Поэт, эссеист, публицист, автор сказок для детей и взрослых
Если мы - чётки, то Христос в нас - нить, на которую надеты бусинки.
Сначала возникает в нас вопрос, вопрошание, потом неизбежно следует ответ. Подлинное вопрошание беременно ответом. А ответ без вопрошания не дает ничего кроме надмевания и мнения о своем знании, с которым так яростно боролся ещё Сократ.
Сделайте прямыми пути Господу — это значит станьте лучами.
В Боге не умничают, а мудрствуют — т.е. живут и мыслят Богом.
Народ растёт из будущего.
Жизнь короче, чем я.
Самость любит себя и понимает других, говорящих на языке самости. Она живёт в душе, как змея и говорит другим змеям, живущим в других людях: ублажите меня - и я вас ублажу. И если кто не ублажит, того змея ужалит.
Вместо того, чтобы поливать окружающих грязной водой своего человеческого, слишком человеческого, лучше бы стремиться осветить их светом своего божественного — и тогда отношения были бы прекрасными. Несбыточное...
От чрезмерной мягкости часто приходится переходить к чрезмерной строгости.
«Из какого сора» растут не только стихи, но и люди... Растут и вырастают.
Растёт в нас Бог, и мы растём Им и в Него — из своего ветхого «сора», из «сора» обыденности и «мёртвой жизни» автоматизмов. Постчеловек развернётся и будет расти в обратном направлении — в сор, потому и перестанет быть человеком. Человек — это тот, кто растёт «из сора» в Поэзию.
Он сидел на входе, нервно поглядывая на чёрные тучи, готовые низринуться дождём. В галерее никого не было, и ему, наверное, хотелось уйти домой пораньше, чтобы не промокнуть в дороге. Он был не очень приветлив, когда я протянул купюру, равную стоимости билета. - Ливень скоро обрушится, чтобы смыть всех к ядрёной фене. В небо глядели? Я не сразу нашёлся что ответить, в итоге промолчал. Взял свой билет и направился в залы...
Шёл дождь. Небо было серым, недружелюбным, словно гневалось на кого-то и плакало. Казалось, тучи вот-вот спустятся на землю и начнут лупить прохожих не только струями дождя, но и кулаками. На паперти у новенького, сверкающего крестами храма сидел человек, промокший насквозь, и, вероятно, ждал подаяния. «Голодный, бедолага, — подумал я, — иначе зачем в непогоду ждёт невозможной милости?»
Пахнет гречкой, а хочется, чтобы куличами. Невестка не печёт сама, покупает в магазине. Говорит, какая разница? И правда что... Горячий чай по утрам заводит дряхлеющую машинку, по праздникам — кофе. Тело давно не знает другой гимнастики, кроме пищеварительной. Съесть что-то вкусненькое всё равно, что пройти километр по лесу. Радость бежит по жилам, журчит жизнью. У неё сладкий вкус, потому хочется куличей...
Символическая повесть о поиске смысла жизни и веры.
Из Дневника Анны К. Птицами — рождаются, ангелами — становятся. Некоторые птицы дорастают до ангелов, как и некоторые люди. Поэты могут видеть затейливые стайки птиц и ангелов, летящих куда-то вместе. Птицы — это такие люди, которые не совсем люди, потому что у них — крылья...
Стрелою летела её любовь, а выпущенную стрелу разве остановишь? Вот и неслась Ксения Петрова по улице имени её дорогого супруга полковника Петрова, спешила домой, не желая верить в случившееся. Люди всякое болтают и часто не по делу. Не может её любимый, благочестивый Андрей Фёдорович, известный дворцовый певчий2, умереть, да ещё так дурно...
— А ведь ты Меня не любишь, — сказал Господь, протягивая Свою руку в ответ на мою, вытянутую для приветствия.
Я легонько пожал его кисть в своей. Рукопожатие получилось не таким страстным, как я думал.
— Люблю, Господи! — возразил я. — Разве Ты не видишь, сколько я тружусь для Тебя?!...
Задумало правое ухо отделиться от левого.
— Кто сказал, что мы должны всегда быть вместе — на одной голове? Я совершенно независимое ухо, и если захочу, могу присоединиться к пятке: левой или правой. Или даже к пятке кролика, который живёт в соседнем лесу. Или даже…. Или даже в небе летать могу, как птица...
Этот странный человек сразу привлекал внимание. И не потому, что был несуразно одет, как-то по-стариковски, не по возрасту. В нём было что-то от Акакия Акакиевича. Он и ходил, казалось, так, чтобы не испортить ни замызганных своих башмаков, ни выложенного плиткой пола.
У него рыжая, солнечная борода. И на душе от него так же солнечно. Мы познакомились давно, я даже не помню когда, при каких обстоятельствах. Помню только, что любила у него исповедоваться.Человечность, доброта, тонкость чувств, искренность. Он понимал меня, а я ещё та штучка — сама себя не всегда понимаю. Он никогда не лез в душу, не царапал сердце, не обличал...
Бежим по дорожке: Венечка, муж и я. Вернее, бежит Венечка, а мы следом идём. Первая весенняя прогулка к лесу. Пыль взметается из-под лапок, но она ещё сомневается в себе, не смеет насыщать собой всё пространство, разбуженное ногами и лапками.
Сидим, болтаем ни о чём, пьём чай с тортом. Компания состоит из едва знакомых людей. До времени каждый прячет свой внутренний мир, полный сумбурных впечатлений и личного опыта.
— Кто книжек не читает, тот больше других знает! — восклицает круглолицая старуха, сидящая на углу стола.
В некоем городе жили самые обычные люди, но однажды утром они забыли открыть свои глаза и как бы стали слепыми. Город превратился в Город слепых. Постепенно его жители совсем забыли о том, что когда-то были зрячими, что жизнь в принципе может быть иной — зрячей. Они быстро приспособились к новым условиям, а для решения глобальных вопросов был создан Совет мудрейших...
Новогодняя история.
Валентина сидела, уставившись в окно, и безучастно разглядывала снующих туда-сюда прохожих. В каждом из них она различала предпраздничное волнение и воодушевление. «Новый год скоро…, — думала она. — И зима настоящая, снежная, морозная — всё готово к празднику. Кроме меня…
Стена... Я всё время вижу её, ощущаю... Сколько ни пыталась пройти мимо неё, уйти от неё или, наконец, пролезть сквозь неё — ничего не получалось. Стену можно только преодолеть, но как? Сквозь стены живые люди не ходят, а призраки — это слишком безрадостно. Мне казалось, что стену можно просто отодвинуть: когда-то мне удалось это...
Знакомство началось со странного вопроса. Маленький человек, почти карлик, с угрюмым круглым лицом и щупленьким тельцем, спросил меня:
— Сколько стоит посмотреть на небо?
Свежий воздух струится по моей комнате, проникает внутрь меня и животворит ещё не проснувшееся тело. «Вот тебе сила и бодрость, — как бы говорит он, — вот тебе радость! Встречай скорее наступивший день!». И я встаю, несмотря на ломоту в суставах и прескверное настроение. Я вдыхаю чарующую свежесть и просыпаюсь.
В это трудно поверить, конечно. Я и сам не сразу поверил: как любой здравомыслящий человек я сначала решил, что с ума сошел я. Но теперь я опытно засвидетельствовал, что с ума сошла таки комната, а не я.
Каждое утро Алексей Петрович начинал с ритуального визита на кухню. Неспешно он открывал дверцу навесного шкафчика с посудой и доставал свою любимую чашку, всегда стоящую с левого края. Затем он включал электрический чайник и, пока тот нагревался, любовался видом из окна, которое выходило в сад.
Всматриваясь вдаль, он видел бескрайнюю дорогу и небо, то благословляющее все вокруг мягким солнечным сиянием, то, наоборот, грозно предупреждающее раскатами грома и вспышками молний. Иногда он видел горные вершины, покрытые, казалось, не снегом, а вполне осязаемым холодом и равнодушием.
Наше знакомство с Машкой — дворовой афганской борзой, далеко не чистопородной, но все же статной и красивой собакой — началось с небольшого укуса за маленький пальчик. То был пальчик моей семилетней дочери. Правда, узнала об этом я лишь по прошествии нескольких лет: так велика была любовь к этой собаке, что пострадавшая даже словом не обмолвилась о случившемся инциденте.
То утро выдалось особенно зыбким, недружелюбным: погода словно мстила Сергею за вчерашние слезы жены. Казалось, она до сих пор плачет ему назло, чтобы причинить боль, чтобы вызвать в нем угрызения совести.