Молчание, в опыте которого распознается реальность Другого

Среди отечественных исследователей рассмотрению темы молчания -посвящена отдельная глава в работе В.В. Бибихина «Язык философии» . Автор с самого начала акцентирует внимание на том, что без исходного молчания речи бы могло и не возникнуть, и поэтому, выбор между молчанием и речью проходит через весь язык, становясь его основой. Но возникает вопрос: если молчание — это основа слова, то зачем нужно делать между ними выбор? Молчать, по мнению философа, способен только человек, только он может удержать тишину словом и всей своей жизнью. Но так как человек есть существо языковое, то молчание для него открывается только в языке, и в нем оно сохранено. Но если молчание является основой слова, то почему же оно сохраняется в слове, ведь природа слов — это знаковые отношения, молчание же, если его рассматривать как отрыв от коммуникации, имеет принципиально иную природу.
Рассмотрению феномена молчания посвящена работа отечественного о исследователя К.А. Богданова «Очерки по антропологии молчания» , где автор пытается рассмотреть различные контексты употребления молчания, и делает это весьма основательным образом. Оценка философом молчания связана с его иррациональной основой, ведь, как говорит автор, ничто так не подчеркивает норму, как абсурдность и парадокс¹. Молчание, в опыте которого распознается реальность Другого, выявляется как универсальное противодействие культуры нормативам социальной тавтологии и как , последняя альтернатива того, что было и может быть еще сказано о человеке. Таким образом получается, что молчание приобретает здесь коммуникативную функцию, ибо с помощью него мы познаем Другого. Но ведь для этого есть язык, а не молчание.
Из зарубежных философов тему молчания затрагивал Л. Витгенштейн в своем «Логико-философском трактате». Она выражена в одном из самых запоминающихся и ярких афоризмов его работы: «6.54. О чем невозможно говорить, о том следует молчать»². Здесь молчание приобретает характер безмолвия» или «невыразимого», что отражает сакральную, мистическую сторону человеческого бытия, для которой не всегда подходит словесная форма. Это понимание молчания роднит его с неявным знанием М. Полани³.
Данный афоризм Витгенштейна пытается разобрать в своей работе «Слово и молчание в русской культуре» М. Эпштейн⁴. Философ замечает, что само построение этого афоризма, связь его первой и второй частей, объединяет молчание с говорением и, тем самым, ставит под сомнение то, что хотел сказать автор. Значит, у молчания и речи есть нечто общее, какой-то общий предмет. Именно невозможность говорить о чем-то делает возможным молчание о том же самом, поэтому молчание получает свое развитие от разговора и становится дальнейшей формой его проявления. Здесь мы видим подход, который трактует молчание как то, что нашло свою основу в речи. Таким образом, если у Бибихина речь возникла благодаря молчанию, то у Эпштейна, молчание - благодаря речи.

В докладе под названием «Язык»⁵ М. Хайдеггер повествует о том, что говорить о языке сложнее, чем писать о молчании, а в работе «Бытие и время»⁶ молчание становится мерой языка. «Язык основывается внутри молчания. Молчание — вот самое скрытое вымеривание меры»⁷. Но если молчание является мерой, значит, оно уже не является основой, ибо мера создает границы, тогда как основа - еще не значит граница, и, в таком случае, слово является мерой смыслообразующего хаотического пространства молчания. Но у Хайдеггера все наоборот, молчание — это граница слова. В этой книге «Бытие и время» философ исследует молчание, которое предполагает в самом себе существование речи, являясь его границей. Таким образом, сущность человека, по Хайдеггеру, покоится в языке, который рассматривается как самостоятельная, самовластная сила, которую нужно ограничивать, и здесь как раз и необходимо молчание как «чистилище» слов. Таким образом, молчание воспринимается как форма или одежда, которая должна одеться на язык и ограничить его края, превратив в подлинный дом бытия. Получается, что молчание становится неким онтологическим объектом, в котором заложены пределы бытия.
У Мерло-Понти в работе «Косвенный язык и голоса безмолвия»⁸ появляется идея о том, что молчание является неким контекстом, который находится как бы вовне, но, тем не менее, наделяет смыслом поток происходящих событий. Но ведь контекст также предполагает словесное выражение, значит молчание, будучи контекстом, приобретает свойство знака.
Если попытаться подойти к рассмотрению темы молчания, исходя из этимологии самого понятия, то «молчание» - это «не произносить ничего, не издавать никаких звуков»¹⁷. А так как звуковая речь непременно связана с коммуникацией, поэтому молчание традиционно рассматривают, либо как средство коммуникации, и тогда оно воспринимается как особый невербальный язык, либо как средство, освобождающее от пут коммуникации, и тогда молчание противоречит слову. В последнем случае, молчание может быть рассмотрено в психологическом, религиозно-мистическом и эстетическом контекстах.

1 Богданов К.А. Очерк по антропологии молчания. - СПб.: Русский христианский гуманитарный институт, 1998.-С. 272
2 Витгенштейн Л. Логико-философский трактат// Витгенштейн Л: Философские работы. Ч. 1. - М.: Гнозис, 1994.-С. 73
3 Полани М. Личностное знание. На пути к посткритической философии. - М.: Прогресс, 1985.-344 С.
4 Эпштейн М. Слово и молчание в русской культуре //Эпштейн М. Слово и молчание: метафизика русской литературы. - М.: Высшая школа, 2006. - 559 С.
5 Хайдеггер М. Язык. - СПб.: Эйдос, 1991. - 23 С.
6 Хайдеггер М. Бытие и время. - СПб.: Наука, 2006. - 450 С:
7 Хайдеггер М. Бытие и время. - СПб.: Наука, 2006. - С. 233
8 Мерло-Понти М. Косвенный язык и голоса «безмолвия»// Мерло-Понти М. Знаки. - М.: Искусство, 2001. -С. 85
17. Бородай Ю. М. Эротика смерть — табу: трагедия человеческого сознания. - М.: Гнозис, Русское феноменологическое общество, 1996. — 416 С.

Катюхина Татьяна Викторовна (канд.филос.наук)
Философско-антропологический анализ феномена молчания