Этнолог и социолог Лео Фробениус разделял все культуры на теллурические и хтонические. Это очень близкая типология к ноктюрну и диурну. Теллурическая культура — это культура горок, холмов, курганов, пирамид, а хтони- ческая — культура ям, нор, окопов, землянок. Теллурические народы организуют пространство через систему выпуклостей. Хтонические культуры копают норы, залезают туда, скрываются, прячутся, там живут и чувствуют себя прекрасно. Это порядок вогнутостей, структура ям. Одни тянутся вверх, другие докапываются до глубин. Не верно считать, что одни здесь «плохие», а другие — «хорошие», одни — «высшие», а другие — «низшие», это совершенно неправильно. Просто одни считают, что смысл в высоте, а другие — что смысл в глубине. Между ними резкое различие культурных архетипических конструкций.
Явно доминирующим мифом, доминирующим мифологическим режимом в России является хтонический — «выкопать яму». Хотя, конечно, есть и элементы строительства, которые обращены вверх — терем, светлица, горница. Сейчас мы посмотрим, откуда они берутся.
Русское: в знаменателе женственность. Различение режимов чрезвычайно важно для понимания структуры русского общества, русского социума.
Безусловно, доминантой воображения русского общества, русской культуры является ноктюрн, и причем ноктюрн мистического толка со всеми вытекающими последствиями. Мы говорили, что драматический режим более связан с ритмом, с эротическим напряжением, с циклической попыткой включить противоположности в драматический диалог. Это явно ближе к итальянцам, грузинам, к аргентинцам, но только не к русским. Драматическая культура — тоже культура ноктюрна, но культура карнавала, культура бала, культура ритмических эротических напряженнй, встреч и расставаний, круговращений, динамизма и перемещения. Возможно, первые славяне — путешественники, первопроходцы речных пространств, торговцы и покорители береговых пространств — имели эту ноктюрническую, но динамическую доминанту. Иначе как бы они освоили гигантские территории от Балкан до Урала, отнюдь не пустые, но населенные упорными и сложившимися этносами (правда, пребывающими приоритетно в режиме мистического ноктюрна, но тоже не всегда)?
И тем не менее русская культура постепенно переходит к режиму именно мистического ноктюрна, даже к его крайней форме — это стремление докопаться до центра вещей, до сути. Отсюда представление о всеединстве мира — русская философия полна идеей всеединства. По сути, в русской культуре мы имеем дело с феминоидным знаменателем. Если говорить о двухэтажной формуле культуры — логос/мифос, то в знаменателе у нас чисто феминоидный тип. Многие русские философы и поэты говорили о «вечной женственности русской души». Александр Блок и Владимир Соловьев отзывались о России как о Софии, Премудрости Божьей, «женской ипостаси Божества». Но в любом случае не было ни одного внимательного и серьезного исследователя России, который бы прошел мимо вот этой особенности русской культуры, русского настроя.
* * *
Постмодернистский логос, который представлял собой в значительной степени продвинутый этап борьбы Запада с его же собственной сущностью. Постмодернизм родился как раз из развития предложения Т. Адорно и всей Франкфуртской школы «мыслить от Аушвица».
Сущность Запада — это воля к власти, как писал Ницше. А вот в рамках постмодернизма Запад стал осмыслять волю к власти как зло. То есть Запад занял в отношении самого себя отрицательную позицию и стал выкорчевывать из себя эту волю к власти, волю к порядку, механицизм, рационализм и т. д. Отсюда на первый план вышли тезисы: либерализм, демократия, права человека, замена государства гражданским обществом, а также лаксизм (вседозволенность), толерантность, гедонизм, эвдемонизм, представление о том, что самые главные ценности — это полная свобода и расслабленность. К кому в первую очередь обращались эти ценности? К авторам Аушвица — то есть к жесточайшим «фашистским» структурам западной души.
Посмотрите, как немцы ходят по улицам: они ходят абсолютно ровно, по прямым линиям, строго вертикально к плоскости тротуара, не в развалку и не раскачиваясь. У каждого строгий маршрут, и он движется к намеченной цели — магазину, банку, фирме, метро, не обращая внимания на окружающее. Так же ходит американская политическая элита в Вашингтоне. Во-первых, все люди элиты в основном белые. Во-вторых, они высокие, голубоглазые. В принципе любой вашингтонский клерк, если его переодеть, прекрасно мог бы играть в фильме о нацистской Германии. Это люди, у которых внутри воля к власти, упорядоченность, жесточайшая диктатура по отношению к себе (и другим), аскетизм, моральные установки, спорт, трудоспособность, исполнительность, четкость. Вот именно это они и хотят максимальным образом сгладить и смягчить, что, впрочем, их проблема. Но когда мы берем постмодернистский логос, призывающий максимально освободить западных людей от своего ди- урнического мифа, от воли к власти, воли к доминации, от воли к порядку, излечить их, что мы делаем? Некритически заимствуем то, что абсолютно нам не пригодно, что не выполнит ни при каких обстоятельствах ни одну из стоящих перед нами задач.
Идея прав человека, свободы, толерантности, демократии никак не вяжется с ноктюрническими принципами русского бессознательного, которое не надо этому учить, потому что это есть внутри, хотя и в иной форме: созерцательности, монизма, некоторой лености, стремления отлынить, укрыться, спокойное и с любопытством восприятие инородца, склонность разделять ответственность с общиной, миром и т.д. Когда взрослых людей, например, начинают учить, как вытирать нос, это означает, что их опускают до детского уровня. И если людям, например, говорить простейшие и само собой разумеющиеся вещи, которые они и так знают, жестко вдалбливать им это, то они начинают деградировать. Русская открытость к миру, русское бессознательное понимание другого заложено в ноктюрническом сознании. Если долбить, что человеку надо достичь чего-то, что у него уже есть, он потеряет и то, что имеет. Так оно и происходит.
Логос (как заимствованный, так и выросший на своей почве) должен предложить порядок, правила игры, нормативы, иерархические структуры, которые будут довлеть над бессознательным и организовывать функционирование социальной рациональности, «коллективного сознания» (Дюркгейм). Но постмодернистский логос Запада в сегодняшнем состоянии, наоборот, максимально релятивизирует все формы порядка, стремится предоставить всем максимум свободы, дробит большой социальный логос до уровня атомарных индивидуумов, каждый из которых считается наделенным своим собственным микрологосом. Тем самым социум начинает выполнять контрфункцию. Логос вообще должен упорядочить рациональную модель, а постмодернистский логос ее разлагает. Логос призван создать систему управления, подчинения, иерархизации механической связи отдельных элементов, а постмодернистский логос своими парадоксами ее только расшатывает. На Западе это не так фатально, так как порядок у западного человека внутри, в мифе. Но в нашем случае это настоящее социальное самоубийство.
В результате то общество, в котором мы живем, находится не просто в хроническом противоречии между очередным западным заимствованием (логосом) и внутренним нашим состоянием (мистическим ноктюрном), как было много раз в истории. В течение почти всей нашей истории у нас имелось глубокое противоречие между народным знаменателем и заимствованным числителем русской власти, русской культуры. Но сейчас это противоречие приобретает особо трагический характер, потому что постмодернистский логос, который привнесен реформаторской элитой 1990-х, полностью демобилизует и разлагает остатки рациональных структур социума. Он не укрепляет их, но, наоборот, рассеивает, дробит в порошок. Идея прав человека, свободы, индивидуализм, смена пола, эгоизм, «Бивис и Баттхед» из МТУ как идеальные архетипы современного нового поколения россиян — это что угодно, но только не мобилизационная программа. Но постмодернизм говорит: проект, мобилизация, порядок есть не что иное, как «фашизм», расизм. Для людей Запада это, наверное, так, потому что у них это внутри, но у нас-то внутри все другое, скорее полный беспорядок и расслабленная сосредоточенность на созерцании непостижимой тайны жизни. И когда массам сверху — от лица элиты — делегируют постмодерн, то навязывают не порядок, а не наш, чужой беспорядок. У нас есть свой русский беспорядок, имеющий свою собственную нок- тюрническую, мистическую — эвфемистскую структуру. Когда нам плохо, мы описываем это как «хорошо», когда нас унижают и бьют, мы считаем, что «учат», когда жить больше невозможно и все вот-вот рухнет, мы с уверенностью говорим «все впереди» и т. д. Так работает миф, и он и есть народ в его глубине. И если бы к этому мифу обратились, то энергия была бы вызвана колоссальная. Не факт, что это дало бы позитивные результаты, но энергия была бы точно выпущена гигантская. Но нам говорят: вам нужен не этот беспорядок русский, а какой-то чужой беспорядок, чужой хаос, который вообще к нам ни исторически, ни концептуально, ни с точки зрения социальной топики не относится. Естественно, ни к чему, кроме как в тупик, это привести не могло и очень быстро — к концу 1990-х годов — именно туда и привело.
* * *
Асимметрия между диурном и ноктюрном
Смысл различия между режимом диурна и режимом ноктюрна заключается в том, что режим диурна смерть и время ставит на противоположную от себя сторону, смотрит им в лицо и говорит, что это абсолютное зло. Таким образом, сам режим ноктюрна и стремление поступить как-то иначе, чем диурн, с проблемой смерти и времени, с точки зрения режима диурна попадает в категорию зла. Поэтому режим диурна, борясь со всеми видами смерти и времени, борется и с самим режимом ноктюрна. Это обстоятельство, согласно социологии глубин, составляет одну из главных причин психических расстройств и культурных, социальных дисфункций. Режим диурна выносит отрицательные вещи — смерть и время — по ту сторону от себя и наделяет их монструозными чертами. Режим дня выступает против ночи и, соответственно, против того, что находится внутри ночи. Все, что находится внутри ночи, для режима дня представляет собой абсолютное зло. Но совершенно не так все происходит с точки зрения ноктюрна. Мы, наверное, уже можем догадаться, что здесь нет прямой симметрии. Для режима диурна ночь — это враг. А для режима ноктюрна никакого врага принципиально нет. Он стремится либо релятивизировать в драматическом комплексе архетипов эту вражду, либо вообще снять ее в мистическом нутритивном (дигестивном) режиме. Между двумя типами архетипов, которые связаны, с одной стороны, с режимом диурна, обостряющим и разделяющим все, и, с другой стороны, с режимом ноктюрна, который, наоборот, стремится смерть и время либо релятивизировать, сделать относительными, либо от них укрыться через мимикрию и имитацию, возникает асимметрия. И вот здесь следует высказать одно важное соображение: ночь может существовать без дня. Ночь существует сама по себе, в ней не видно различений. Днем же все различия видны. Эта асимметрия чрезвычайно важна для того, чтобы понять структуру человеческого воображения, структуру культур, фольклора, религий, социальных, политических институтов и процессов любого масштаба — от глобальных до региональных и локальных.
Антифраза и уменьшительность
Одной из классических крайних фигур крайнего эвфемизма в риторике является фигура антифразы. Антифраза — это когда, например, человек увидит карлика и говорит: «Подрос ты здорово, продолжай в таком же духе и дальше». Вместо того чтобы назвать карлика карликом, он называет его некарликом. Или когда человека выгнали с работы, лишили зарплаты, оставили без средств к существованию, ему'говорят: «Ну, тебе повезло, теперь ты заживешь!» Вот это антифраза. Она чаще всего используется иронически.
Но в данном случае для социологии глубин неважно, почему мы называем карлика некарликом — из иронических побуждений или из каких-то других. Самый главный момент здесь в том, что в режиме эвфемизма, и особенно в режиме антифразы, происходит приручение отрицательных явлений.
Режим ноктюрна еще характеризуется следующей стратегией — использованием операции уменьшения, «лилипутизации».
Если в режиме диурна все приобретает гротескно огромные черты — великаны, небоскребы, то в режиме ноктюрна, напротив, все уменьшается. Это режим матери, которая держит ребенка на руках. Миниатюризация предметов. Например, легенда о Мальчике-с-пальчике. Множество сюжетов, где фигурирует что-то совсем небольшое: мужичок-с-ноготок, грибок, сучок, стручок, горошинка, Дюймовочка и т. д., — характерный признак режима ноктюрна.
Также к режиму ноктюрна принадлежат уменьшительно-ласкательные суффиксы — коробочка, человечек, Вовочка, Леночка и т. д. Если вы сталкиваетесь с навязчивым употреблением уменьшительно-ласкательных суффиксов, вы имеете дело с режимом ноктюрна. И наоборот, если есть тенденция к преувеличению — чудище, человечище, волчище и т. д., это, как правило, верный признак диурна.
Бездна и чаша
Для диурна также характерны образы, которые связаны с падением. Это падение как таковое, особенно падение в бездну, резко вниз, вдоль отвесной стены. Мы часто видим эту ситуацию в американских фильмах. Если вы обратите внимание, в русских фильмах очень редко кто-то куда-то несется, а тем более падает. А если вы посмотрите американские, в них обязательно кто-то да падает. Хоть раз. Либо что-то падает и бьется. Не так важно, что это или кто это, — в любом случае проявляет себя образ бессознательного. В русских фильмах, даже в сегодняшних «либеральных», очень редко предметы, а тем более люди, падают вниз, в пропасть, срываясь, скажем, с десятого этажа. А в американских все летят. Это признак катаморфности системы символов, которые работают в режиме диурна. В режиме диурна герой постоянно сталкивается с бездной. Он должен либо лететь, либо низвергнуться вниз. А вот в режиме эвфемизма бездна начинает выступать в форме чаши. Образ один и тот же. Ночь, женское начало, как иное, нежели мужчина (или субъект). Но диурн воспринимает это как гигантскую зияющую бездну (преувеличивая), а ноктюрн уменьшает бездну до чаши. Если кто-то кому-то дарит чашку, например, на день рождения или в качестве подарка к празднику, надо понимать, что вам дарят бездну, но бездну в режиме ноктюрна, бездну прирученную, бездну, которую ласково назвали «чашкой». То есть ее эвфемизировали вплоть до антифразы.
То, что является объектом ужаса, ненависти и преодоления в режиме героического диурна, в режиме ноктюрна (в режиме царства матерей) представляет собой небольшие компактные предметы, которыми можно завладеть, поставить в шкаф, которые могут стать своими, и тем самым их острота и отчужденность, опасность и риск, в них заложенные, снижаются и испаряются.
Русские как глишроидный тип
Но будет совсем по-другому, если вас пригласят представители русской диаспоры. Любой русский, который живет за границей, станет немедленно изображать из себя француза, американца, англичанина, будет стремиться быть еще большим «французом», «американцем» и «англичанином», чем сами французы, американцы или англичане. Своих соотечественников за рубежом русский будет сторониться, прятаться от них, пятиться. Если он услышит родную речь, то, скорее всего, высокомерно поморщится. Почему? Потому что в русских доминирует ноктюрн, феминоидный ноктюрн, который становится на сторону другого, забывая о себе. Отсюда пластичность, удивительная талантливость, одаренность русских людей, которые способны подражать, имитировать кого угодно, великолепные способности к музыке, театру, пластическим искусствам. Русская культура, русское искусство являются непревзойденными в силу того, что для русского человека довольно легко перейти на сторону объекта, слиться с ним, погрузиться в него.
В Германии же, например, доминируют немецкая культура и немецкий стиль. Это — режим диурна, преимущественно героический стиль — в рациональном и нерациональном его аспектах. В любом случае, идет ли речь об ар- тократии Вагнера и его героических мифов или о немецкой философии Канта, Гегеля, Лейбница, мы везде видим до- минацию героических, различающих (иногда рациональных, иногда нет) начал. Русские же с огромным трудом отличают одно от другого, но не потому, что они глупы, а потому, что у русских иная установка в знаменателе.
Мы такие, потому что мы с точки зрения психологии представляем собой глишроидный тип. Глишроидный тип — это тип, который вискозным образом склеивает предметы вокруг себя. Склеить, не отделить, а соединить, не различить, а слепить одно с другим — это огромная работа, которая без устали ведется на уровне бессознательного в нашем народе. Велась всегда.
Возможно, это связано с тем, что русский народ вплоть до начала XX века в основном жил в режиме мирного сельского труда. Основой современного {а тем более исторического) русского народа являются, как правило, потомки крестьян. Мы с вами — потомки крестьян или потомки ремесленников. То есть мы принадлежим к тому, что можно отнести к области Квиринуса в трехчастной системе Дю- мезиля. Однако й другие народы живут под знаком Квиринуса, но делают из этого другие выводы и свою культуру структурируют иным образом. Поэтому присвоение индекса феминоидности и мистического ноктюрна русской культуре говорит о многом, но не обо всем.
Тем не менее совершенно очевидно, что наличие в русском народе бессознательной доминанты ноктюрническо- феминоидного толка предопределяет нашу реакцию на все.
Это утверждение, которое может казаться банальным или абстрактным, на самом деле является методологическим ключом к глубинному изучению социальных процессов, с которыми мы имеем дело. Почему, собственно, мы, русские люди, строим империю, почему у нас огромные пространства? И почему при этом мы видим, что у русских отсутствует инстинкт завоевателя? Посмотрите на англичан, на испанцев или португальцев, которые, захватывая новые области, активно населяют их, привозят рабов, уничтожают и подавляют местное население, подвергают его геноциду, начинают немедленно выкачивать из него все средства и обманывать, покупая обширные земли за пустые стекляшки или огненную воду. Манхеттен, купленный за бусы, с уничтоженным под корень местным индейским населением? Что это такое? Это — колониализм диурнического толка. Приплыли белые господа, которые начинают немедленно эксплуатировать местное население, и делают это безостановочно, пока у них это получается, покуда для этого хватает воли к власти. Русские строят империю совершенно иначе. Они все склеивают, что попадается под руку, слоняются без цели, без смысла, без особых задач, и постепенно территории, которые принадлежат другим, не менее интересным цивилизациям, отнюдь не являющимся пустыми или примитивными, оказываются в составе Русской империи. Просто это действует «русский клей», глобальный феминоидный «русский клей», который, не желая завоеваний, покорений, создания гигантских территорий, тем не менее выстраивает совершенно особую, поразительную, не имеющую, наверное, аналогов в мире, специфическую империю ночи, империю сна, империю женских сновидений, империю клея, которая собирает народы, пространства, хотят они того или нет, и может быть, являются в чем-то и жестче, и древнее, и разумнее, чем мы. Но мы постепенно их облекаем магмой русского народа. И вот русские «очарованные странники», которые описаны, в частности, у Лескова, идут без цели, без особой задачи, без каких-то определенных поручений. Или, например, им дают одно поручение, они его не очень поняли и начинают выполнять что-то другое. Почему они его не поняли? Можно ли сказать, что они идиоты? Нет, просто у них внутри, в бессознательном одно с другим настолько связано, что, выполняя что-то одно, они могут выполнить случайно другое.
* * *
Русь (диурн) и славяне (ноктюрн)
Давайте рассмотрим первый этап русской истории. Приходит «Русь», которая создает государство. Русь не просто приходит, ее приглашают местные феминоиды, которые обжились, накопили всего и говорят словами Нестеровой летописи: «Богатства у нас много, земля есть, а порядка нет». Что такое порядок? Порядок — это, конечно, не мистический порядок ноктюрна. Режим ноктюрна не создает порядка. Он может выкопать яму, детей нарожать, может на охоту ходить, грибы собирать, хлеб сажать, богатства накопить. В принципе славянский порядок был гораздо живее, чем предшествующий ему финно-угорский, и потому, что славяне быстро плавали по рекам, валили и палили лес, сеяли хлеб, осваивали земли — в общем, «прибирали» потихонечку к рукам все, что находили на берегах. Славяне распространялись, богатели, осваивались, но порядка не было. Порядок как логос, как социальный логос, они решили искать где-то в другом месте. И нашли его у варягов. Теперь немного о норманнской теории. Некоторые считают норманнскую теорию «измышлением немецких ученых XVIII века, которых Петр завез в Россию при организации Университета» и на этом основании отрицают ее. В Ипатьевской летописи, разобранной Татищевым, многие ищут сведения о том, что Рюрик был славянином, внуком Гостомысла, и т. д.13 С точки зрения социологии глубин неважно, кем были на самом деле этнические представители варяжской знати, которые пришли вместе с Рюриком и создали политическую элиту первых эпох Киевской Руси, предопределив и всю позднейшую сословную структуру России. Но важно, что они были носителями чего-то иного, нежели большинство славян, носителями «нового порядка», другого режима бессознательного, И именно это отражено в летописях. Может быть, это какая-то искаженная правда, но это не принципиально. В истории призвания варягов мы сталкиваемся с классическим сценарием истории возникновения государств, который описан у множества других индоевропейских народов.
Тот же самый пример, о котором мы говорили, — это римляне и сабиняне.
Местные сабиняне поклоняются Квиринусу, пашут землю, собирают богатства, занимаются ремеслами, копят материальные средства. Римляне, поклоняющиеся Юпитеру и Марсу, совершенно иной тип — они носители порядка, войны, иерархии, доблести, вертикали. Сочетание прибывших с Язоном первых римлян {Ромул и Рем) с местным населением сабинян дает полноценное Римское государство. В этом сочетании режимов диурна и ноктюрна — исток империи и ее социума, который является образцовым не только для западноевропейских государств, но и для восточноевропейских — в частности, для Византии и ее политических наследников (Руси, Сербии, Грузии, Румынии, Болгарии, Греции и т. д.)
Похожий пример дает Франция. Основным населением этой страны являются потомки галлов. Галлы — это кельтский народ, который говорил на кельтском языке. Вначале их завоевали римляне, и тогда потомки галлов стали говорить на вульгарной латыни, а потом, когда Рим пал, Западно-Римская империя пала, их завоевали варвары-франки. Франки — это немцы, германское племя. Современные французы, которые построили образцовое государство, — это этнические галлы, которые говорят на языке первых завоевателей — римлян, а называют себя по имени завоевавшего их когда-то германского племени.
Нет ничего удивительного, что такие же ситуации повторяются с другими народами. Современные итальянцы не называют себя «сабинянами», они возводят свое происхождение к римлянам. И точно так же мы, русские.
Возможно, мы к «Руси», которая пришла вместе с Рюриком, то есть к варягам, имеем довольно отдаленное, косвенное отношение, но называем себя «русскими», хотя изначально мы все-таки в большинстве своем именно славяне. Славяне в социологическом смысле — не этнические славяне, а славяне как социальная группа и носитель мистического феминоидного ноктюрна.
* * *
Европа, как мы видели, есть поле преимущественной рационализации, логоцентризма, модернизации тех же самых индоевропейских, в основном германских, народов; это — режим диурна. Соответственно еще одна волна диурна приходит к нам через Петровские реформы. Петровские реформы — это очередное издание внешнего логоса. Изначально пришел логос к нам, славянам, извне; и позднее он постоянно подпитывался или комбинировался с помощью внешних энергий; и вот наконец он пришел в форме западнической.
Когда мы берем западную, европейскую культуру, мы видим, что их логос (это самое важное, пожалуй) вырастает из их же мифоса. Потому что их миф — это миф диурна, и логос вначале прорастает из него, а уже потом становится в оппозицию этому мифу.
Первая попытка рационализировать миф встречается у Платона. В рамках греческой культуры этот процесс происходит естественным образом. Из их бессознательного прорастает их сознание, а потом уже начинает войну с собственным бессознательным. Это можно назвать таким термином, как «эндогенная модернизация», то есть переход конгруэнтного мифоса в конгруэнтный логос, хотя и не без проблем, естественно, тем не менее это происходит исходя из внутренних факторов. Миф Запада, миф индоевропейской культуры, германский миф — это миф диурна. Из него вырастает специфическая рациональность, рациональность, которую мы сегодня считаем единственной, основной и универсальной. И поэтому на Западе это происходит относительно гармонично.
В нашем случае мы видим, что логос постоянно приходит извне. Соответственно, это экзогенная модернизация, потому что с местным бессознательным этот логос, который является продуктом нерусского, неславянского диурнического мифа, никак не связан. Отсюда фундаментальное непонимание между верхами и низами, крепостничество, холопство — и отсюда самая главная проблема русского общества, которое основано на фундаментальном противоречии между славянским ноктюрническим базисом (естественно, это не экономический, а мифологический базис) и заимствованной надстройкой — в форме логоса, который импортирован извне.
Дугин А.Г. Логос и мифос. Социология глубин
Излагаются принципы «социологии глубин» (Ж. Дюран), основанные на изучении общества параллельно на двух «этажах» — на уровне рациональном («коллективное сознание» — Э. Дюркгейм) и на уровне иррациональном («коллективное бессознательное» — К.Г. Юнг).
Сайт Светланы Анатольевны Коппел-Ковтун
Оставить комментарий