апостол ясно сказал: Но если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема  (1 Гал. 1, 8.)?» Говорили еще, что достаточно в Церкви слов и поучений ─ хватит и их для путеводства духовных чад, ─ вот почему даже те, кто и вправду мудры, не пишут новых творений, хотя бы и могли это сделать…

Святой принял наговоры близко к сердцу, скорбел и по смирению решил навсегда отложить перо, дабы умирить возмущенных. С болью он возражал: «Учителя церковные несметное число написали книг, догматических, учительных, изречений на праздники и песнопений, воспевая Бога и святых Его, и не в противопоставление преданному и установленному апостолами, и не иного Христа проповедуя, не иное Евангелие, не веру иную, но разъяснив, и утвердив, и провозвестив то неудобопонимаемое, что обрели у апостолов»[44].

Ради многих просьб брата Иоанна о. Неофит окончил начатое, но более за тексты не брался.

Однако Промыслу Божию не было угодно, чтобы умолк дивный многопесненный голос.

Вскоре в Энклистру пришел священник церкви святого Диомида[45] и с горячностью умолял составить хвалебное слово покровителю своего храма. Обещание навсегда отложить перо уже было дано, но пришелец никаких отказов не слушал, просил без устали и сутки напролет провел у монастырских врат. Пришлось уступить, хоть и с тяжким сомнением, дабы не огорчать служителя Божия, и взяться за повествование в надежде, что в этом труде сам святой Диомид направит и просветит.

Так и случилось.

«Ночью двадцать восьмого октября, — вспоминал преблаженный,— я увидел входящего ко мне митрополита, который желал тотчас поведать свои жизнь и деяния. Я же почтительно и кротко спросил:

─ Кто я, Владыка, что ты считаешь меня духовным? Тебе следовало бы найти мужа более высокой меры, с ним и вести беседу.

Едва я это проговорил, как он опечалился таковым ответом, и я снова сказал:

 ─ Не печалься, Владыка. Хорошо, я исполню волю твою, как ты просил»[46].

Немедленно святитель Диомид сделался невидим, а преподобный составил замечательный текст на его память, который сохранился и дошел до нас.

Этот случай побудил святого писателя взяться за перо снова, и в ближайшие годы явились: десять слов «О Христовых заповедях»[47] и другие деятельные творения. Среди них ─ «Пятидесятиглав»[48], начинающийся словом Премудрого: Братия в нуждах полезны да будут, сего бо ради рождаются (Притч. 17, 17). Темы его разнообразны[49], некоторые мысли изложены стихами.

О жизни отшельника, кроме собственных его строк, повествуют и фрески[50] кельи и церкви Истинного Креста, которыми они украсились в 1183 г. На одной, между кроватью и гробом, старец припадает ко Христу и лобызает Его стопы, а в алтаре — стоит на молитве, держимый двумя Архангелами. Оба изображения кисти Феодора Апсеуда[51] — не только прижизненные портреты, но и точно подмеченные символы внутреннего пути святого. Богоносные Отцы, духовные писатели, чьи творения он и цитировал, и заучивал наизусть, взирают со стен. Иконописцы — наследники традиции византийской, и Барский, в XVII веке привыкший к совсем иному стилю,  вывел в дорожном дневнике: «Церковь зело мала, исписана вся неким иконописанием странным, необычным, ужасным и к умилению побуждающим всякого благочестивого поклонника»[52].

«Вонмите, братия, закону Божию, ведь от себя не произнес я ничего»[53],— записано в конце «Устава-Завещания». Водимая этим законом, обитель соделалась градом на вершине горы, а слава «превосходнейшего градодержца»[54] распространялась, к монастырю стекались со всего острова те, кто жаждал видеть богоносного отца и внимать ему, потому что целебной любовью и состраданием уловлял и привлекал он народ Божий.

Именно любовь и сострадание предстояло вскоре явить самым делом каждому. Близился исторический водоворот: корабли самозванца со значительным войском уже подходили к Кипру.

Ромейское горе

В 1184 году Исаак Комнин провозгласил себя царем острова. Немного времени потребовалось новому властелину, чтобы прослыть тираном и, развивая врожденную жестокость, начать бесчеловечно обращаться с местными: изобретать казни и муки, развратничать, отнимать добро, пускать по миру голодными и нагими, убивать. И это было еще самое начало бед, ибо, по выражению преподобного Неофита, «волны вздымались к еще худшей буре»[55].

Вот почему семь лет спустя, в 1191-м, Ричарда Львиное Сердце встретили с радостью. Но король Англии, оккупировав остров, беззастенчиво разорил его и продал Тамплиерам, а через год, во время восстания, подавленного кроваво ─ свергнутому царю Иерусалима Гайю де Лузиньяну. Тот основал здесь Франкское царство.

Теперь каждого сковала цепь бедствий: землевладельцы лишились имущественных прав, греческое население было порабощено.

Зла святой не замолчал, но живо и искренно говорил против латинян, в том числе в письме 1196 года, озаглавленном «О бедствиях в Кипрской стране», где обличал их неистовство. Здесь же разъяснены положение дел, причины и глубинные смыслы напастей, указующих путь к покаянию. «С Севера пришло к нам великое горе и нестерпимый чад», — восклицает писатель. Это произведение, сострадательный отклик скорбным голосам, впоследствии довольно прославилось, было переведено на латынь и вошло в Патрологию Миня[56].

Прозорливое «Слово» зазвучало тогда, когда никто еще не мог и предположить ни зверской расправы над тринадцатью монахами Кантараса[57], ни упразднения епископских кафедр, ни резни граждан рыцарями-таплиерами, ни изощренных унижений православных. Величественные византийские храмы еще не легли в руинах, мощи святых, о которых упомянул очевидец, игумен Даниил, еще не пропали бесследно.

«Но тех, кто не смог убежать, ─ пишет святой Неофит, ─ кто сумеет изобразить трагедию бед: допросы, государственные тюрьмы, истязание в требовании денег, доходящее до стольких-то тысяч? Этому же попущено было случиться по праведному суду Божьему, по причине тяжести наших грехов, дабы, смирившись, мы, возможно, удостоились прощения»[58].

Мужество преподобного — вдохновение современникам и потомкам, укрепление веры. Изречения и высказывания хранят в памяти до сих пор. В 1953 году великий греческий поэт Йоргос Сеферис побывал в Энклистре и посвятил событиям тех давних лет стихотворение, предварив его вместо эпиграфа словами: «Неофит Затворник говорит: «…царя же Исаака, бывшего в оковах, он[59] заточил в замок под названьем Маркаппо. Но ни в чем не преуспев против подобного ему Слалхандина[60], этот преступник достиг только того, что продал страну латинянам за двести тысяч золотых ливров. Поэтому, как было сказано, с Севера пришло к нам великое горе и нестерпимый чад, так что не достанет времени желающему подробно изложить все это…»».

Для нас это было дело другое: сеча за веру Христову,
за душу, колена свои преклонившую пред Воеводою Взбранной;
в глазах ее — многосоставное, словно мозаика, ромейское горе,
в бездне которого будто нашла равновесие справедливость.

Так, вслед за святым, зоркое сердце поэта разглядело в минувшем начало изнурительной, длиной в столетия, духовной борьбы.

В первые годы правления де Лузиньянов обители еще не коснулась разруха. Но чужеземцы уже врывались сюда когда вздумается, по праву новых владык, нарушали покой и уклад, — так начиналось долгое царствование франков.

Нищета, страдания и болезни вынудили многих покинуть дома, скитаться, искать пропитание в монастырях. Святой неохотно и с осторожностью благословлял новые приобретения: земли, виноградники, скот, чтобы обеспечивать жаждущих помощи.

Суета умножалась и, наконец, стала препятствовать безмолвию и затвору. Сострадание вынуждало к одному, стремление к созерцанию — к другому.

Выход найти было нелегко.

Около 1199 года снова, в который раз, преподобный принял решение отсечь себя от мира и мир от себя, уйти выше в гору.

О причинах и смысле этого переселения Святая Церковь воспевает так:

Небесной благодати, Божий делатель, желая,
от дольней персти удаляя ум,
взбежал горе, к вершине зрений,
и, осияньем Духа озарен,
богоприятный, льешь незамутненные ученья[61].

«Новый Сион»

Сам преподобный видел причину исхода иначе: «Так как со временем разрослась Энклистра, где проведя около сорока лет, оказался я под властью нерадивого жительства, и из-за всякого некоего благословного и неблагословного нашествия народа... [62]» ─ написал он, осмысляя происшедшее, годы спустя.

«Думаю же, что сначала восхотел Бог, а затем ─ и я, чтобы войти мне, с Богом, в более высокую затворническую келью, на высочайшую кручу, чтобы там, выдолбив себе нору, недосягаемую другим, в ней укрываться, когда захочу, и так избавиться от частого и досадного беспокойства многих и не отпасть мало-помалу от вожделенного уединения и богопознавательного безмолвия»[63].

«Братия принесли длинную лестницу, и, едва её установили, мы взошли в священных одеждах, с Крестом, Евангелием, кадилом и свечой. И хотя не было места, где можно было бы встать или поставить ногу, одни остались на ступенях, другие разместились выше, ловко удерживаясь на небольших выступах породы в отвесной круче. Там мы совершили соборне молитву, прочли Апостол и Евангелие, сказали отпуст и сразу спустились.

С тех самых пор каждый день поутру, по отпусте утренней службы, я в одиночестве просил себе Божия благоволения, произнося молитву. [...]»[64] После нее кланялся Честному Кресту и святым иконам, ограждая себя Владычним знамением, выходил, и, как только затворял дверцу Энклистры, с верою поднимался наверх, произнося: Услыши, Боже, моление мое, вонми молитве моей; от конец земли к Тебе воззвах, внегда уны сердце мое: на камень вознесл мя еси, наставил мя еси, яко был еси Упование мое, Столп крепости от лица вражия. Вселюся в селении Твоем во веки, покрыюся в крове крил Твоих. Яко Ты, Боже, услышал еси молитвы моя, дал еси достояние боящимся имене Твоего (Пс. 60, 1 ─ 6), и прочее псалма.

Взойдя и начав копать, пока я стесывал камень с одной стороны, а с боков отбивались и падали обломки, шептал: […]«Я, Господи, грешный и недостойный, Промыслом Твоим и помощью здесь вселился и обитаю, и благослови стать для меня убежищем, и покровом, и вспоможением, чтоб избежать сетей бесов-зверей, и да укроюсь в крове крилу Твоею (Пс. 62, 8) от сряща и беса полуденнаго, (Пс. 90, 6), и святым Ангелам Твоим повели сохранить меня благодатью Твоей»[65].

На этой скале не удержаться ни дереву, ни ростку — она отвесна, почти без уклона. Нечего и думать взобраться на нее без приспособлений. И хотя порода мягка, в ней местами вьются железные жилы. Оказалось нелегко долбить их над пропастью, стоя на лестнице, почти на весу. Вокруг работающего старца сыпались осколки. Никто не решался пройти внизу.

Новая келья обустраивалась, как и прежняя: кропотливо, суровым трудом, в неприступных местах. Имя дано ей — «Новый Сион». Она стала духовным сердцем монастыря.

Когда новое ласточкино гнездо было почти готово, отшельника постигло испытание. 24 января 1200 года справа над «Новым Сионом» откололся огромный камень[66]. Твердый, тяжелый, будто налитый свинцом, он увлек за собой старца, низринул вниз с высоты, разодрал одежду на правом плече, ударил по ребрам и придавил.

«Была пятница, шесть часов, когда скоро окружили меня, по Давиду, сети смертныя (Пс. 17, 6) и врата адовы (Мф. 16, 18)[67]», ─ после рассказывал он, ─ и я сразу громко вскрикнул: «Владычице, помоги! Христе, помоги!»

Край стопы и правая рука остались под глыбой, а левая сильно кровоточила: безымянный палец ужасно болел, а на нижней части ладони зияла рваная рана. Придавленный, старец оказался в ловушке, так что не надеялся и спастись. Лежа под камнем, он вспоминал блаженную троицу отроков, вверженных в печь Вавилонскую и сохраненных Божией благодатью, и вопиял в молитве.

И так же, как некогда их, его утешила Божия благодать, отогнав от души страх и вселив дерзновение: наконец удалось собрать силы и позвать братий, которые с осторожностью, опасаясь еще сильней повредить своему отцу, отвалили камень.

Чистая душа, не медля нимало, преисполнилась до краев искренней благодарностью. Превозмогая боль, святой сразу отправился в келью, воздавая Творцу хвалы, и, несмотря на раны и поврежденный палец, начал повесть «Воспоминание о бывшем чуде». «Странно и достойно изумления слуха и чувств богоголюбивых и рассудительных мужей сие случившееся со мной нобычайное чудо в этот день преподобнейшей Ксении, — выводило его перо. — Вот почему я счел неправильным предать его забвению или скрыть молчанием, чтобы не явиться неблагодарным и тяжким сердцем[68] перед Благодетелем, Который чудесно сохранил меня от горчайшей смерти»[69]. «От всякого, получившего благодеяние, Бог требует признательности и благодарности. И, отлично зная об этом, праведный Давид говорил в душе: Благослови, душе моя, Господа и не забывай всех воздаяний Его (Пс. 102, 2), и прочее. … Из всего этого научаемся, что Бог требует от нас памятования благодеяний, которые Он нам сотворил. Не потому, конечно, что оно нужно Самому Богу, но потому, что это необходимо для нашего собственного спасения»[70].

Между тем, боль сильна, а о сне нет и речи. Изнемогая, старец бодрствовал до утра, благодаря Господа непрестанно, записывая славословия. Первое слово завершено хвалебными песнями Пресвятой Троице, Богородице, Ангелу Хранителю. Тут же составлена копия брату в Златоустовский монастырь и благодарственные стихиры[71]. Мысль, отходя ненадолго к описаниям, болезненным ощущениям, выводам, вновь, как в объятия матери, спешила к благодарению.

Оправившись от недуга, преподобный закончил малую пещерку «Новый Сион» и наконец вселился в нее, как в Землю Обетованную, текущую молоком и медом безмолвия. Ниже удалось выдолбить небольшое помещение — чтобы спускаться и слушать в нем церковные последования, а особенно ─ Литургию, которую совершали ученики. Служащий иеромонах поднимался по лесенке и причащал старца.

«И выше[72] ─ Святилище, в котором я освящаюсь причащением Божественных Таин и утешением божественных песнопений. Выше – еще скит, «Новый Сион», дело полностью Промысла Божия. И другая келья, названная в честь святого Иоанна Крестителя, высеченная в скале, а также основное сооружение над горным потоком со множеством арок, построенных более старательно»[73].

В творениях этих лет всякая мысль восходит к молитве, всякая речь пронизана ею. Она льется на страницы от полноты непорочного сердца, как, например, в заключении краткого слова о Богоотроковице Марии: «Не прекрати, молю, о Всесвятейшая и Всесвященнейшая Разделительница моей жизни, Своим непобедимым заступничеством до конца покрывать сие Твое достояние и живущих в нем, и сей «Новый Сион», который, силою Божиею, я недавно воздвиг, и самого меня — сохранять невредимым и беспечальным от всяких вражеских злоумышлений, и обо мне — вашем неключимом слуге — и о моем спасении, приносить Владыке благоприятную молитву»[74].

Настало благословенное время, когда «чистая благодать Святого Духа вселилась в чистое сердце» подвижника и «явила его сосудом Утешителя, богословски изъясняющим богодухновенное Писание»[75].

Еще в Кутсовенди пораженный глубиной библейской повести, а в начале затворничества заучив ее наизусть, отшельник, имея «Беседы на шестоднев» Златоуста, тщательно, но напрасно искал и книгу святителя Василия Великого на ту же тему. И теперь, по прошествии тридцати семи лет, ее не нашлось ни в одном монастыре в окрестностях Пафоса и Арсинои.

Однажды, в дни поста, когда стихи первых глав «Бытия» особенно часто всходили на ум[76]; святой Неофит, решив набросать к ним две-три мысли, взялся за перо, но так увлекся, что не встал прежде, чем окончил главу.

Но старец еще сомневался, есть ли на эти строки воля Божия. Его, отшельника и игумена, смирение принуждало не доверять себе. Лишь после видения и Божественного уверения, он счел наконец, что не по наущению вражию совершается дело. Так здесь, в «Новом Сионе» составилась одна из лучших книг преподобного, «Толкование на шестоднев».

За ним последовало изъяснение псалмов Давидовых, по просьбе племянника и эконома, иеромонаха Исаии. По отзыву старца Иосифа Ватопедского «труд основателен, исполнен Духа Святого и поражает насколько краткими, настолько же и удачными, в разуме Христовом, разъяснениями»[77].

Подобной книги в тех местах тоже не знали ─ «прежде слышал я, что Святые Отцы и мудрецы изъяснили Псалтирь, хотя сам не встретил ни одного из таковых толкований», ─ вспоминал преподобный.

К этому времени, как поется в службе, «ум всеблаженного боговиден, блистает многоразличными восхождениями добродетели»[78] и как бы «плавает» в Евангелии. Тени и прообразы Ветхого Завета он проявляет тем, что сбывается в Новом. И если Златоустовы беседы на псалмы пространны, толкования святого Неофита лаконичны, ясны, просты для понимания, но и глубоки. Христоцентричная мысль автора предлагает уму и сердцу читателя богатые плоды. В центре вселенной для него — Искупитель, и многие псалмы осмысляются как пророчества и притчи о Нем: «Но в особенности блаженный тот муж есть и глаголется Рожденный от Девы без отца. Он не только не ходит на совет нечестивых (Пс. 1, 1), но вырвал корень нечестия, а благочестие насадил»[79]. Здесь даются и советы из опыта: «И вот что скажу желающим научаться: жертва Богу ─ не то или это, но дух сокрушен, то есть душа, скорбями и слезами утесняющая сердце, которое Бог утешит, и отнюдь не уничижит»[80].

Тогда же, с особой любовью, составлены слова на праздники Божией Матери и изъяснения праздничных канонов, где в текстовую канву вплетена золотая нить славословий.

На закате земного пути настала очередь и толкованию на «Песнь Песней».

Но уже раскрыла объятия плодоносная старость, уже увядало тело. Затвору минуло пятьдесят пять лет. Заботливо стал готовить святой чад к своему исходу. Теперь пришел и ему черед вслед за убеленным сединами апостолом Иоанном повторять братии: «Любите друг друга».

Последнее произведение, вторая редакция Устава-Завещания начертано рукой ученика под диктовку. Первые строки его: «Благо, превысшее всякого блага — страх Божий и память смерти» часто можно видеть на свитках в руке Святого Отца на иконах. Одна из завершающих фраз — «Боже, храни все это сохраняющих» и просьба ученикам беречь согласие и мир.

Святой преставился в 85 лет, когда исполнилось 60 лет уединению в любимой Энклистре, прося учеников не оплакивать его чрезмерно.

Смерть, где твое жало?

Продиктовав «Устав-Завещание» секретарю Пафской епархии Василию в 1214 году, восьмидесятилетний старец собственноручно выполнил правки. Рукопись с пометками автора дошла до нас и хранится в библиотеке Эдинбургского университета[81]. И хотя в точности время смерти преподобного неизвестно, этот документ дает нам понять: она совершилась после 1214 года[82].

Преемником святой назначил племянника, Исаию, прежде бывшего экономом. По завещанию, утружденное подвигами тело затворника нашло упокоение в могиле, том самом углублении, которое он высек в первый же год уединения в Энклистре и куда взирал, вспоминая о смерти, долгие годы. Гроб из сосны, кедра и кипариса преподобный смастерил тоже сам.

В точности следуя указаниям дяди, отец Исаия замуровал его останки в этой нише, а стену украсил живописью.

Быть может, поэтому в годы потрясений, в столетия чуждых обычаями и нравом владык, место совершенно забылось. И если до ΧV века память о святом Неофите Затворнике жила, а народ с молитвой притекал к его гробу, то с водворением турок в 1571 году потоки паломников иссякли.

Барскому в 1735-м уже никто не смог подсказать, где хранятся святые мощи блаженного основателя монастыря, келью которого, между тем, превратили в алтарь и, сами того не ведая, совершали Божественную Литургию на тех самых мощах и том самом гробе. Русский странник старательно зарисовал все, что видел и застал в то время в Энклистре, оказав киприотам услугу, ибо к XX веку веранда с пятью арками и другие строения исчезли или были заменены деревянными.

К 27 сентября 1750 года всякая память о местонахождении гроба основателя совершенно истерлась. В ночь на этот день один из монахов обители в поисках клада копал стену над монастырем. Бесценное сокровище он и вправду обрел, хоть и не то, какого желал. Обнаружив пустоту за стеной и вскрыв нишу, незадачливый кладоискатель неожиданно наткнулся на гроб.

Открыв его, нарочно посланные для этого тогдашним архиепископом Филофеем клирики увидели нетленные останки преподобного Неофита. На нем были вериги. Мощи торжественно перенесли в главный храм обители и установили в честь этого события ежегодную память. Здесь они находятся и поныне: глава — внутри украшенного серебром ковчега ─ у алтаря, остальные священные останки, облаченные в схиму, ─ в деревянной раке.

И в лютые времена бережно сохранялись рукописи творений, старинные службы святому. К одной, посвященной памяти бывшего с ним чуда, преподобный сам сложил некоторые из стихир. Вторая поется на день кончины, 12 апреля. Третья, на обретение мощей, составлена много позже, и самое раннее издание относится к 1778 году.

Память народная чтит отшельника не только как подвижника и чудотворца, но и как искреннего защитника, без стеснения обличившего гонителей-латинян. Когда великий греческий поэт Йоргос Сеферис посетил Энклистру в 1953 году, он, как человек вдумчивый и искрений, глубоко осмыслил то, что значило для греков обличительное слово святого, и как истинный поэт, точно выразил то, что чувствовали другие.

Со временем, в 1963 году, Энклистра приукрасилась: новая каменная веранда о пяти арках положила начало преображению монастыря. Но главное наследство святого отца, четыре с половиной тысячи страниц, исписанных его рукой ─ духовных советов, уставов, толкований, богослужебных текстов, поэтических строк и молитв ─ еще находились под спудом. Разрозненные публикации оказались каплей в море. Вот некоторые из напечатанных в середине ΧΧ века творений: «Толкование на псалмы» (Афины, 1935 г.) «Устав-Завещание» (Ларнака, 1952 г.), «Поэтическое слово святого Неофита Затворника» (Левкосия, 1953), «Толкование на Песнь Песней» (Левкосия, 1961 г.), в журнале «Апостол Варнава», издаваемом Пафской епархией ─ «Слово Честному Кресту» (1954) и другие.

На русский язык архимандритом Амвросием (Погодиным) переведены и напечатаны в 1983 году в «Вестнике Русского христианского движения» в Париже только четыре слова[83], опубликованные прежде у Миня на древнегреческом и латинском языках[84].

И лишь в 1996 году братство обители выпустило в свет первый том полного собрания творений[85]. За ним с перерывами последовали еще четыре. В 2012 году в Фессалониках вышел сборник творений объемом более тысячи страниц, с приложением словарика трудных слов.

Речь преподобного, лаконичная, ясная и прямая, близкая к народной, обильно украшена лексикой кипрского диалекта и, разумеется, своего времени. Вот почему работа над изданием оказалась долгой и непростой: кроме тщательной сверки различных рукописей, требовалось выявление редких слов и работа с ними.

Bсе же наставления преподобного мало-помалу распространяются: сейчас, путешествуя по Кипру, в каком-нибудь пустынном монастырьке можно встретить монахиню, что дежурит в храме с его книгой в руках.

В девяностых составлено житие старцем Иосифом Ватопедским, в котором встречаются цитаты и на новогреческом языке.

Песнотворчество тоже не иссякало. XX век подарил нам молебный канон, составленный о. Герасимом из скита Малой Анны и начинающийся так: «Теснимый страстями лютыми, к тебе прибегаю и от души вопию: Неофите отче богоносне, печали мя обышедшия избави». Старец Иосиф Ватопедский посвятил преподобному тропарь и кондак.

Монастырь украшен не только строением, но и особенной тишиной. Паломников много, но и они соблюдают ее. Приложившись к мощам, каждый непременно посещает Энклистру. Здесь стоит еще тот самый деревянный крест, за ним, если приглядеться, видна та самая ниша.

Находящемуся в келье приходит на ум непрестанно: вся она с трудом выбита светлыми руками, ─ выдолблена в скале, отгорожена рукотворной стеной. Века пролетели с тех пор, но не изменились ни каменное низкое ложе, ни столик, за которым исписано так много листов. Ниша для книг, в сравнении с другими миниатюрными предметами кельи выглядит огромной. Рядом с опустевшим теперь уже гробом ─ фреска, сохранившая прижизненное изображение святого отца, припадающего к стопам Христовым. Малые окошки высоко под потолком пропускают c востока лишь воздух и свет, но не позволяют видеть красот природы.

Не забыт и «Новый Сион». В последние годы он расчищен, и по винтовой металлической лестнице можно подняться к нему наверх.

Память преподобного Неофита празднуют не только монастырь и окрестные села, но и весь Кипр. Совершается она трижды в году: 12 апреля, в воспоминание кончины, 27 сентября, в день обретения мощей, а особое, главное торжество ─ 24 января, когда явлено было святому Божие знамение, заступление и чудесное избавление от смерти. На утрени, по шестой песни канона, опять и опять звучит в соборном храме повесть о чуде, ибо завещание основателя соблюдается в точности: «Даю заповедь, и когда уйду из сей жизни, каждый год вспоминать этот день и эту повесть[86] прочитывать со многим благоговением, к славе Бога»[87].

Круг земного пути святого, начавшись в вещественной тишине Лефкары, завершился в премирной таинственной тишине любви. А очерк об ангельской душе уместно закончить речениями его последнего, напутственного слова: «Исполнение закона и пророков есть любовь, ради которой и Бог, став Человеком, воспринял смерть, а условием ученичества провозвестил любовь: по тому, сказал, узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою (Ин. 13, 35). Ибо вражда подобна неукротимой пучине, а любовь — ясной глади; ее, как стяжание пребогатое и суму, в недрах души умоляю вас носить, братие, чтобы вам, по Божественной заповеди, проводить жизнь в мире и любить друг друга»[88].

 

Сноски

[1] Прп. Георгий Хозевит (VII в.)  некоторое время подвизался в пустынном месте вместе с родным братом Ираклидом, а после его смерти ─ в одиночестве. Память 8/21 января.

[2] Местночтимый Кипрский святой, подвизавшийся в уединенной пещере близ села Анагия Левкосийской области вместе с прп. Номоном. Время жизни, как полагают, ─ между IV и XII веками. Память 11 декабря.

[3] Свт. Епифаний Кипрский (память 12 мая ст. ст./ 25 мая по н. ст.), свт. Зинон Курионский (память 4 октября, 11 и 12 июня), свт. Трифиллий, епископ Левкосийский, ученик свт. Спиридона Тримифунтского (память 13 июня ст. ст./ 26 июня н. ст.), свт. Филагрий, епископ Кипрский, ученик св. Апостола Петра (память 9 февраля ст. ст./ 22 февраля н. ст.).

[4] Даниил, игумен. Путешествие игумена Даниила по Святой Земле, в начале XII века (1113 — 1115) с приложением карты Палестины, плана Иерусалима и снимков с рукописей./ Изд. Археологическою комиссиею под ред. А. С. Норова, с его критическими замечаниями. — СПб, 1864. — с. 12.

[5] Впоследствии приняла монашество.

[6] Ныне обитель, стоящая на оккупированной территории, закрыта. В ней дислоцирована английская военная база.

[7] Странствования Василья Григоровича-Барскаго по святым местам Востока с 1723 по 1747 г. Изданы Православным Палестинским обществом по подлинной рукописи под редакцией Николая Барсукова. Часть II. СПб., 1886. С. 245.

[8] Первая буква греческого алфавита.

[9] Γέροντος Ἰωσήφ. «Ἅγιος Νεόφυτος ὁ Ἔγκλειστος». Σελ. 72 — 73; Ἑρηνεία τῆς Ἑξαημέρου. || Ἁγίου Νεοφύτου τοῦ Ἐγκλείστου Συγγράμματα. Τόμος Δ'. Σελ. 65 — 66.

[10] Ι. Τσικνοπούλου. «Τὸ συγγραφικὸν ἔργον τοῦ Ἁγίου Νεοφύτου». Λευκωσία, 1958. Σελ. 201.

[11] Толкование 102 псалма. || Ἁγίου Νεοφύτου τοῦ Ἐγκλείστου Συγγράμματα. Τόμος Δ'. Σελ. 442.

[12] Служба прп. Георгию Хозевиту, третья стихира на «Господи, воззвах».

[13] Лествица. Слово 1, гл. 7.

[14] Даниил игумен. Указ. Соч. Стр. 17.

[15] Двадцатая глава «Пятидесятиглава». || Ἁγίου Νεοφίτου τοῦ Ἐγκλείστου Συγγράμματα. Τόμος Α'. Σελ. 282 — 283.

[16] Исследователь творчества прп. Неофита, Фотий Димитракопулос считает, что выражение «норы» в те времена означало уединенные подвижнические места, которые могли располагаться как в углублениях, так и на высоких горах. См.: Φώτιος Δημητρακόπουλος. «Ὁ Ἅγιος Νεόφυτος ὁ Ἔγκλειστος στὴν Ἅγια Γῇ». || ΡΩΜΙΟΣΥΝΗ, Κυριακὴ 10 Ὀκτοβρίου 2010.

[17] Синаксарь апрельской службы прп. Неофиту. // Кипрская Минея, т. 6, с. 113.

[18] Синаксарь апрельской службы прп Неофиту. // Кипрская Минея, т. 6, с. 113.

[19] Помимо св. Павла Нового, основателя обители Стилу, и его родного брата св. Василия, наиболее известны подвизавшиеся в Латрийской горе: прпп. Акакий, иже в «Лествице», Арсений (память 13 декабря ст. ст./ 26 декабря н. ст.), Авраам (память 24 марта ст. ст./6 апреля н. ст.), Мелетий Галисиотис, Никифор Милетский (память 2 июня ст. ст./ 15 июня н. ст.), Христодул Патмосский (память 16 марта ст. ст. / 29 марта н. ст.).

[20] «Ἡ Τυπικὴ Διαθήκη».|| Ἁγίου Νεοφύτου τοῦ Κυπρίου τοῦ καὶ  Ἐγκλείστου Σωζόμενα Ἔργα». Σελ. 16.

[21] От сотворения мира, или в 1159 году от Рождества Христова.

[22] Сочинение преподобного «Ἡ Τυπική Διαθήκη», или «Устав-Завещание», дает множество сведений о самом подвижнике из первых уст. Здесь и далее перевод отрывков выполнен по изданию: «Ἁγίου Νεοφίτου τοῦ Κυπρίου τοῦ καὶ Ἐγκλείστου Σωζόμενα Ἔργα». Θεσσαλονήκη, 2012. Σελ. 14 ─ 37. Это вторая редакция Устава, продиктованная святым незадолго до блаженной кончины.

[23] «Ἡ Τυπική Διαθήκη». Σελ. 17.

[24] Странствования Василья Григоровича-Барскаго по святым местам Востока с 1723 по 1747 г. Часть II. С. 275, 276.

[25] Γέροντος Ἰωσήφ. «Ἅγιος Νεόφυτος ὁ Ἔγκλειστος». Σελ. 29.

[26] «Ἡ Τυπικὴ Διαθήκη». || Ἁγίου Νεοφύτου τοῦ Κυπρίου τοῦ καὶ  Ἐγκλείστου Σωζόμενα Ἔργα. Σελ. 17.

[27] Синаксарь апрельской службы прп. Неофиту. // Кипрская Минея, т. 6, с. 113.

[28] По древнейшему произношению ─ Энглестра. Интересно, что точно так, по старинке, ее называет и Василий Григорович-Барский, посетивший обитель св. Неофита в 1735 году.

[29] Με πολύ πόθο, то есть устремляясь всецело, всем существом.

[30] Γέροντος Ἰωσήφ. «Ἅγιος Νεόφυτος ὁ Ἔγκλειστος». Σελ. 74.

[31] Синаксарь апрельской службы прп. Неофиту. // Кипрская Минея, т. 6, с. 113.

[32] Γέροντος Ἰωσήφ. «Ἅγιος Νεόφυτος ὁ Ἔγκλειστος». Σελ. 36 ─ 37.

[33] «Пятидесятиглав», 9, 9. || Ἁγίου Νεοφίτου τοῦ Κυπρίου τοῦ καὶ  Ἐγκλείστου Σωζόμενα Ἔργα.| Θεσσαλονήκη, 2012. Σελ. 918 — 919.

[34] Даниил игумен. Указ. Соч. С. 12.

[35] Γέροντος Ἰωσήφ. «Ἅγιος Νεόφυτος ὁ Ἔγκλειστος». Σελ. 74.

[36] Сама частица в настоящее время утеряна, а деревянный крест стоит в трапезной части храма. За ним, если вглядеться, видна и крестообразная ниша.

[37] Старец Иосиф Ватопедский полагает, что таким образом уже в начале затвора преподобному было открыто Богом, что ему предстоит провести в этом подвиге шестьдесят лет (См.: Γέροντος Ἰωσήφ. «Ἅγιος Νεόφυτος ὁ Ἔγκλειστος». Σελ. 33).

[38] Ср.: PG 53, 58; Свт. Иоанн Златоуст. Полное собрание творений. Т. IV, кн. 1. С. 55.

[39] О божественных и страшных Тайнах.|| Ἁγίου Νεοφύτου τοῦ Ἐγκλείστου Συγγράμματα. Τόμος Ε'. Σελ. 420.

[40] Γέροντος Ἰωσήφ. «Ἅγιος Νεόφυτος ὁ Ἔγκλειστος». Σελ. 46.

[41] Устав-Завещание, глава 20. Цит. по: «Монастырь святого Неофита». Никосия, 1999. С. 11 – 12.

[42] Γέροντος Ἰωσήφ. «Ἅγιος Νεόφυτος ὁ Ἔγκλειστος». Σελ. 39.

[43] Брат прп. Неофита, о. Иоанн, которому святой адресует несколько писаний,  впоследствии стал игуменом Златоустовской обители в Кутсовенди. Мать преподобного в конце жизни также приняла монашество.

[44] Γέροντος Ἰωσήφ. «Ἅγιος Νεόφυτος ὁ Ἔγκλειστος». Σελ. 68.

[45] Преподобный Диомид, епископ Левкосийский, был учеником свт. Трифиллия, духовного сына свт. Спиридона Тримифунтского. Память преподобного Диомида Кипрского 28 октября.

[46] Γέροντος Ἰωσήφ. «Ἅγιος Νεόφυτος ὁ Ἔγκλειστος». Σελ. 58.

[47] Предположительное время написания, указанное в собрании творений, изданных монастырем прп. Неофита ─ 1175 ─ 1176 годы.

[48] Согласно свидетельству самого преподобного, написан в 1179 году в возрасте 45 лет.

[49] Названия некоторых глав: «О том, что всякую страсть превосходит страсть тщеславия»; «О том, что прекрасно в добродетелех еже по Бозе терпение», «О различных вещах, приводящих сердце в умиление»,  «О памятовании Божественных Страстей Спаса нашего», «О покаянии», «О втором Христовом пришествии», «О Суде».

[50] Позже, после 1214 года, главная церковь по неизвестной причине была расписана вновь. Эти росписи также сохранились. В Уставе-Завещании святой упоминает только одну роспись, 1183 года.

[51] Под композицией «Моление» в келье прп. Неофита сохранилась надпись: «Скит… был украшен полностью рукой Феодора Апсеуда в лето 6691 индикта первого». По византийскому летоисчислению, следовательно, вычитаем 5508 и получаем 1183 год.

[52] Странствования Василья Григоровича-Барскаго по святым местам Востока с 1723 по 1747 г. Часть II. С. 275.

[53] «Ἡ Τυπικὴ Διαθήκη». || Ἁγίου Νεοφύτου τοῦ Κυπρίου τοῦ καὶ  Ἐγκλείστου Σωζόμενα Ἔργα. Σελ. 34.

[54] Или покровителя. Эпитет из апрельской службы прп. Неофиту (вечерня, стихира на стиховне). || Кипрская Минея, т. 6, с. 108.

[55] «О бедствиях в Кипрской стране» в переводе архим. Амвросия (Погодина). «Ἡ Τυπικὴ Διαθήκη». || Ἁγίου Νεοφύτου τοῦ Κυπρίου τοῦ καὶ  Ἐγκλείστου Σωζόμενα Ἔργα. Σελ. 17.С. 59.

[56] Patrologia Orientalis, 16, p. 533 — 538.

[57] Замучены и затем убиты по приказанию латинского короля Кипра Генриха I в 1231 году. Сохранилась древняя повесть о подвиге тринадцати преподобных отцов, в настоящее время переведенная на новогреческий язык.

[58] «О бедствиях в Кипрской стране» в переводе архим. Амвросия (Погодина). // Вестник русского христианского движения, № 138, 1983 год. С. 59 ─ 60.

[59] Имеется ввиду английский король Ричард Львиное Сердце.

[60] Так называет его преподобный. Иначе — Саладин, Салах-ад-Дин. Египетский султан (1175 — 1193), основатель династии Айюбидов. Возглавлял борьбу мусульман против крестоносцев. В 1187 году, в сражении при Тивериадском озере, разгромил войска Иерусалимского королевства и захватил Святой Град.

[61] Вечерня, вторая стихира на стиховне. Кипрская минея за январь-февраль, с. 64: «Τῶν οὐρανίων χαρίτων, ἐπιποθῶν Θεουργέ, τῆς γεηρᾶς ἰλύος, ἀποστήσας τὸν νοῦν σου, ἀνέδραμες πρὸς ὕψος θεωριῶν, καὶ ἀκτῖσι τοῦ Πνεύματος, καταυγασθεὶς ἀναβλύζεις θεοτερπῆ, πανακτήρατα διδάγματα».

[62] Νεοφύτου πρεσβυτέρου, μοναχοῦ καὶ ἐγκλείστου, Περὶ τῆς Θεοσημείας ἀντίγραμμα πρὸς τὸν ἴδιον ἀδελφὸν Χριστομίτην κὺρ Ἰωάννην. || Κυπρία Μηναία, τόμος Ε′. Μὴν Ιανουάριος-Φεβρουάριος. Σελ. 76.

[63] Περὶ τῆς Θεοσημείας ἀντίγραμμα πρὸς τὸν ἴδιον ἀδελφὸν Χριστομίτην κὺρ Ἰωάννην. || Γέροντος Ἰωσήφ. «Ἅγιος Νεόφυτος ὁ Ἔγκλειστος». Σελ. 55.

[64] Там же.

[65] Там же, с. 55 ─ 56.

[66] В ширину, как говорит преподобный, камень был больше размаха рук взрослого мужчины. Там же, с. 56.

[67] Γέροντος Ἰωσήφ. «Ἅγιος Νεόφυτος ὁ Ἔγκλειστος». Σελ. 58.

[68] Ср.: Пс. 4, 3.

[69] Νεοφύτου πρεσβυτέρου, μοναχοῦ καὶ ἐγκλείστου, Περὶ τῆς Θεοσημείας ἀντίγραμμα πρὸς τὸν ἴδιον ἀδελφὸν Χριστομίτην κὺρ Ἰωάννην. || Κυπρία Μηναία, τόμος Ε′, σελ. 76.

[70] Νεοφύτου πρεσβυτέρου, μοναχοῦ καὶ ἐγκλείστου, Περὶ τῆς Θεοσημείας ἀντίγραμμα πρὸς τὸν ἴδιον ἀδελφὸν Χριστομίτην κὺρ Ἰωάννην. || Γέροντος Ἰωσήφ. «Ἅγιος Νεόφυτος ὁ Ἔγκλειστος». Σελ. 53.

[71] Вошли в тексты службы, посвященной этому событию и помещенной в Кипрской Минее под 24 января.

[72] Т. е. выше прежней кельи.

[73] Устав-Завещание, глава 20. Цит. по: «Монастырь святого Неофита». Никосия, 1999. С. 11 – 12.

[74] Преподобный Неофит, затворник Кипрский. Краткое слово о Богоотроковице Марии. Пер. архим. Амвросия (Погодина). Вестник РХО № 138. С. 85.

[75] Апрельская служба прп. Неофиту, славник на литии. || Кипрская Минея, т. 6. С. 108.

[76] С первых дней Великого поста, книга Бытия читается за богослужением, на вечерне.

[77] Γέροντος Ἰωσήφ. «Ἅγιος Νεόφυτος ὁ Ἔγκλειστος». Σελ. 102.

[78] Апрельская служба прп. Неофиту, первая песнь канона. || Кипрская минея, т. 6. С. 110.

[79] Толкование первого псалма. || Ἁγίου Νεοφύτου τοῦ Ἐγκλείστου Συγγράμματα. Τόμος Δ'. Σελ. 235.

[80] Толкование пятидесятого псалма. || Ἁγίου Νεοφύτου τοῦ Ἐγκλείστου Συγγράμματα. Τόμος Δ'. Σελ. 341.

[81] С этой рукописи издавалось: в 1799 года в Венеции архимандритом Киприаном, а затем в 1881, 1914, 1952 годах.

[82] Предположительная дата смерти ─ 1219 год. Ознакомившись со всеми известными изводами, составители и издатели творений преподобного сочли наиболее точным определение: около 1220 года.

[83] Из писаний преподобного Неофита Затворника Кипрского. Предисловие и перевод архим. Амвросия (Погодина). // Вестник русского христианского движения. – Париж, Нью-Йорк, М. − № 138. С. 53 – 85.

[84] PO 16, 528 — 538; PG 135, p. 495 — 502.

[85] На древнегреческом языке.

[86] То есть повесть о чудесном спасении от опасности.

[87] Νεοφύτου πρεσβυτέρου, μοναχοῦ καὶ ἐγκλείστου, Περὶ τῆς Θεοσημείας ἀντίγραμμα πρὸς τὸν ἴδιον ἀδελφὸν Χριστομίτην κὺρ Ἰωάννην. || Γέροντος Ἰωσήφ. «Ἅγιος Νεόφυτος ὁ Ἐγκλείστος». Σελ. 52.

[88] Ἁγίου Νεοφύτου τοῦ Κυπρίου τοῦ καὶ  Ἐγκλείστου Σωζόμενα Ἔργα. || Θεσσαλονήκη, 2012. Σελ. 34.

 

Источники и литература:

1. J. – P. Migne. Patrologia Greca Cursus Completus: 53, 135 (p. 1144).
2. Patrologia Orientalis 16. 1922. — 862 c.
3. Ἁγίου Νεοφύτου τοῦ Ἐγκλείστου, Συγγράμματα, τόμος Α΄, Δέκα Λόγοι περὶ τοῦ Χριστοῦ ἐντολῶν, ἐκδ. Ἰω. Ε. Στεφανῆς καὶ Πεντηκοντακέφαλον, ἐκδ. Π. Σωτηρούδης, Ἔκδοση Ἱερᾶς Βασιλικῆς καὶ Σταυροπηγιακῆς Μονῆς Ἁγίου Νεοφύτου, Πάφος 1996, σ.σ. 430.
4. Ἁγίου Νεοφύτου τοῦ Ἐγκλείστου, Συγγράμματα, τόμος Δ΄, Ἑρμηνεία τῆς Ἑξαημέρου καὶ Ἑρμηνεία τοῦ Ψαλτῆρος καὶ τῶν ᾨδῶν, ἐκδ. Θ. Ε. Δετοράκης καὶ Ἑρμηνεία τοῦ ᾌσματος τῶν Ἀσμάτων, ἐκδ. Βασ. Στ. Ψευτογκᾶς, Ἔκδοση Ἱερᾶς Βασιλικῆς καὶ Σταυροπηγιακῆς Μονῆς Ἁγίου Νεοφύτου, Πάφος 2001, σ.σ. 744.

Далее см. след. стр.

5. Ἁγίου Νεοφύτου τοῦ Ἐγκλείστου, Συγγράμματα, τόμος Ε΄, «Ἑρμηνεία Κανόνων τῶν Δώδεκα Δεσποτικῶν ἑορτῶν», ἐκδ. Ἀλ. Σακελλαρίδου-Σωτηρούδη, Λόγοι, ἐκδ. Κ. Κωνσταντινίδης, Νίκ. Παπατριαντα­φύλλου-Θεοδωρίδη, Β. Κατσαρός, Τό βιβλίον τῆς Θεοσημείας, ἐκδ. Δημ. Σοφιανός καί Ἐπιστολές, ἐκδ. Ἀπ. Καρπόζηλος, Ἔκδοση Ἱερᾶς Βασιλικῆς καὶ Σταυροπηγιακῆς Μονῆς Ἁγίου Νεοφύτου, Πάφος 2005, σ.σ. 504.
6. Ἁγίου Νεοφύτου τοῦ Κυπρίου τοῦ καὶ  Ἐγκλείστου Σωζόμενα Ἔργα. || Θεσσαλονήκη, 2012. — σ.σ. 1111.
7. Λεόντιος Μαχαιρᾶς. Χρόνικον Κύπρον.|| Μεσαιωνικὴ βιβλιοθήκη. Τόμος β′. Χρονογράφοι βασιλείου Κύπρου. – Βενετία, 1873. — σ. 51 — 410.
8. Ἁκολουθία εἰς μνήμη τοῦ ὁσίου πατρὸς ἡμῶν Νεοφύτου τοῦ Ἐγκλείστου. || Κυπρία Μηναία, τόμος στ’, 1999. — Σελ. 107 — 124.
9. Κανών Παρακλητικός εἰς τὸν Ὅσιον καὶ Θεοφόρον Πατέρα ἡμῶν Νεόφυτον τὸν Ἔγκλειστον, τὸν ἐν Κύπρῳ διαλάμψαντα. Ἔκδοση Ιεροῦ Ναοῦ Ἁγίου Νεοφύτου Ανθούπολης. Без года издания. — 12 с.
10. Ἀνάμνησις τῆς Θεοσημείας, ἤτοι τῆς θαυμαστῆς διασώσεως τοῦ ὁσίου πατρὸς ἡμῶν Νεοφύτου τοῦ Ἐγκλείστου καὶ Μνήμη τῆς ὁσίας μητρὸς ἡμῶν Ξένης. || Κυπρία Μηναία, ἤτοι Ἀκολουθίαι ψαλλόμεναι ἐν Κύπρῳ. ’Εν Λευκοσίᾳ Κύπρου,  1998. Τόμος Ε′. Μην Ιανουάριος-Φεβρουάριος. — Σελ. 60 – 86.
11. Из писаний преподобного Неофита Затворника Кипрского. Предисловие и перевод архим. Амвросия (Погодина). // Вестник русского христианского движения. – Париж, Нью-Йорк, М. − № 138. С. 53 – 85.
12. Γέροντος Ἰωσήφ. Ἅγιος Νεόφυτος ὁ Ἔγκλειστος. — Ἅγιον Ὄρος 1998. —  σ.σ. 120.
13. Βλασίου μοναχοῦ Σταυροβουνιώτου Πατερικόν τῆς νήσου Κύπρου (Ἅγιοι Ἀσκητές καὶ Σπήλαια τῆς Κύπρου). Ἅγιον Ὄρος, 2009. – 110 σελ.
14. Έφη Ράγια. Λάτρος. Ένα άγνοστο μοναστικό κέντρο στη δυτική Μικρά Ασία, με λεπτομέρη σχολασμό των εγγραφών του αρχείου της μονής Θεοτόκου του Στύλου. Θεσσαλονίκη 2008. — σ.σ. 330.
15. Κωστίδη Ἀβραάμ, ξεναγοῦ. «Ταξίδι στίς χαμένες μοναστικές πολιτεῖες». || Ἐρῶ. Περιοδικό του κέντρου ενότητος και μελετής-προβολής των αξίων μας. Απρίλιος - Ιούνιος 2010. — Σελ. 17 — 22.
16. Πάπας Ανδρέας. Η Ορθόδοξη Εκκλησία της Κύπρου τον πρώτο αιώνα της φραγκοκρατίας (1192 — 1260). Θεσσαλονίκη, 2007.
Παπασταυροῦ Παπαγαθαγγέλου. Μόρφες ποῦ αγίασαν τῆν Κύπρο. Λευκοσία, 1998. – σ.σ. 605.
17. Τὰ κυπριάκα, ἤτοι πραγματεία περὶ γεωφραφίας, ἱστορίας, μυθολογίας καὶ διαλέκτου τῆς Κύπρου. Εἱς τρεῖς τόμους ὐπὸ Ἀθανασίου ’Α. Σακελαρίου. Τόμος πρώτος, ἐν Ἀθήναις, 1855. — 304 c.
18. Τὰ κυπριάκα, ἤτοι πραγματεία περὶ γεωφραφίας, ἱστορίας, μυθολογίας καὶ διαλέκτου τῆς Κύπρου. Εἰς τρεῖς τόμους ὑπὸ Ἀθανασίου ’Α. Σακελαρίου. Τόμος τρίτος, ἐν Αθήναις, 1868. — σ.σ. 432.
19. Φώτιος Δημητρακόπουλος, Καθηγητὴς τῆς Βυζαντινῆς, Μεταβυζαντινῆς Φιλολογίας καὶ Παλαιγραφίας Πανεπιστημίου Ἀθηνῶν «Ὁ Ἅγιος Νεόφυτος ὁ Ἔγκλειστος στὴν Ἅγια Γῇ». || ΡΩΜΙΟΣΥΝΗ, Κυριακὴ 10 Ὀκτοβρίου 2010.
20. Χρήστου Κ. Οἰκονόμου Καθηγητῆ καί Προέδρου τοῦ Τμήματος Ποιμαντικῆς καί Κοινωνικῆς Θεολογίας τοῦ Α.Π.Θ. «Ὁ Ἅγιος Νεόφυτος ο Ἔγκλειστος καὶ τὸ συγγραφικό του ἔργο.|| Περιοδικὴ Ἔκδοση Ιεράς Μητροπόλεως Κύκκου και Τηλλυρίας. Τεύχος 9, Σεπτέμβριος – Δεκέμβριος 2009.— σ. 20 — 23.
21. Даниил, игумен. Путешествие игумена Даниила по Святой Земле, в начале XII века (1113 — 1115) с приложением карты Палестины, плана Иерусалима и снимков с рукописей./ Изд. Археологическою комиссиею под ред. А. С. Норова, с его критическими замечаниями. — СПб, 1864. — XIV, 192, 217, [4] c., [7] л. к.
22. Иоанн Златоуст, святитель. Полное собрание творений. Т. IV, кн. 1. Беседы на книгу Бытия. М., 2006. — 544 с.
23. Иоанн преподобный, игумен Синайской горы. Лествица. М., 2004 — 448 с.
24. Монастырь святого Неофита. История и искусство (краткий путеводитель)./ А. Папагеоргиу, бывший директор Департамента памятников древности. Никосия, Кипр. 1999 г. — 64 с.
25. Никита Хониат. История со времен царствования Иоанна Комнина: в 2-х томах. — СПб.: при Санкт-Петербургской Духовной Академии. 1860-1862. Т. 1. — 446 с.
26. Путешествие во Иерусалим Саровския общежительныя Пустыни иеромонаха Мелетия в1793 и в 1794 году. Издание второе, М., 1800 г. − 325 с.
27. Странствования Василья Григоровича-Барскаго по святым местам Востока с 1723 по 1747 г. Изданы Православным Палестинским обществом по подлинной рукописи под редакцией Николая Барсукова. Часть II. СПб., 1886. — 383 c.
Житие преподобного Неофита Кипрского