Перелётные Птицы

ВСЕМИРНАЯ ПЕСНЯ
1
— Спой мне, — сказала Муза, —

Спой песню, каких не пел ни один поэт,

Спой всемирную песню.

 

В нашей огромной земле,

Среди безмерной грязи и шлака,

В самом сердце земли, в тепле и покое

Гнездится зерно совершенства.

 

Каждое существо дало ему, что могло,

Никто и ничто не родился и не родилось, кроме него, тайное или явное, зерно ждет своего дня.

 

2
Смотри! Пристальная вознесшаяся наука

Точно с высокой горы взирает на современность,

Один за другим издает непререкаемые законы.

 

И все же — смотри! — душа выше всякой науки:

Для нее история скорлупой покрывает земной шар,

Для нее мириады звезд совершают свой путь по небу.

 

По спиральным путям, с долгими отклонениями

(Точно в море корабль, меняющий галсы),

Для нее частное направляется к целому,

Для нее реальное устремляется к идеальному.

Для нее таинственная эволюция,

Оправдание не одного добра, но и того, что зовется злом.

 

Из былых личин, не важно, каких,

Из огромных гниющих тел, из обмана, подлости, слез

Да возникнут здоровье и радость, всемирная радость.

Из жира, болезней и пустоты,

Из бессчетных ходячих суждений и лжи человека и государства,

Электризующее, целебное, хлынет вечным потоком всемирное

Добро, ибо только добро всемирно.

 

3
Над горными кручами скорбь и болезнь,

Птица непойманная парит, парит

Высоко в чистом счастливом небе.

 

Из пасмурной тучи несовершенства

Всегда вырывается луч совершенного света,

Вспышка небесной славы.

 

Наперекор моде, обычаям,

Вавилонскому столпотворению, грому оргий

Доносится с дальнего берега еле слышный

Последний напев, утишающий всякую боль.

 

Благословенны те очи, счастливы те сердца,

Что видят и ведают тонкую путеводную нить

В чудовищном лабиринте.

 

4
А ты, Америка,

Завершение замысла, мысль и ее воплощение,

Для мира (не для себя) ты явилась на свет.

 

Ты так же объемлешь все,

Обнимаешь, приветствуешь и несешь всех по дорогам широким и новым,

Стремясь к идеалу.

 

Измеримая вера других народов, величие прошлого

Не для тебя, для тебя твое собственное величие,

Вера небесная и безмерная, поглощающая и сознающая все,

Все отдающая всем.

 

Все, все для бессмертия,

Любовь, словно свет, молча объемлет все,

Природа преображенная благословляет все,

Цветы и плоды веков, сады святые и несомненные,

Камни, растения, звери, люди созревают в них до полной духовности.

 

Дай мне, о Боже, сил воспеть эту мысль,

Дай мне, тому или той, кого я люблю, негасимую веру

В Твое творение и тайное не утаи от нас,

Дай нам веру в Твой замысел, вложенный в Место и Время,

Дай здоровье, мир и всемирное искупление.

 

Что это, сон?

Нет, отсутствие этого — сон,

И когда нет веры, жизнь и богатство — сон,

И весь мир — сон.

 

ПИОНЕРЫ! О ПИОНЕРЫ!
Дети мои загорелые,

Стройно, шагом, друг за другом, приготовьте ваши ружья,

С вами ли ваши пистолеты и острые топоры?

Пионеры! о пионеры!

 

Дольше мешкать нам нельзя,

Нам идти в поход, мои любимые, туда, где бой всего опасней,

Мы молодые, мускулистые, и весь мир без нас погибнет,

Пионеры! о пионеры!

 

Ты, западная молодежь,

Ты неустанная, горячая, полная гордости и дружбы.

Ясно вижу я тебя, ты идешь с передовыми,

Пионеры! о пионеры!

 

Что же старые народы?

Утомились, ослабели, и их урок пришел к концу, там, за дальними морями?

Мы их ношу поднимаем, их работу и их урок,

Пионеры! о пионеры!

 

Старое осталось сзади,

Новый, краше и сильнее, свежий мир, могучий мир,

Мы в этот мир ворвемся с боем, в мир похода и труда!

Пионеры! о пионеры!

 

Мы бросаемся отрядами

По перевалам и над кручами, по дорогам неизведанным,

Напролом, в атаку, грудью завоевать и сокрушить.

Пионеры! о пионеры!

 

Мы валим древние деревья,

Мы запруживаем реки, мы шахтами пронзаем землю,

Прерии мы измеряем, мы распахиваем нови,

Пионеры! о пионеры!

 

Мы родились в Колорадо,

Мы с гигантских горных пиков, мы с сиерр, с плато высоких,

Мы из рудников, из рытвин, мы с лесных звериных троп,

Пионеры! о пионеры!

 

Из Небраски, из Арканзаса,

Мы из штатов серединных, мы с Миссури, в нас кровь заморских наших предков,

Мы с товарищами за руку, мы северяне, мы южане,

Пионеры! о пионеры!

 

Все смести, снести с пути!

О любимые, о милые! Грудь от нежности болит!

Я и радуюсь и плачу, от любви я обезумел,

Пионеры! о пионеры!

 

С нами знамя, наше знамя,

Поднимите наше знамя, многозвездную владычицу все склонитесь перед нею,

Боевая наша матерь, грозная, во всеоружии, ее ничто не сокрушит,

Пионеры! о пионеры!

 

Дети мои, оглянитесь.

Ради этих миллионов, уходящих в даль столетий, напирающих на нас,

Нам невозможно отступить или на миг остановиться,

Пионеры! о пионеры!

 

Дальше сжатыми рядами!

Убыль мы всегда пополним, мертвых заместят живые,

Через бой, через разгром, но вперед, без остановки,

Пионеры! о пионеры!

 

Все живые пульсы мира

Влиты в наши, бьются с нашими, с западными, заодно,

В одиночку или вместе, направляясь неустанно в первые ряды для нас,

Пионеры! о пионеры!

 

Многоцветной жизни зрелища,

Все видения, все формы, все рабочие в работе,

Все моряки и сухопутные, все рабы и господа,

Пионеры! о пионеры!

 

Все несчастные влюбленные,

Все заключенные в темницах, все неправые и правые,

Все веселые, все скорбные, все живые, умирающие

Пионеры! о пионеры!

 

Я, моя душа и тело,

Мы, удивительное трио, вместе бродим по дороге,

Средь теней идем по берегу, и вокруг теснятся призраки,

Пионеры! о пионеры!

 

Шар земной летит, кружится,

И кругом планеты-сестры, гроздья солнц и планет,

Все сверкающие дни, все таинственные ночи, переполненные снами,

Пионеры! о пионеры!

 

Это наше и для нас,

Расчищаем мы дорогу для зародышей во чреве,

Те, что еще не родились, ждут, чтобы идти за нами,

Пионеры! о пионеры!

 

И вы, западные женщины!

Старые и молодые! Наши матери и жены!

Вы идете вместе с нами нераздельными рядами,

Пионеры! о пионеры!

 

Вы, будущие менестрели,

Затаившиеся в прериях, скоро вы примкнете к нам, нам споете ваши песни.

(А певцы былого века лягте в гроб и отдохните, вы свою работу сделали.)

Пионеры! о пионеры!

 

Не услады и уюты,

Не подушки и не туфли, не ученость, не комфорт,

Не постылое богатство, не нужны нам эти дряблости,

Пионеры! о пионеры!

 

Что? Обжираются обжоры?

Спят толстобрюхие сонливцы? И двери их наглухо закрыты?

Все же скудной будет наша пища, и спать мы будем на земле,

Пионеры! о пионеры!

 

Что? уже спустилась ночь?

А дорога все труднее? и мы устали, приуныли и засыпаем на ходу?

Ладно, прилягте, где идете, и отдохните до трубы,

Пионеры! о пионеры!

 

Вот она уже трубит!

Там, далеко, на заре — слышите, какая звонкая?

Ну, скорее по местам — снова в первые ряды,

Пионеры! о пионеры!

 

ТЕБЕ
Кто бы ты ни был, я боюсь, ты идешь по пути сновидений,

И все, в чем ты крепко уверен, уйдет у тебя из-под ног и под руками растает,

Даже сейчас, в этот миг, и обличье твое, и твой дом, и одежда твоя, и слова, и дела, и тревоги, и веселья твои, и безумства — все ниспадает с тебя,

И тело твое, и душа отныне встают предо мною,

Ты предо мною стоишь в стороне от работы, от купли-продажи, от фермы твоей и от лавки, от того, что ты ешь, что ты пьешь, как ты мучаешься и как умираешь.

 

Кто бы ты ни был, я руку тебе на плечо возлагаю, чтобы ты стал моей песней,

И я тихо шепчу тебе на ухо:

«Многих женщин и многих мужчин я любил, но тебя я люблю больше всех».

 

Долго я мешкал вдали от тебя, долго я был как немой,

Мне бы давно поспешить к тебе,

Мне бы только о тебе и твердить, тебя одного воспевать.

 

Я покину все, я пойду и создам гимны тебе,

Никто не понял тебя, я один понимаю тебя,

Никто не был справедлив к тебе, ты и сам не был справедлив к себе,

Все находили изъяны в тебе, я один не вижу изъянов в тебе,

Все требовали от тебя послушания, я один не требую его от тебя.

Я один не ставлю над тобою ни господина, ни бога: над тобою лишь тот, кто таится в тебе самом.

 

Живописцы писали кишащие толпы людей и меж ними одного — посредине,

И одна только голова была в золотом ореоле,

Я же пишу мириады голов, и все до одной в золотых ореолах,

От руки моей льется сиянье, от мужских и от женских голов вечно исходит оно.

 

Сколько песен я мог бы пропеть о твоих величавых и славных делах,

Как ты велик, ты не знаешь и сам, проспал ты себя самого,

Как будто веки твои опущены были всю жизнь,

И все, что ты делал, для тебя обернулось насмешкой.

(Твои барыши, и молитвы, и знанья — чем обернулись они?)

 

Но посмешище это — не ты,

Там, в глубине, под спудом затаился ты, настоящий.

И я вижу тебя там, где никто не увидит тебя,

Пусть молчанье, и ночь, и привычные будни, и конторка, и дерзкий твой взгляд скрывают тебя от других и от самого себя,— от меня они не скроют тебя,

Бритые щеки, нечистая кожа, бегающий, уклончивый взгляд пусть с толку сбивают других — но меня не собьют,

Пошлый наряд, безобразную позу, и пьянство, и жадность, и раннюю смерть — я все отметаю прочь.

 

Ни у кого нет таких дарований, которых бы не было и у тебя,

Ни такой красоты, ни такой доброты, какие есть у тебя,

Ни дерзанья такого, ни терпенья такого, какие есть у тебя

 

И какие других наслаждения ждут, такие же ждут и тебя.

Никому ничего я не дам, если столько же не дам и тебе,

Никого, даже бога, я песней моей не прославлю, пока не прославлю тебя.

 

Кто бы ты ни был! иди напролом и требуй!

Эта пышность Востока и Запада — безделица рядом с тобой,

Эти равнины безмерные и эти реки безбрежные — безмерен, безбрежен и ты, как они,

Эти неистовства, бури, стихии, иллюзии смерти — ты тот, кто над ними владыка,

Ты по праву владыка над природой, над болью, над страстью, над каждой стихией, над смертью.

 

Путы спадают с лодыжек твоих, и ты видишь, что все хорошо, Стар или молод, мужчина или женщина, грубый, отверженный, низкий, твое основное и главное громко провозглашает себя,

Через рожденье и жизнь, через смерть и могилу,— все тут есть, ничего не забыто!

Через гнев, утраты, честолюбье, невежество, скуку твое Я пробивает свой путь.

 

ФРАНЦИЯ (18-й год наших Штатов)
Великое время и место,

Резкий, пронзительный крик новорожденного! который так волнует материнское сердце.

 

Я бродил по берегу Атлантического океана

И услышал над волнами детский голос,

Я увидел чудесного младенца, он проснулся с жалобным плачем от рева пушек, от криков, проклятий, грохота рушимых зданий.

Но я не устрашился ни крови, струящейся по канавам, ни трупов, то брошенных, то собранных в кучи, то увозимых в телегах,

Не отчаялся при виде разгула смерти, не убоялся ни ружейной пальбы, ни канонады.

 

Бледный, в суровом молчании, что мог я сказать об этом взрыве давнего гнева?

Мог я желать, чтоб человек был иным?

Мог я желать, чтоб народ был из дерева или из камня?

Чтобы не было справедливого воздаяния времен и судьбы?

 

О Свобода! Подруга моя! Здесь тоже патроны, картечь и топор припрятаны до грядущего часа,

Здесь тоже долго подавляемое нельзя задушить,

Здесь тоже могут восстать наконец, убивая и руша,

Здесь тоже могут собрать недоимки возмездья.

 

Потому я шлю этот привет через море

И не отрекаюсь от этих страшных родов и кровавых крестин,

Но, вспомнив тоненький плач над волнами, буду ждать терпеливо, с надеждой,

И отныне, задумчивый, но убежденный, я сохраню это великое наследство для всех стран мира.

С любовью обращаю эти слова к Парижу,

Где, надеюсь, найдутся певцы, что поймут их,

Ведь должна быть жива во Франции музыка тех лет.

О, я слышу, как настраивают инструменты, скоро звук их заглушит враждебные голоса,

Я надеюсь, что ветер с востока принесет к нам торжественный марш свободы.

Он достигнет сюда, и, от радости обезумев,

Я побегу перелагать его в слова, воздать ему славу,—

И еще пропою тебе песню, подруга моя.

 

Я И ПОДОБНЫЕ МНЕ
Я и подобные мне упражняемся вечно:

Переносить холод и зной, метко стрелять из ружья, ходить под парусом, объезжать лошадей, зачинать прекрасных детей,

Говорить сразу и открыто, запросто быть между простыми людьми,

Не отступать, не сдаваться во всех переделках на суше и на море.

 

Не ради вышиванья

(Всегда будут в избытке вышивальщики, им тоже привет от меня),

А ради суровой нити вещей и прирожденного человеку — женщине и мужчине.

 

Не ради узорной резьбы,

А ради того, чтобы вольно и мощно ваять головы и фигуры изобильных великих богов,— да предстанут они перед миром в движенье и речи.

 

Я выберу свой путь,

Пусть другие провозглашают законы, мне нет никакого дела до законов,

Пусть другие прославляют возвышенных людей и поддерживают спокойствие, я

поддерживаю только волнение и борьбу, Я не восхваляю возвышенного человека, я противопоставляю ему просто

стоящего.

 

(Кто вы и в чем постыдная тайна вашей жизни?

Неужели вы будете всю жизнь уклоняться? надрываться и трепаться всю жизнь?

Кто вы, сыплющие наизусть вызубренными датами и цитатами, именами и страницами,—

Вы, слова не умеющие сказать в простоте?)

 

Пусть другие отделывают свои образцы, я никогда не отделываю свои образцы,

Я творю их по неистощимым законам, как сама Природа, всегда наново и набело.

 

Я ничего не вменяю в обязанность,

То, что другие вменяют в обязанность, я называю влеченьями жизни

(Неужели я стану сердцу вменять в обязанность биться?).

 

Пусть другие избавляются от вопросов, я не избавлюсь ни от чего, я ставлю новые неразрешимые вопросы.

Кто эти существа, которых я вижу и осязаю, и в чем их цель?

В чем цель этих похожих на меня, так притягивающих к себе своим участием или безразличием?

 

Я призываю всех не доверять тому, что говорят обо мне друзья, но прислушаться к моим врагам, ибо так поступал и я,

Я наказываю на вечные времена отвергать истолковывающих меня, ибо я и сам не умею истолковывать себя,

Я наказываю не строить на мне ни теорий, ни школ,

Я наказываю предоставить свободу каждому, как я предоставлял каждому свободу.

За мною — просека лет!

О, я вижу: жизнь вовсе не коротка, она велика и неизмерима,

Отныне я буду ступать по земле сдержанно и целомудренно, терпеливый сеятель, встающий на рассвете,

Каждый час — это семя веков и веков.

 

Я должен упорно следовать этим урокам воздуха, воды и земли,

Я сознаю, что времени терять мне нельзя.

 

ГОД МЕТЕОРОВ (1859-1860)
Год метеоров! Зловещий год!

Закрепить бы в словах иные из твоих деяний и знамений,

Воспеть бы твои девятнадцатые президентские выборы,

Воспеть бы высокого седого старика, взошедшего на эшафот в Виргинии.

(Я был совсем рядом, молчал, сжав зубы, наблюдал,

Я стоял возле тебя, старик, когда спокойно и равнодушно, дрожа только от старости и незаживших ран, ты взошел на эшафот.)

Воспеть бы, не жалея слов, твои отчеты о всеобщей переписи,

Таблицы населения и производства, воспеть бы твои корабли и грузы,

Гордые черные корабли, прибывающие в Манхаттен,

Одни набитые иммигрантами, другие, те, что идут с перешейка,— золотом,

Спеть бы обо всем этом, приветствовать всех, кто сюда прибывает,

Воспеть бы и вас, прекрасный юноша! Приветствую вас, юный английский принц!

(Помните, как вздымались валы манхаттенскпх толп, когда вы проезжали с кортежем из пэров?

Я тоже был в толпе, преданный вам всем сердцем.)

Не забуду воспеть чудо, корабль, входящий в мой залив.

Четкий и величавый «Грейт Истерн» плыл по моему заливу, в нем было шестьсот футов,

Он входил в гавань, окруженный мириадами лодок, и я не забуду его воспеть;

Не забуду комету, что нежданно явилась с севера, полыхая в небесах,

Не забуду странную, бесконечную процессию метеоров, ослепляющую и в то же время видимую совершенно отчетливо.

(Миг, только миг она несла над головами клубы неземного огня,

Потом удалилась, канула в ночь и пропала.)

Воспеваю это порывистыми, как и все это, словами — хочу, чтобы этим сиянием сияли гимны,

Твои гимны, о год, крапленный злом и добром,— год зловещих предзнаменований!

Год комет и метеоров, преходящих и странных,— ведь и здесь, на земле, есть такой же преходящий и странный!

И я пересекаю ваши рои и скоро кану в ночь и пропаду; в конце концов эта песня

И я сам только один из твоих метеоров!

 

 ВМЕСТЕ С ПРЕДШЕСТВЕННИКАМИ
 

1
Вместе с предшественниками,

Вместе с отцами и матерями и богатствами прошлых веков,

Вместе со всем, без чего меня бы сейчас здесь не было,

Вместе с Египтом, Индией, Финикией, Грецией, Римом,

Вместе с кельтом, норманном, альбионцем и саксом,

Вместе с древними искусствами, законами, войнами и путешествиями по морю и по суше,

Вместе с поэтом, скальдом, сагой, мифом, оракулом,

Вместе с крестоносцем, монахом, фанатиком, трубадуром, работорговцем,

Вместе со старыми континентами, с которых пришли мы на этот новый,

Вместе с угасающими на них царствами и царями,

Вместе с тесными берегами, на которые мы оглядываемся с наших больших и просторных,

Вместе с бесчисленными годами, которые шли, шли и пришли к этому году,

Мы с тобою пришли—пришла Америка и создала этот год,

Этот год! и стремится из этого года в бесчисленные грядущие.

 

2
О, это не годы — это Я, это Ты,

Мы признаем все законы и ведем счет всем предшественникам,

Мы — скальд, оракул, монах и рыцарь, мы — они и намного большее,

Мы стоим посреди безначального и бесконечного времени, посреди зла и добра,

Все вращается вокруг нас, и тьмы столько же, сколько света,

Самое Солнце и солнечная система вращаются вокруг нас,

Мы ее солнце, и все вращается вокруг нас.

Что до меня (буйного и порывистого в неистовые эти дни),

То я понимаю все, я есмь все и верю во все,

Я верю, что прав материализм и прав спиритуализм, я не отрицаю ничьих мнений.

(Не забыл я чьего-то мнения? какой-то частицы прошлого?

Придите ко мне кто угодно и что угодно, и я вас признаю.)

 

Я уважаю Китай, Ассирию, тевтонов и иудеев,

Я приемлю каждое мировоззрение, миф, бога и полубога,

Я вижу, что все старые летописи, священные книги и родословные без исключения истинны,

Я утверждаю, что все прошедшие дни были такими, какими должны были быть,

И что они никаким образом не могли быть лучше, чем были,

И что сегодня — то, что должно быть, то, что сегодня являет Америка,

И что этот день и Америка никаким образом не могли бы быть лучше, чем есть.

 

3
Прошлое существовало во имя этих Штатов и во имя твое и мое,

И Настоящее существует во имя этих Штатов и во имя твое и мое.

Я знаю, что прошлое было великим и грядущее станет великим,

И я знаю, что оба они таинственно соединяются в настоящем

(Я олицетворяю его на благо простого обычного человека, тебе на благо, если ты — это он),

И то, где сегодня я или ты, есть центр всех дней, всех народов,

И потому мы ценим все, что дошло до нас от народов и дней, все, что дойдет в грядущем.

 

 ПРОЦЕССИЯ НА БРОДВЕЕ
 

1
Через Западный океан сюда из Ниппона прибыли

Послы учтивые, смуглые, каждый с двумя мечами,

Без шапок, сидят бесстрастные, развалясь в открытых ландо,

Едут сегодня по Манхеттену.

 

Либертад! Я не знаю, другие видят ли то, что я вижу:

В процессии рядом с ниппонскими аристократами мальчишки-рассыльные

Маршируют, вьются вверху, вокруг, замыкают шествие,

И я пропою вам о том, что я вижу, песнь о тебе, Либертад.

 

Когда миллиононогий Манхеттен закрыл за собою двери и выходит на мостовую,

Когда громогласные пушки будят меня любимым моим гордым грохотом,

Когда круглогубые пушки с любимым моим пороховым дымом выплевывают салют,

Когда огнедышащие пушки заставили меня встать на ноги и нежная облачная дымка покрыла мой город,

Когда бессчетные, как деревья в лесу, мачты в порту расцвели цветными флажками,

Когда каждый корабль богато украшен и несет на вершине свой флаг,

Когда реют вымпелы и гирлянды свисают из окон,

Когда Бродвей сполна отдан зевакам и пешеходам и толпа на нем небывалая,

Когда фасады домов ожили и каждый миг к гостям прикованы многие тысячи глаз,

Когда важные островитяне едут под взглядами и процессия движется дальше,

Когда брошен вызов и слышен ожидавшийся тысячелетья ответ,

Я тоже в ответ спускаюсь на мостовую, смешиваюсь и глазею с толпой.

 

2
О дивноликий Манхеттен!

Товарищ мой американос! наконец к нам приходит Восток.

 

К нам, мой город,

Сюда, где мраморные и железные красоты вознеслись над обеими сторонами улицы и дают проезд внизу посредине,

Сюда сегодня приходят наши антиподы.

 

Приходит Праматерь — Азия,

Родина первых наречий, хранительница поэм, древняя раса,

Кровавая и задумчивая, горящая страстью и поглощенная созерцанием,

В духоте благовоний, в просторных легких одеждах,

Загорелая, сильная духом, сверкающая очами

Приходит раса Творца-Брамы.

 

Гляди, моя песнь! Они и не только они взирают на нас из процессии,

Которая движется и меняется, божественный калейдоскоп, движется и меняется.

 

Ибо не только послы, смуглые островитяне-японцы,

Но и гибкие, молчаливые явились индусы, сам континент Азии здесь, его прошлое, его мертвецы,

Его хмурая ночь и утро чудес и волшебных сказаний,

Его неисповедимые тайны, древние и забытые улья народов,

Его север и пышущий зноем юг, Ассирия, Иудея, древнейшие из древнейших,

Огромные опустелые города, чуть видный налет современности—все это и много больше в процессии на Бродвее.

В ней география, целый свет,

Великое море, выводок островов, Полинезия, дальний берег,

Берег, на который отныне глядишь ты, о Либертад! со своих Золотых Западных берегов,

И восточные страны и их народы, миллионы и миллионы, странным образом, здесь, предо мной,

Базары шумные, пестрые, храмы с идолами вдоль стен или у алтаря, бонза, брамин и лама,

Мандарин, крестьянин, торговец, ремесленник и рыбак,

Певицы, танцовщицы, фанатик в толпе, император в уединении,

Сам Конфуций, великие поэты и герои, воины, все касты, все,

Напирают, вливаются отовсюду в толпу, с Алтайских гор,

С Тибета, с четырех вьющихся многие тысячи миль рек Китая,

С южных полуостровов и полуматериков, из Малайзии,

Все они со своими пожитками здесь, я их вижу и осязаю,

И они осязают меня и дружески обнимают,

И вот я пою им всем, Либертад! для их блага и для тебя.

 

Ибо мой голос крепнет и входит в ряды процессии,

Я громко пою, певец этой процессии,

Я воспеваю мир на моем Западном океане,

Я воспеваю обильные острова вдали, бесчисленные, как звезды в ночи,

Я воспеваю свое видение, новую империю, превосходящую все предыдущие,

Я воспеваю Америку — властелиншу, я воспеваю ее великое превосходство,

Я воспеваю тысячи городов, которые расцветут на дальних архипелагах,

Мои парусники и пароходы, соединят острова их в огромные ожерелья,

Мои звезды и полосы полощутся на ветру,

Жизнь пробуждается, вековой сон принес пользу, усталые расы рождаются вновь,

Возобновляется труд, торговля — я не ведаю цели,— но древний, преобразившийся азиат

С этого дня начинает с начала в окруженье всего человечества.

 

3
А ты, Либертад всего мира!

Ты живешь в движущейся середине потока тысячелетий между прошлым и будущим,

Когда сегодня с одной стороны к тебе приехали аристократы Азии,

Когда завтра с другой стороны английская королева пришлет к тебе старшего сына.

 

Стрелка указывает назад, орбита завершена,

Круг замкнут, путешествие подошло к концу,

Крышка чуть приоткрыта, но аромат обильно струится из всей шкатулки,

 

Юная Либертад! будь почтительна к нашей праматери, достопочтенной Азии,

Чти ее отныне и во веки веков, страстная Либертад, ибо вы обе — всё.

Склони свою гордую шею пред забытой матерью — это она шлет тебе вести над архипелагами,

Склони свою гордую шею ниже, юная Либертад.

Ибо люди стремились на Запад так долго, так далек был их пеший путь,

Ибо предшествующие века из Рая во мгле так долго выходили на Запад, на простор,

Ибо столетия упорно брели путем неизведанным для тебя, для неизвестной цели.

 

Они оправданы, путь закончен, и века отныне пойдут к тебе, в обратную сторону,

Они послушно двинутся на Восток для тебя, Либертад.

 

Уолт Уитмен. Листья Травы