Дневник
Больше доверяю скрытому от других, чем выставленному напоказ и явленному. Как я вижу сокрытое в других? Сокрытым в себе вижу... Моё сокрытое едино с сокрытым в других.
А как я вижу своё сокрытое? Я вижу то в себе, что не видно никому, и исследую его в себе, не пытаясь себя обмануть. Сокрытое в таком случае не сокрыто - ему незачем таиться от меня.
*
Добродетель? Она, даже когда таится, шатка в человеке. В выставленной напоказ добродетели больше гордыни и тщеславия, чем добродетели - если последняя вообще там есть.
Гордость в паре с тщеславием на многое способны.
*
Что искать в людях? Только Бога! Человек непременно подведет и опрокинет любые ожидания и надежды.
Бога в других ищут богом в себе. Является ли свой бог гарантией, что и другой в себе откроет бога? Нет, но кто умеет видеть скрытое, увидит бога в другом, даже если сам другой его не видит.
А дьявола увидит или его только дьяволом в себе можно видеть? Наверное второе напрашивается, но на самом деле богом в себе можно видеть всё.
*
Что более всего сокрыто в людях? Их вечное, божественное. Даже человеческие добродетели часто норовят заслонить собой Бога - из гордости. Тем более недостатки другого человека сильно мешают видеть божественное дно другого, и кажется, что божественного в нём вовсе нет. А оно есть - всегда, только добраться до него сложнее, чем до ада души (своей или другого - не суть важно).
Здесь верно видение Цветаевой: явными после смерти станут не столько недостатки, сколько достоинства - вечные достоинства
Былых заслуг не бывает. Всё, что было, должно оставаться в том или ином виде, а если не осталось, то и не было.
Где должно оставаться? В ближних и дальних, в мире - для ближних и для дальних.
Созерцание - это очень конкретная вещь, т.к. вопрошание всегда конкретно направлено. С другой стороны, созерцание - не утилитарная вещь, хотя кажется, что конкретное и утилитарное суть одно. Нет, утилитарное - это корыстное по сути.
* * *
Созерцать - это не выдумывать, а смотреть духовным оком. Настоящее созерцание всегда сопряжено с реальной жизнью, с рожденным в процессе жизни живым вопрошанием.
Просто из любопытства истинное созерцание невозможно, потому что только опыт жизни рождает вопрошающего - того, кто способен созерцать. Без вопрошания - реального бытийного запроса - человек созерцает свои фантазмы.
Отсюда видно, что настоящая теория - это всегда и практика, практика предшествует теории. Другое дело, что практика может быть весьма разнообразной, не всем очевидной. Но, в любом случае, мыслить, что теория это что-то предшествующее практике, а потому мнимое - неверно. Теория, конечно, может только быть умственной, но она непременно должна быть укорененной в практике, чтобы быть истинной.
При этом важно понимать, что корыстное, утилитарное созерцание в принципе невозможно. Чистота взгляда - это всегда смотрение не ради какой-то выгоды или пользы. Об этом изестное высказывание Хайдеггера: «Самое полезное - это бесполезное».
Созерцание укоренено в опыте, но взлетает над ним, освобождается, ради свободы взгляда.
Марионетка с оборванными нитями кажется неуклюжей в сравнении с марионетками на нитях, которыми кто-то управляет. Но она САМА стоит и движется, прямостояние - её подвиг.
Социальный человек - это и есть марионетка, а подлинная личность, возможная только в Боге - не марионетка. Бог освобождает от нитей, человек тогда движется в потоке Его энергий (я в Боге и Бог во мне - разное). Свободный от нитей имеет непосредственный доступ к стихиям - в отличие от марионеток.
Социальный человек защищен от стихийного в себе, но и Бога для него не существует, даже если он так не думает.
Освобожденный от нитей марионетки человек и падает иначе, чем марионетка, и встаёт иначе, и движется, и творит иначе. Он иначе живёт, иначе растёт, иначе страдает. В том смысле что он САМодвижим.
Цветаева мне кажется таким человеком - без нитей (или почти без), в этом и есть её юродство.
* * *
Марина Цветаева:
«Мне больно, понимаете? Я ободранный человек, а Вы все в броне. У всех вас: искусство, общественность, дружбы, развлечения, семья, долг, у меня, на глубину, ни-че-го. Всё спадает, как кожа, а под кожей — живое мясо или огонь: я — Психея. Я ни в одну форму не умещаюсь — даже в наипросторнейшую своих стихов! Не могу жить. Всё не как у людей... Что мне делать — с этим?! — в жизни».
«Одна из всех, за всех, против всех».
«Я никогда не шла против человека, всегда - против людей».
* * *
Её непревзойденная поэзия суть преодоление её всегдашней беды, и без этого переживания беды такой сильной поэзии не было бы. Такова цена...
Поэзия сбывается. Причем не единожды, а всегда, т.е. снова и снова.
Сначала она есть. Поэт встречается с ней в себе, находясь в мире - встречается через мир. Так в поэзии встречаются мир, человек и поэзия. Поэзия сбывается в мире через человека - сбываясь в человеке и его тексте, в стихотворении, причём настоящее стихотворение всегда больше автора.
Затем уже сам текст раскрывается и сбывается в других людях - читателях, причем и сам автор принадлежит к ним, потому что он автор только в момент творения, а потом он - такой же читатель.
Текст сбывается и в личности, и в судьбе автора - это расплата за авторство, за прямое прикосновение к стихиям. В итоге и автор, и его судьба являются как бы обожженными на уровне вещества, и эти ожоги не проходят, не заживают никогда, потому что они суть приобщение к вечному.
Поэзия сбывается на всех бытийных этажах человека (если он её впустил), она может переходить с одного этажа на другой, как бы гуляя по всем спектрам его существования. Она - целое, она осуществляется исцеляя нецелое или выявляя (открывая, делая видимым для созерцателя) и то нецелое, которое исправить ей не под силу.
Если нельзя, но очень хочется, то значит можно? Особенно если ты женщина - «чего хочет женщина, того хочет Бог»*...
Сколько соблазнов!..
Кто-то ответит «да!», кто-то «нет», кто-то, как и я, будет оговаривать особенности или условия - когда и кому «да», а когда и кому «нет»**. Но важно понять почему это так или иначе.
Добродетельный человек - это лишённый пороков человек: в нём, возможно, много недостатков, но не пороков. Порочному человеку надлежит следовать правилам (всегда!) - это его убережет от многих бед. Если же человек долгое время подвизался в служении Богу, если он очистился от самодурства, он может решить, что уже стал добродетельным, хоть и не вполне совершенен. Такой человек может рискнуть проверить себя - можно ли довериться внутренним, сердечным хотениям (блаженны те, чьи хотения ведут в блаженство единения с Богом). И, кстати, это способ лишний раз убедиться в собственном несовершенстве...
Внутри у нас текут реки устремлений и желаний. Когда человек всецело предан Богу, его хотения угодны Богу («уже не я живу, но Христос во мне»). Когда же человек вслушивается в потоки человеческих хотений в себе и подчиняется им (своим собственным или своих близких - не суть важно), он, как правило, заблуждается. Только Божья воля ведёт к Благу, потому и в других, и в себе следует слушать, прежде всего, голос Бога, и ему подчиняться, а для этого надо уметь различать голос самости и голос Бога в себе.
Особая ловушка ждёт именно женщин, т.к. женская природа жаждет послушания Богу и
Кризис неравности себя себе: себя земного себе небесному. Наверное вся жизнь является таким кризисом, и только в процессе самообмана человек забывает сколь несовершенен он в сравнении с собой же настоящим (небесным, всегда присутствующим в земном).
Однако есть нюансы... Человек может убегать на своё небко от себя земного (и от всех других земных - к другим небесным; это случается нередко с поэтами, например, и это можно назвать синдромом Цветаевой). Оставаясь ТОЛЬКО небесным как можно дольше, человек может потерять себя земного (утратить связи с собой земным или, наоборот, недостаточно их наладить) - познавая себя небесного, забыть земного, как нерадивая мамаша забывает о ребенке, предаваясь своим любимым занятиям и удовольствиям. Духовное делание тоже может быть удовольствием (оно таковым и является по сути, оно - блаженство).
Важно, чтобы христианин не был такой мамашей для своего внутреннего человека (Ребёнка) и для себя внешнего, земного. И всё же не всем дано умение быть одновременно в двух мирах. Юродивыми, вероятно, становятся именно такие - люди, внешний человек которых сильно мешает внутреннему расти в Боге, и они отбрасывают внешнего, как ящерица - свой хвост в случае опасности.
Кризис неравности себя себе - путь к совершенствованию, потому муки эти - благословение (для того, кто имеет желание и силы расти) или проклятье (для того, кто погряз в грехах и выбираться не готов или уже не может). Последние могут потерять всё, утратив бесполезные для них муки совести.
Возможно, в мире никогда не было столько совершенства - достичь мастерства в том или ином делании теперь просто, благодаря технологиям (и доступности способов самосовершенствования). Но это специфическое совершенство - оно действительно осуществляется лишь на уровне компетенций. Внутренний человек при этом может быть почти не задействован, личность может при этом отсутствовать или быть совсем не развита - вместо неё и на её месте развивается социальный человек (индивид). Только!
Странно прозвучит, но, похоже, дурная бесконечность открывается теперь и на этом пути - бесконечное самосовершенствование компетенций (но не внутреннего человека).
* * *
Гераклит: «Многознание уму не научает»
Даровитый человек очень уязвим - как скоростная машина в сравнении с обычной: от малейшего камушка летит в кювет.
В отличие от святого, вероятно.
Уничтожение «строительных лесов» закона личности на земле - да!
Наверное, страдание бывает и бесплодное (когда не теми мышцами души страдается - ложными, и истинное - углубляющее, ведущее к самопознанию и познанию истины.
Последнее, о чем нельзя не сказать — это об идее страдания как способе обретения счастья у Достоевского, ибо она становится по-настоящему понятна только как звено в цепи предыдущих рассуждений.
Одно из наиболее ярких выражений этой идеи — черновая запись к роману «Преступление и наказание»:
ИДЕЯ РОМАНА. 1 ПРАВОСЛАВНОЕ ВОЗЗРЕНИЕ, В ЧЕМ ЕСТЬ ПРАВОСЛАВИЕ.
Нет счастья в комфорте, покупается счастье страданием. Таков закон нашей планеты, но это непосредственное сознание, чувствуемое житейским процессом, — есть такая великая радость, за которую можно заплатить годами страдания.
Человек не родится для счастья. Человек заслуживает свое счастье, и всегда страданием.
Тут нет никакой несправедливости, ибо жизненное знание и сознание (т. е. непосредственно чувствуемое телом и духом, т. е. жизненным всем процессом) приобретается опытом pro и contra, которое нужно перетащить на себе» [Достоевский, 1972–1990, т. 7, с. 154–155].
В более позднем — и опубликованном, а не предназначенном лишь для себя, и потому прописанном гораздо более подробно, с разъяснением читателю того, что в записи для себя было редуцировано как очевидное — тексте Достоевский будет различать страдание и мученичество — и они будут путем (или перекрыванием пути) не к счастью, а к истине (
Некоторых великих не перестают ругать и после смерти. Так что не просто всех великих, а, скорее, отдаленных во времени великих - если всех... А что до понимания, то понять великого может ТОЛЬКО равно великий - это неизбежно, ибо всякий понимает в свою меру.
Всегда считалось правильным хвалить Платона, но не понимать его. Это общая судьба всех великих людей.
Бертран Рассел
Наверное, чтобы не мешать гению. Человеку нужно чувствовать себя нужным, а гению полезнее гонения. Такова природа вещей...
Сегодня день памяти Павла Егорова
Вот понимаешь, что здесь все так. Вроде смиряешься с этим, успокаиваешь себя и других, представляешь свою кончину, мол не нами придуманы эти правила. Все как и все, все как всегда.
Вот иногда ходишь по улицам Петербурга и думаешь: А вот Петербург, ты чей? Вот тут мы сидели с Павлом Григорьевичем. А тут гуляли, тут пили, тут думали. А вот тут Павел Григорьевич давал концерт. А вот тут преподавал.
Остались улицы, дома, дворы.
И знаете, что я подумал? Что Петербург становится каким-то бесхозным. Нет. Его смотрят. На него смотрят. Его любят. В нем живут. С ним живут. Смотрят на памятные доски, тут жил, тут был.... Людей много, машин. Но не хватает кого-то одного.
Не хватает Павла Григорьевича. Мне не хватает.
В мастерской я слушаю его диски. Рисую и слушаю. Слушаю Чайковского, Бетховена. Слушаю Шопена, Баха. Слушаю Шумана. Боже, а ведь только Павел Григорьевич понимал Шумана. Он все понимал...
Я слушал его и тогда, когда он был жив. Но когда его нет, я слушаю по-другому. Почему так? Почему мы не оцениваем и не понимаем творчество человека при жизни так, как после смерти? Почему мы не говорим ему то при жизни, что хочется сказать после смерти? Почему мы начинаем все ценить по-другому именно тогда, когда это теряем? Откуда эта закономерность?
Ругнуться талантливо не с кем. Выпить
Не согласна! Если прощает святой человек, то его прощение делает лучше прощаемого. Если прощает любящий - он улучшает своей любовью прощаемого. Любовь - это луч жизни, попадающий в этот луч преображается настолько, насколько готов к этому преображению.
Благословение (в том числе через прощение) непременно освещает путь благословляемого. Только самые отпетые мерзавцы развращаются прощением - именно потому, что им природно поругание святого и чистого. И слабовольные могут быть ведомы грехом, а не сердцем - таким нужно прощение с поддержкой, прощение с укреплением сил.
Великодушие близких, а не суд и карательный подход нужны человеку для исцеления. Последнее - действительно есть последнее средство и для «последних» людей, которые уже не стремятся к Благу.
Прощение надо отличать от потакания греху, оно действительно губит, а не спасает. Отказывать надо не человеку, а греху в нём, человеку надо давать жизнь, а не отнимать её. Потому иногда надо быть вместе с человеком в его грехе - без осуждения, разделяя не грех его, а жизнь, чтобы не отдавать человека греху.
Встретила на днях знакомую, которую давно не встречала - у неё семейные проблемы, я немного в курсе, т.к. она советовалась со мной. Говорит, что ходят к психологу, пытаясь сохранить отношения.
На её примере мне стало вполне очевидно, что психолог (наверное так у многих, если не у всех), прежде всего, стал местом их общения, своего рода местом встречи, местом их разговора друг с другом.
Кажется странным, что два, казалось бы близких, человека нуждаются в третьем, чтобы поговорить. Да, психолог также владеет некоторыми знаниями о природе человека, знает как работают в нас поведенческие алгоритмы, но ведь у каждого человека есть он сам под рукой - познавай!
Некогда? Да, но ведь и неохота, в людях укоренена привычка к убеганию от человека в себе, к убеганию от себя. А значит и от другого в его подлинности.
Люди живут в грёзах и фантазиях (которые рассеиваются), в страстях (которые остывают), в деле (общем деле) - всё это место встречи человека с человеком. А сердце человеческое живёт во Христе, только это надо понять правильно. Во Христе мы и встречаемся друг с другом по-настоящему. Не в психологе! Психолог в данном случае - квазихристос. Хотя, безусловно, и психолог может пригласить во Христа, если он - реальный христианин (номинальным быть мало).
С другой стороны, это очень по-человечески - обратиться за помощью к другому человеку, когда не справляешься. Психолог тогда - помощник. Но вот вопрос: почему двое в паре не могут стать друг для друга такими помощниками? Опять же,
Если человек чувствует боль в том месте, где у него травма, где он сломан или его сломали, это нормально. То же самое касается и нашего внутреннего человека. Чувствовать боль - не значит быть злопамятым, злая память помнит то, что прошло, чего уже нет.
Ошибкой является как раз игнорирование реальной боли - травмой надо заниматься, лечить, иначе болезнь не исчезнет, а, наоборот, разрастётся.
Боль - это нормально, она - симптом живого.
Игнорирование боли, особенно чужой - свидетельство неадекватного восприятия боли, которое чревато последствиями.
Терпение - не про игнорирование, а про способность выдерживать боль в моменте, пока нет возможности ею заниматься.
Выносливость - это что-то вроде грузоподъёмности. Крепость материала тут первична, терпение - как бы дополнительные бонусы. Но любой человек может что-то выносить лишь некоторое время (в моменте), если же время, когда надо терпеть, длится слишком долго, изнашивается даже самый крепкий.
Из двух людей, кто покажется лучше: тот, кто старается выглядеть лучше, чем есть, или тот, кто вовсе не старается как-то выглядеть, кто всегда таков, как есть? Бывает, что человек внутри намного лучше, чем вовне, и, наоборот, вовне намного лучше, чем внутри.
Не надо доверять кажимости больше, чем она того стоит.
«Всё тайное станет явным» - про что это? Кто-то читает - о тайных грехах, а Цветаева прочла о тайном свете, о скрытом под спудом человеческих несовершенств достоинстве. Правда моя станет явной, а не неправда, - говорит она. Как это сильно сказано и, главное, сильно понято, пережито, увидено и передано!
Человеческие грехи очень часто результат коллективной деятельности на протяжении веков, там мало личного, больше социального, генетического, культурного (да, культура оказывает не обязательно положительное воздействие, часто как раз наоборот, ибо культура легко уводит от органичного человеку как творению Бога в нечто ему чуждое и даже противное).
Бог будет судить наш миф. Он будет сравнивать его со Своим, но не только. Человек по определению не может совпасть с Богом вполне - ему доступны только правильные жажды и устремления.
Вот моя неправда передо мной - сколько в ней меня лично? Мой миф покажет, т.к. он изобразит моё отношение, а не только действие.
Но человек создаёт миф не только о себе, но и о близких и дальних, о мире и Боге. Вся эта совокупность моих мифов и есть мой миф, который будет рассмотрен на Страшном Суде.
Неправедность человеческого суда в том, что судить поступок другого человек не может, он не знает тысячелетней истории этого генома, не знает каково влияние обстоятельств, пришедших от других, от мира, от близких, от болезней, от времени... Сколько в том или ином поступке (и добром, и злом) именно этого человека? Хорошее мы обычно приписываем себе, а
Из разговора с близкой сестрой во Христе:
Ни ты, ни я не знаем как лучше - я не прошу совета в тупом смысле слова.
Более того, человеческий ум глуп в таких вопросах, он опасен - самодур потому что: и мой, и твой ум. Но Бог посреди нас: человеку становится легче разобраться в себе, когда он перед человеком и перед Богом одновременно.
Вот проблема - если есть что сказать по ходу дела, скажи. И что будет приходить на ум, пиши...
У прп. Силуана то же самое: «Держи свой ум во аде и не отчаивайся»
Но не та жизнь, которая страшится смерти и только бережет себя от разрушения, а та, которая претерпевает ее и в ней сохраняется, есть жизнь духа. Он достигает своей истины, только обретая себя самого в абсолютной разорванности. Дух есть эта сила не в качестве того положительного, которое отвращает взоры от негативного, подобно тому как мы, называя что-нибудь ничтожным или ложным, тут же кончаем с ним, отворачиваемся и переходим к чему-нибудь другому; но он является этой силой только тогда, когда он смотрит в лицо негативному, пребывает в нем. Это пребывание и есть та волшебная сила, которая обращает негативное в Бытие.
Г.В.Ф.Гегель "Феноменология духа"
Потребители христианской религии (таких сейчас большинство) считают себя христианами, но верно ли это? Исповедание веры не есть потребление веры. Возможно с этой подмены начинаются все современные искажения отношений с Богом.
Личность - это свобода. Надо сохранять в себе возможность стояния в свободе, чтобы оставаться человеком.
Но человека втягивают во всяческие несвободы: внушают закабаляющие свободу идеи, насаждают социальные роли, правила и нормы в социальных группах, всасывают в корпорации - инкорпорируют, чтобы отлучить от личности в нём, т.е. от Христа в нём.
Раньше правила существовали для ограничения всего того, что делает человека несвободной неличностью - т.е. социальные воздействия были скорее за Христа, чем против Него, теперь скорее против.
Бывает, что один свет гасит другой - собой, потому я бы добавила: мудр тот, кто зажигает в других мудрость своей мудростью (светом), а не тот, кто гасит. Последний превращает свет в тьму.
Мудр не тот, кто отвергает. Тот мудр, кто отбирает и сочетает проблески света, откуда бы они ни исходили.
Умберто Эко, «Маятник Фуко»
Что делать птице? Весь мир ярится,
а птица знает, как песнь питает
и жизнь, и птицу. Нет сил смириться,
нет зла яриться - поётся птице.
Куда смотреть при встрече с человеком: туда, где у него светло, или где у него темно? Мы таким вопросом обычно не задаёмся, потому что из нас просто смотрит наше существование, и оно смотрит туда, куда ему природно смотреть.
Тёмное в нас (наши страхи, обиды и т.п. ) ищет в другом тёмное, опасаясь. Наше светлое ищет в другом светлое, потому что любит свет. Но лучше просто смотреть - ничего не ища своего, в этом свобода от самости, которая легко может обмануть.
Смотреть чисто, ничего не ожидая, и значит видеть. Только видящий видит и светлое, и тёмное, не обольщаясь и не обманываясь, по крайней мере грубо. По мелочам все мы склонны к ошибкам, но в главном не ошибаться человеку вполне по силам, если он устроен так, что может стоять в свободе.
Куда смотреть при встрече с человеком? На Христа! Христос единственно верное зеркало, отражающее и меня, и другого правильно. Христос и есть та самая арка, приподнимающая отношения, о которой говорила Цветаева.
